Светлана Алешина - Парящая в небесах
А я открою дверь в темную квартиру, зажгу свет и останусь наедине с уродливой стороной жизни, от которой никто не поможет мне сбежать! Только попугай встретит меня немного сварливым «Паша красивый!».
Воспоминание о попугае заставило меня прибавить шагу. Бедная моя тропическая птица сейчас трагически мерзнет в темной квартире, и ей одиноко. Я опять бросила Пашу на целый день!
– И не думай о двух трупах, – приказала я себе. – На ночь это вредно. Тебе приснятся кошмары, ты заорешь и напугаешь беднягу Пафнутия!
Толкнув дверь, я вошла в подъезд. И сразу же увидала знакомую фигуру, подпирающую стенку. Фигура отделилась от стены почти бесшумной тенью.
Я, подчиняясь первому импульсу, немного подалась назад.
– Саша? – услышала приглушенный голос. – Я жду тебя уже почти час…
– Зачем? – поинтересовалась, рассматривая озабоченное нещадовское лицо. – Мы же договорились на завтра… Пока я ничего не знаю.
– Владика убили, – грустно сказал он. – Не нравится мне все это. Я, Сашка, начал бояться…
Я могла бы ответить ему резко, объяснив, что все происходящее теперь закономерно. Но почему-то осеклась – мне было его жалко. Слишком вдруг стал беззащитен этот «Буффало Билл» с крутым лбом и глубоко посаженными глазами.
– Проходи, – сказала, открывая дверь в свою темную квартиру.
По крайней мере, все-таки не буду одна в этот вечер! Правда, грядущий вечер в обществе Нещадова напоминал мне пародию на «Красавицу и Чудовище», впрочем, чудовище было симпатичнее.
Но не выгонять же замерзшего и испуганного человека, не укрепив его слабую душу поддержкой!
* * *Я щелкнула выключателем. Моя пустынная квартира осветилась холодным светом. Пафнутий тут же выдал свое коронное и ворчливое: «Паша красивый». Почему-то прозвучало это у него как ругательство. Кажется, это произвело впечатление на моего гостя, поскольку он резко остановился и начал испуганно озираться по сторонам.
– Не бойся, – сказала я, стаскивая ботинки. – Это мой попугай. Наследство от несостоявшегося брака с вором в законе… Потом как-нибудь расскажу тебе эту душещипательную историю.
Нещадов мялся на пороге, как ходок к Ленину, сжимая в руках отвратительную черную шапочку.
– А это удобно, что я пришел? – неуверенно спросил он.
– Но ведь уже пришел, – вздохнула я. – Так что решать вопросы этикета уже неуместно. Проходи…
Он обрадовался. И достал из сумки бутылку водки.
– А это еще зачем? – грозно округлила я глаза.
– Э… Надо бы Владика помянуть, – прогундосил он.
– Я твоего Владика не знала, – мотнула я головой. – Но если ты хочешь, чтобы я его помянула, так и быть – разорюсь на свечку в церкви.
– Ладно тебе, Сашка, – улыбнулся он мне. Наверное, эта улыбка шла у него в разряде наиболее обаятельных, но меня не тронула. Скрестив руки на груди, я смотрела на него с безжалостным отрицанием.
– Нещадов, я не пью, – холодно подчеркнула. – Даже в лютые морозы. Так что поминай своего друга один. Тем более что моим другом он не был.
– Ладно, – расстроился Нещадов, убирая свою злосчастную бутылку назад. – Ты, Данич, все-таки странная баба. Все у тебя не как у людей…
– Да уж какая есть, – мрачно сказала я. – И кончай хамить. Я не баба. Понял? Бабы были у вас с Владиком.
С этими словами я прошла в кухню и включила огонь под чайником.
– А живешь ты бедно, – снова раздался голос Нещадова. – Вроде бы детективы не так живут.
– Смотря какие, – меланхолично ответила я, твердо решив не обижаться на него. Дурак он, что с него возьмешь?
– Хочешь к нам пойти?
– Нет, не хочу. Мне и у себя неплохо.
– Саш, ты только не обижайся, ладно? Но вот что я тебе скажу – неправильно ты живешь! Сейчас люди другие стали. Я одного сыщика знаю. Он знаешь сколько огребает? У него уже особняк в Раздуеве.
– Не хочу особняк, – ответила я. – И дырку промеж глаз мне тоже не надо. Лучше жить в скромности, но подольше. Да и Лариков мне куда симпатичнее, чем твои дружбаны.
Он сидел в кресле, вальяжно раскинувшись.
– Саш, а мне выпить можно?
О боже! Я возвела глаза к небесам. И какого черта пустила в свой дом этого кретина? Сидела бы сейчас спокойненько, смотрела кино идиотское какое-нибудь! Так нет же, не хотелось одной оставаться!
– Так можно?
– Оставь меня в покое, – пробормотала я. – Можешь пить. Но в двенадцать ты должен отсюда отчалить. Понял?
– Понял, – кивнул он с преувеличенной готовностью. И налил себе в стакан этой своей паршивой водки.
– Ну, поехали, – подмигнул он мне. – Чтоб Владьке земля была пухом…
Выпив, он крякнул и тоскливо посмотрел на пустой стол.
– Сашк, а у тебя жратвы нет?
– Нет, – отрезала я. – Сижу на диете.
– Ну и ладно. И кто мог Владьку шлепнуть, ума не приложу… Вроде врагов у него не было.
– Ну конечно. Тебя послушать, так он был ангелом с крылышками!
– Да не ангел, Саш. Я знаю, на что ты намекаешь. Но ведь эти наркоманы – гады, разве нет?
– А по мне, они просто больные люди, – изложила я ему собственную точку зрения. – И то, что вы с ними делаете, прости уж меня, не нравится мне.
– Потому что у тебя среди этой швали дружки, да? – недобро сощурился он.
– Нет, не поэтому, – вздохнула я. – Потому что твой Владик был довольно гнусным типом. И деньги, которые вы так любите, зарабатывал на этих самых наркотиках.
– Ты что? – спросил он зловещим шепотом. – Зачем зря парня порочишь?
Я усмехнулась и достала одну из фотографий.
– Сам посмотри. Куда как мило – одной рукой он «травку» продает, а другой указывает нам назидательно на «порок наркомании», объявляя себя спасителем отечества от «энтой западной заразы»! Так что был он просто гаденышем, к тому же до отвращения жадным гаденышем. Но кто его убил, мне и самой интересно. Поскольку думаю, что тот парень, который полоскался в вашей ванне, убит тем же человеком… Если, конечно, ты еще хочешь, чтоб я помогала тебе.
Он рассматривал фотографию, и его лоб теперь прорезали морщины. «Кажется, для него сегодня чересчур много потрясений, – констатировала я очевидный и грустный факт. – Как бы парень не лишился рассудка».
Вернув мне снимок, он некоторое время молчал, беззвучно шевеля губами.
– А Люську подозревают, – проговорил наконец. – С нее подписку о невыезде взяли. Ты ей сможешь помочь?
– Если ты поможешь мне, – ответила я. – Например, расскажешь мне все о вашей компании «классных ребят». И о ваших последних подвигах.
– Я сначала должен все обдумать. Не имею права разглашать чужие тайны. Это договор…
– Подумай. Времени у тебя, правда, не так уж много. Но я не настаиваю. Могу ведь и не лезть в эти дела, андэстенд? Мне вся эта история не нравится ни в какой степени. Даже в самой маленькой…
Он понял по моему тону, что на сегодня разговор закончен. Тем более что часы уже показывали без десяти двенадцать.
Поэтому он покорно встал. Спрятал свою бутылку. И пошел к двери.
– Пока, – махнул мне на прощание. – Завтра перезвоню. Или зайти?
– Как хочешь…
Он вышел. Я закрыла за ним дверь и пожала плечами. Интересно, будет ли он готов к полному освещению пресловутых «чужих тайн»?
Все, Данич, пора отвлечься. А то от черного юмора нашей жизни тебя снова потянет в андеграунд, примкнешь, неровен час, к анархистам или к панкам, и тогда все твое светлое будущее, которое ты сама себе наобещала, покатится в тартарары.
Я включила телевизор. Показывали какую-то китайскую муть, но мне было все равно. Бегал там какой-то китаец с веселым лицом и очень лихо размахивал ногами, отчего все окружающие валились замертво с непристойными звуками. Смысла было так же мало, как в песне «Ветер с моря дул», и мне это даже нравилось. Я могла предаваться размышлениям, не отвлекаясь от сюжета, поскольку его там все равно не было, а безумный китаец двигался с долей грации и непринужденности, не оскорбляя мои чувства врожденного эстетизма.
Я не могла уйти от мыслей. Мне вдруг неизвестно почему стало ужасно жаль Нещадова – такого дурного и такого неловкого!
Я щелкнула пультом, выгоняя несносных китайцев в темноту экрана. Стало тихо – только бурчание Пафнутия и вой ночного ветра.
Где-то хлопнула дверца машины. Потом мир окончательно погрузился в тишину.
* * *Он ждал.
Когда Третий вышел из подъезда, он с удивлением обнаружил, что в зрелище убийства больше нет ничего страшного. Как будто он вместе с ней перешел какую-то невидимую грань.
Он видел сейчас его коренастую фигуру очень хорошо. Последнее время он уже не испытывал никаких эмоций. Внутри жил холод.
Парень остановился. Затолкав бутылку поглубже, пошел к остановке. Осталось немного. Один шаг.
Легкая фигурка выскользнула из укрытия и замерла, немного расставив ноги и направив револьвер прямо в середину его лба – туда, где брови сходились над переносицей.