Наталья Никольская - Гузи-гузи
Горохов изобразил на своем лице глубокую задумчивость, всем своим видом давая понять, что ничего не знает о кассете.
– Там у Буторина этих кассет сотни две, наверное…
– И все с такими надписями?
– Ну… с разными надписями.
– Ладно, видит Бог, я хотел как лучше, – с сожалением произнес Мамедов, – тогда давайте адреса.
– Погодите, – Горохову очень не хотелось говорить про эту злополучную кассету (черт его дернул вставить ее в видеомагнитофон), но ведь если не скажет об этом он, то проговорится Паша. И если его он мог как-то предупредить, чтобы не болтал лишнего, то девиц из общежития книготоргового техникума увидеть раньше Мамедова ему явно не удастся. Он пребывал в состоянии фрустрации, не имея ни малейшего представления, как выбраться из подобной ситуации. Если шеф узнает, что это он был инициатором просмотра…
На помощь ему пришел Мамедов. Словно прочитав его мысли, он заговорщически произнес:
– Сергей, если вы вспомнили, пожалуйста, говорите. Обещаю вам, что даже ваш босс не узнает о том, что вы мне скажете.
– Бес меня попутал поставить именно эту кассету, – прошептал он.
– Кто же на ней? – как бы подтолкнул его Мамедов.
Голос Горохова стал глухим и доносился до Мамедова словно из могилы, хотя тот сидел в метре от него.
– Воронин.
– С женщиной?
Горохов кивнул.
– С двумя.
– Интересно, – не удержался от комментария Мамедов.
Горохов насторожился, его худая физиономия вытянулась больше обычного.
– Вы мне обещали – никому, – его губы трусливо подрагивали.
– Можете мне верить, – веско ответил Алискер и добавил, – как себе.
* * *– Добрый день, могу я поговорить с Мариной Фроловой? – я звонила своей новой знакомой, у которой собиралась брать уроки французского. Все-таки моих любимых моралистов нужно читать в подлиннике. Но сейчас я просто хотела с ней проконсультироваться.
– Я слушаю, – раздался на том конце провода знакомый грудной голос.
– Мариночка, здравствуй, это Вершинина.
– А Валентина Андреевна, выбрали, наконец, время для занятий? – обрадовалась она.
– К сожалению, пока нет, мне всего лишь нужен твой совет. И потом мы же договорились, что будем называть друг друга по именам, – пожурила я ее.
– Ладно, Валентина, что же тебя интересует?
– Мне попалось одно слово, вернее, два одинаковых, написанных через дефис.
– И что же?
– Я посмотрела в своем большом французско-русском словаре Ганшиной, но его там не оказалось, может, оно вообще не французское, а английское или итальянское?
– Ну давай свое слово, как оно читается?
– Вот этого-то я как раз и не знаю.
– Тогда проспелленгуй мне его.
– Что значит проспелленгуй?
– Это значит назови мне его по буквам, поняла?
– Конечно, поняла, слушай. Значит, так, – начала я, – первая буква – «же», вторая – «о», третья – русское «и», дальше – «зет» и последняя – «и» с точкой наверху. Да, во втором слове на конце еще одна буква – «эс», вот теперь все.
– Где же ты раскопала такое слово? – рассмеялась Марина.
– Оно что, нецензурное?
– Как тебе сказать, – весело продолжала Марина, в которой проснулся понятный профессиональный интерес, – во Франции вся «нецензурная» лексика может использоваться в литературе.
– Так это французское слово? – поторопила я ее.
– Это «гузи-гузи» явно из любовного лексикона, погоди, я посмотрю в словаре арго.
– Арго?
– Ну, это французский сленг.
Через минуту я опять услышала в трубке ее глубокий голос:
– Ну, что я тебе говорила, «гузи-гузи» переводится как «щекотание» или «ласки», вот так. Еще есть вопросы?
– Спасибо огромное, Мариша, ты мне очень помогла, а к занятиям, я думаю, мы скоро приступим».
По-моему, достаточно живо и в то же время лаконично, – еще раз пробежав глазами написанное, оценила Валандра свою литературную работу, – разговор, конечно, не ключевой, но имеет свое значение. Я могла бы просто сообщить читателю, что означает это французское слово при помощи косвенной речи, но диалог придает роману динамизм, экспрессию, дает возможность читателю как бы самому быть свидетелем разговора.
Неизвестно, какая бы еще ценная мысль о творческом процессе посетила бы Валандру, если бы не вошедший Алискер. Он снял легкую серую куртку из микрофибры фирмы «Шульман» и, пытаясь скрыть от Вершининой удовлетворение, которым светилось его лицо, уселся на стул.
Вершинина, видя его потуги, улыбнулась.
– Вижу, что Горохова ты посетил не зря, давай, рассказывай.
– Да уж, помощник оказался под стать своему начальнику, – ухмыльнулся Алискер, – сначала он уперся, как баран, но мне удалось немного его расшевелить. Короче, Горохов признался, что он и Можжевелов видели эту кассету. На ней снят, кто бы вы думали? – Алискер сделал театральную паузу для придания большей эффектности завершающей фразе.
– Я думаю, там Воронин в обществе обнаженных девушек, – произнесла Валандра.
Алискер обиженно посмотрел на Вершинину.
– Валентина Андреевна, – протянул он, – я что, зря работал, – и тут же удивленно посмотрел ей в глаза. – Вы просто догадались, да?
– Конечно, догадалась, – успокоила она своего помощника, – откуда бы я могла это узнать?
– Кто вас знает… Вы ведь любите удивлять нас и ставить в тупик, – Алискер лукаво улыбнулся.
– Ну, это ты преувеличиваешь. Вот вы меня действительно приятно удивили, – она кивком головы показала на картину в белой раме, висевшую над журнальном столиком.
Это был портрет некоего господина, выполненный в смелой кубистской манере. Картина писалась на заказ одним из талантливых представителей локального авангардизма.
В роли ничего не подозревающих заказчиков выступили представители сильного пола во главе с Мещеряковым, которые даже не удосужились полюбопытствовать у местного «пикассо», какой стиль тот предпочитает и в какой манере работает.
Так что внешность графа де Ларошфуко, якобы запечатленная на этом оригинальном полотне требовала постоянной зрительной экспертизы, которая стала настоящей визуальной забавой, если не сказать головоломкой, для самой Валентины Андреевны и всего мужского коллектива, сподобившегося преподнести ей этот «шедевр» на Восьмое марта.
– Чем больше смотрю на него, тем меньше уверена, что это Ларошфуко… – скептически усмехнулась Вершинина, в который раз разглядывая вышеназванное произведение искусства.
– Ну кто ж знал? – пожал плечами, виновато улыбаясь Алискер.
– Нет, а все-таки он мне чем-то нравиться… – ободрила Мамедова Валандра.
– Вы, наверное, только не поймете – чем?
– В нем чувствуется экспрессия… – нараспев проговорила Валентина Андреевна, продолжая мечтательно созерцать полотно.
– Эх, – с досадой выдохнул Алискер, который в слове «экспрессия» чувствовал некую непроницаемую ширму, за которой Валандра пыталась скрыть свое недоумение.
– Так, значит, кто в первую очередь заинтересован в краже кассеты? – Вершинина резко вернулась к основной теме разговора.
– Воронин.
– Что нужно делать? – экзаменовала Вершинина Мамедова.
– Установить слежку за ним.
– Правильно. Вы, молодой человек, лихо отвечаете на вопросы, – с юмором сказала Валандра.
В этот момент раздался телефонный звонок.
– Слушаю, – уже серьезно произнесла она.
– Валентина Андреевна, что прикажете делать? – голос Антонова-старшего звучал озабоченно, – Буторин высаживает свою мадам у почтамта. Их пути расходятся.
– Следуй за мадам.
– Буторин отъехал, а она ловит такси.
– Не упусти ее, выясни, где она живет. Следи хоть весь день, понял?
– Конечно.
– Ну, давай.
Вершинина положила трубку.
– Что там у Шурика? – полюбопытствовал Алискер.
– Клиент-то наш опять за свои «гузи» взялся, прямо Казанова какой-то!
Мамедов непонимающе взглянул на Вершинину.
– Ах, да, ты же французским не владеешь, – спохватилась она, не упуская возможности поюморить, – «гузи-гузи» – нечто вроде петтинга…
Ее покрытые бледно-розовой помадой губы неумолимо расползались в насмешливую улыбку.
– Чего-о-о?
– Да хватит прикидываться, ты уже совершеннолетний, – поддела Валандра Алискера, – если же ты такой пуританин, я буду употреблять в дальнейшем выражение «амурные дела». Договорились?
– С кем же на этот раз Буторин занимается столь приятными «делами»? – Алискер наконец подхватил шутливый тон своей начальницы.
– С пышнотелой и аппетитной, по оценке Шурика, блондинкой.
Алискер иронически присвистнул.
– Вот ведь как – и энергетикой руководить успевает, и трахаться не забывает.
