Наталья Никольская - Гузи-гузи
– Вы хотите, чтобы я выкрала эту кассету?
– Не совсем так. Дело в том, что я уже, так сказать, попросил кое-кого об этом. К счастью, владелец кассеты хранил ее у себя на даче.
– И что же?
– Она пропала.
– Кассета?
– Да. До одиннадцати часов ночи с четверга на пятницу она была на даче, это совершенно точно. А пол-второго ночи сегодня, ее там уже не было.
– Может быть, владелец кассеты ее перепрятал?
– Тогда зачем ему нужно было взамен оставлять другую кассету с точно такой же надписью?
– А что на этой, другой кассете?
– Детские мультики, если это имеет для вас какое-нибудь значение. Да вот она, можете оставить ее себе.
Воронин повернулся налево, достал с сиденья из-за спины кассету в картонном футляре и протянул Вершининой. Она взяла кассету и, наклонившись к окну в свете фонаря прочитала надпись на торце, сделанную простым карандашом – «gouzi-gouzis».
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Сами понимаете, какие чувства должна была я испытать, когда Воронин попросил меня заняться поисками этой злополучной кассеты. Я не замечала за собой греха самомнения, и скорее иронически, чем всерьез представляла себя Римом, куда „ведут все дороги“.
Мне срочно нужно было что-то ответить Воронину.
Я, конечно, понимаю, что любой отказ для ушей просителя звучит достаточно резко, но поступить иначе я не могла. Минуты две я читала и перечитывала эту дурацкую надпись на кассете, думая, все-таки, как бы поделикатнее отказать Воронину.
– Петр Евгеньевич, я вас понимаю, но помочь, извините, ничем вам не могу.
– Не можете? – непонимающе приподнял свои кустистые брови Воронин.
– Видите ли, у меня уже есть клиент…
– Клиент?! – с негодованием переспросил Воронин.
– Успокойтесь, Петр Евгеньевич, – уверенным голосом сказала я, глядя прямо перед собой, – есть такое понятие, как детективная этика…
– О какой этике вы говорите?! – громко и раздраженно воскликнул Воронин, – эта кассета должна принадлежать мне и только мне!
– Понимаю ваше негодование, очень сочувствую, но принцип есть принцип, – твердо произнесла я.
Воронину меньше всего хотелось сейчас рассуждать об этических категориях – здесь я его понимала. То досадное обстоятельство, что поиском кассеты, которую он считал «своей», занимается, выполняя чужой заказ, человек, которого он сам намеривался попросить об аналогичной услуге должно было, по моим прогнозам, порядком взбесить его.
– Да что вы понимаете! – с горечью воскликнул Петр Евгеньевич.
– Досадно, что так получилось, но изменить что-либо я бессильна.
– По какому праву он считает себя хозяином этой кассеты? Сволочь, нет, что за сволочь! – в сердцах сказал Воронин, вне всякого сомнения, имея в виду Буторина.
Вот она, эмаль-то, сползает, – прокомментировала я про себя эмоциональный всплеск Воронина.
– Мне очень жаль, Петр Евгеньевич, но мне пора – меня ждет сын. Обратитесь с вашим заказом еще к кому-нибудь.
– Прощайте, – резко сказал он, не глядя на меня. Может, у него в голове появился какой-то новый план?
Я открыла дверцу и шагнула на тротуар, который к вечеру как в добрые зимние времена покрывался ледяной корочкой.
Обрадую завтра Алискера – дело-то закрывать еще рано. Я почти устыдилась своей удовлетворенности. На фоне гнева и подавленного настроения Воронина она выглядела прямо-таки зловеще…
«Ну, это ты преувеличиваешь, Валя, – обратилась я к себе, – это все твоя склонность к театральным эффектам и сильным фразам».
Глотнув вместе с холодным вечерним воздухом немного самокритики, я ускорила шаг».
«Неплохо, в общем, – дала лаконичную оценку очередному куску романа Валандра».
Валандра отложила тетрадь и, надев тапочки, устало побрела в комнату сына. Максим уже давно спал. Валентина Андреевна заботливо поправила съехавшее набок одеяло и прикрыла форточку. Максим лежал на спине, в бледном свете луны смутно вырисовывались тонкие и правильные черты его лица.
«Славный мальчуган получился, – с материнской гордостью подумала Валандра, – только вот слушается не всегда, да что поделаешь – такое уж нынешнее поколение. Выбирающее пепси?» – глупый рекламный слоган незаметно всплыл в ее усталом сознании.
«Совсем своей рекламой мозги забили, – скоро изъясняться будем только этими телевизионными клише», – с недовольством добавила про себя Вершинина, продолжая смотреть на сына. У Максима были светлые, коротко остриженные волосы, большие синие глаза, уголки которых немного поднимались к вискам, густые темные ресницы и брови.
«Как он похож на отца», – подумала Вершинина.
С мужем она рассталась, когда Максиму было пять лет. Разошлись без скандалов и сцен, по обоюдному согласию. Вскоре Олег – так звали бывшего мужа Валандры, снова женился.
Его новая жена Марина если и не была полной противоположностью Вершининой, то отличалась от нее большей домовитостью, сердобольностью и рвением, с которым выполняла свои семейные обязанности. В общем, Марина, можно сказать, воплощала тот идеал женщины, к которому всю жизнь сознательно и бессознательно стремился Олег.
Сойдясь с мягкой, покладистой, сюсюкающей, сдувающей с него пылинки Мариной, он как бы опроверг физический закон, согласно которого одинаково заряженные частицы отталкиваются.
Будучи рыхлым, безынициативным, добродушно-вялым субъектом, Олег, казалось бы должен был дополнять волевую, энергичную Валандру. Так оно и было до определенного времени. Но с годами ему надоело все время уступать и повиноваться.
Валентина же устала и на работе, и дома быть на первых ролях, ей стало просто скучно, хотелось иметь равного партнера, обсуждать новые книги и фильмы, гулять по ночному городу, любить, в конце концов, и быть любимой.
Вершинина прошла к себе в спальню и, сев за стол, попыталась нацарапать еще несколько строчек, но мысли разлетались, словно вспугнутые птицы. Она встала, скинула халат и подошла к большому, в полный рост, зеркалу, вделанному в шкаф.
На нее смотрела крупная, высокая женщина с красивой, пышной грудью. Безупречная осанка, покатые плечи, тяжелые пухловатые руки, полные бедра… Но линии тела плавные, и талия вполне обозначена, ноги стройные…
Вершинина вплотную подошла к зеркалу и принялась разглядывать свое лицо, обрамленное русыми, волнистыми волосами, которые едва закрывали ее аккуратные, правильной формы уши.
Полноватое, овальное, приятное лицо… От него, как, впрочем, и от всей фигуры Валентины Андреевны, веяло спокойствием и сдержанной силой. Взгляд, может быть, немного более пристальный, чем нужно, но умный, проницательный.
Упрямая складка между бровями, едва обозначившиеся «гусиные лапки» у глаз…
Нос немного крупноват, но вполне приемлемой формы, нос, свидетельствующий о волевой натуре… Красиво очерченные губы, не большие, но и не узкие, как ниточка. Гладкие, упругие щеки, округлый подбородок с небольшой ямочкой, придающей лицу задорно-лукавое выражение.
«Сойдет», – подумала Валандра, улыбнувшись напоследок своему отражению в зеркале.
* * *Накормив сына завтраком и отправив его в школу, Вершинина налила себе чаю и взяла бутерброд с сыром на поджаренном ломтике белого хлеба. В прихожей звонил звонок, она посмотрела на часы и убедившись, что Болдырев приехал немного раньше, пошла открывать.
– Здравствуйте, – широко улыбаясь произнес Сергей, – я жду.
– Привет, Сережа, проходи, чайку попьешь за компанию, время у нас еще есть.
Вершинина не любила заставлять себя ждать, но и на голодный желудок выходить из дома не любила.
– Лучше я вас внизу подожду, я уже основательно закусил, – Сергей похлопал себя ладонью по наметившемуся животику.
– Как хочешь, – пожала плечами Валентина Андреевна, – я быстро.
Запихнув в себя еще пару бутербродов, Валандра допила чай и поставила чашку в раковину.
«Максим вымоет», – подумала она.
Накрасив перед зеркалом в прихожей губы, застегнув сапоги и надев плащ, она бодрой походкой вышла из дома.
– Сегодня заметно теплее, – радостно сказала она Болдыреву, захлопывая за собой дверку служебной «Волги».
– Мне кажется, очень сыро, – пробурчал Болдырев.
– Ну, это тебе не «болдыревская осень», – подковырнула она его.
Без десяти девять Вершинина вошла в свой кабинет, где ее уже поджидал Мамедов.
– Ты уже здесь, Визирь? – весело сказала Вершинина, – что-то ты сегодня пасмурный сверх нормы?
Она сняла плащ и заняла свое место за столом.
– Подсаживайся поближе, Алискер, сегодня у нас много работы.
Он вопросительно посмотрел на Вершинину.
– Что-нибудь изменилось после того, как мы вчера расстались?
– Ты очень проницателен, Визирь, не зря тебя так окрестили.
