Наталья Троицкая - Сиверсия
Он обернулся к избушке и погрозил кулаком.
В клинику к брату Алина приехала без предупреждения, чтобы наверняка. Ссылаясь на занятость, Тасманов отказывался общаться с нею по телефону, дома она его застать не могла, и продолжались эти прятки четвертый день.
– Алеша, нам надо поговорить!
– Привет, сестренка! Это совершенно невозможно. Прости.
– Я никуда отсюда не уйду!
Тасманов только что вышел из операционной. На нем была светло зеленая униформа, спереди и сзади обильно пропитанная потом.
– Галя! Галя, черт тебя возьми, где ты? Иди сюда! Лада! – он обернулся к сидевшей за столиком дежурной медсестре. – Лада, анализ крови Королева мне. Бегом!
– Сейчас, Алексей Кимович.
– Каждый час брать. Поняла? Каждый!
Медсестра кивнула, сунула в руки Тасманову листок.
– Где Галя? Найди мне ее.
– Здесь я, Алексей Кимович.
Худенькая медсестра бежала к ним по коридору.
– Капельницу Иванову поставила?
– Да. Все в порядке.
– Давай, займись Алиной Кимовной. Отведи ко мне, напои чаем, – он бросил медсестре ключи. – Извини, – он чмокнул Алину в щеку, – у меня еще две операции.
Отстранив Алину, он юркнул в предоперационную, дверь в которую, со словами «Женщина, вам сюда нельзя!», прямо перед носом Алины закрыла строгая медсестра.
– У вас такой дурдом каждый день? – спросила Алина, следуя за медсестрой в кабинет Тасманова.
– Сегодня у нас нормально, потому что Алексей Кимович дежурит. У него и врачи, и медсестры – все под контролем. Зря никого не дергает, выполняется необходимая работа в необходимой последовательности. А вот завтра точно будет дурдом. Завтра Станислав Ростиславович дежурит.
– Чем же один от другого отличается?
Медсестра распахнула перед Алиной дверь.
– Станислав Ростиславович начальник, а Алексей Кимович врач. Разницу понимаете?
Алина улыбнулась. Медсестра включила электрический чайник.
– Не надо мне чаю. Я просто посижу. Как вы думаете, Галочка, долго мне здесь куковать?
– Устраивайтесь поудобнее. Пожалуйста, не трогайте компьютер и бумаги на столе. Алексей Кимович от этого просто звереет. Уборщицу загрыз на смерть – за то, что бумаги в стопку сложила. Извините, я должна идти. Если что, я в процедурной.
Алина сняла белый халат, повесила его на вешалку слева от входа и подошла к окну. Радуясь внезапно наступившей оттепели, в больничном парке мальчишки из соседних домов играли в снежки. Пузатые красногрудые снегири, усевшиеся стайкой на верхушке березы, смотрели на детей, то и дело обмениваясь впечатлениями. Несколько человек в больничных пижамах и накинутых на плечи куртках, опираясь на костыли, стояли на тропинке, под березой, курили и тоже весело обсуждали ход поединка на снежках.
Тогда тоже была оттепель. Оттепель после сорокоградусных морозов, диких для средней полосы. Тоже дети играли в снежки и совсем по-весеннему гомонили птицы. В парке у метро «Речной вокзал» она нечаянно встретила школьную подругу.
– Привет! А я все думаю, ты это или не ты. А потом смотрю, ты тоже на меня смотришь и тоже думаешь, я это или не я… – Люда Кратирова обняла ее. – Привет, Алинка! Привет, моя дорогая!
Конечно, они зашли в кафе. Конечно, они хотели поговорить.
– У меня все замечательно! – хвастала Люда. – Прекрасный дом, муж, двое детей. Это мой тыл, так сказать. Мы оба работаем. Хотя, признаться, это больше моя прихоть. Чтобы за готовкой борщей и телевизором не опухнуть. Муж вполне обеспечивает нас. Еще свекрови перепадает. Старшенький у меня школу заканчивает. Младшенький в восьмом. Умненькие пацанятки, скажу я тебе! Дважды в год ездим в теплые страны, отдохнуть от нашей грязюки. Еще машина, дача. В общем, все, как у людей.
– Я рада за тебя. Только… Почему глаза-то грустные?
– Та-а… – Люда небрежно махнула рукой. – Ты-то как?
Алина растерянно пожала плечами.
– Живу… – и, уловив внимательный взгляд надеющейся на подробности подруги, поспешно добавила: – Успешна, красива, свободна!
– Одна что ли? Странно… Возле тебя всегда все мужики крутились.
– Мне всех не надо. С тем, кто нужен, жизнь развела.
– Давно?
– Восемь лет как.
– И ты все восемь лет…
Подруга с сочувствием смотрела на нее.
– Работаю. Красиво старею.
– Ой-ой… Ты, девка, точно ненормальная! Сейчас тебя лечить будем. Эй, молодой человек! – Кратирова окликнула официанта. – Принесите нам водки по сто пятьдесят. Слушай меня, – она взяла Алину за руку. – Если ты не в курсе, вот новость тебе: времена Ромео и Джульетты давно кончились. Сейчас кто смел, тот и съел. Поняла? Не кивай. Лучше запиши. Ты всегда была шибко умная. Я помню, еще в школе от Булгакова и его «Мастера и Маргариты» на стенку лезла. «Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? За мной, читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!» – пафосно продекламировала Людмила. – Чушь! Бред! Наплюй и забудь. Он написал так потому, что все писатели пишут про то, чем обделены, но чего они страстно желают. Посмотри на меня. Я тебе говорю: нет на свете настоящей, верной, вечной любви. Есть молодость и глупость, по причине которых выскакивают замуж. Потом, если детей нарожать успели, есть мужество, выдержка, самопожертвование, обязательства. А еще, чтобы не сойти с ума, есть ложь, мои любовники, его любовницы и негласное правило: ты меня не трогаешь, а я – тебя.
Официант принес водку.
– Давай, за любовь! Не чокаясь… – сказала Кратирова и махом выпила сто пятьдесят.
Резкий стук в дверь заставил ее обернуться.
– Разрешите, Алексей Кимович?
Мужчина средних лет несмело заглянул в кабинет.
– Он на операции, – ответила Алина.
– Понял. А когда будет?
– Извините, я не знаю. Спросите у медсестер.
– Понял, – еще раз повторил мужчина и бесшумно прикрыл за собою дверь.
Алина вновь отвернулась к окну.
– …Я, знаешь, жить когда начинаю? Когда мой с детьми к своей маме едет.
– А я, знаешь, Людка, кажется, ни на минуточку не отпустила бы.
Подруга снисходительно усмехнулась.
– Отпустила бы! Еще бы и вслед плюнула…
В дверь осторожно постучали.
– Алексей Кимович, позвольте побеспокоить?
Тучная женщина бойко вошла в кабинет. В одной руке она держала коньяк, в другой конфеты.
– Он на операции, – сказала Алина. – Когда будет, не знаю.
– Тогда я тоже подожду.
И дама бесцеремонно уселась в кресло у журнального столика.
– Кимыч, что с Маврикием? Все утряс? О-па! – доктор, одетый в такую же, как у Тасманова, униформу, с фонендоскопом в нагрудном кармане, остановился посреди кабинета и взглядом голодного мачо уперся в Алину. – Это даже хорошо, черт возьми, что вас, шеф, сейчас нет! – заключил он. – Богиня, позвольте представиться, Астахов Сергей Юрьевич, – он склонился в старомодном поклоне. – Могу я узнать ваше имя?
– Тасманов на операции. Освободите кабинет, доктор, и эту даму с собой прихватите.
– Пойдемте, пойдемте со мною, гражданочка. Здесь нельзя находиться. У нас проверка из министерства. Видите, проверяющая какая строгая! А вы со спиртным, с конфетами. Это же взятка! Пойдемте, я сейчас все устрою. Вас позовут сразу, как освободится наш шеф.
С любезной улыбкой и уговорами, как профессиональный ловелас, Астахов под руку повел даму из кабинета. Наконец, дверь за ними закрылась, и Алина облегченно вздохнула.
– Простите великодушно, это снова я…
Астахов вошел в кабинет, словно имел на это полное право.
– Пока Алексей Кимович работает, позвольте, так сказать, скрасить ваше одиночество и пригласить вас в кафе. У нас на первом этаже прекрасное кафе для персонала. Уверен, вы голодны, а ждать вам еще долго. Идемте?
– Нет. Благодарю.
– Но это неразумно. Алексей мне не простит, если я…
– Послушайте! – почти выкрикнула Алина. – Я не хочу знать, на каком основании вы позволяете себе быть столь навязчивым, но если вы еще раз попадетесь мне на глаза, я буду вынуждена перейти к оскорблениям. Я ясно излагаю?! А сейчас, – она понизила голос, – пошел вон!
– Как угодно.
Более ни слова не говоря, Астахов удалился.
– …Ты вообще не любишь мужчин. Ты можешь ими командовать, помыкать, обходить по карьерной лестнице, но любить их ты не можешь! Отсюда твои проблемы, – вдруг вспомнила она давний разговор с братом.
– Ты потом извиняться будешь за сказанное! – в гневе сказала она.
– И не подумаю! – нагло ответствовал Тасманов…
Прячась от непрошенных воспоминаний, она закрыла лицо руками, судорожно вдохнула.
«Главное, ни о чем не думать. Не думать… Не думать… Не думать…» – сосредоточенно повторяла она и, конечно же, думала.
Тасманов освободился только к вечеру. Он вошел в свой кабинет, где было абсолютно темно, щелкнул выключателем. Вытянув ноги, Алина дремала в массивном кожаном кресле. Яркий свет заставил ее прикрыть рукою глаза. Тасманов с удовольствием развалился в кресле напротив, устало закрыл глаза.
– Линка, пристрели меня, чтоб не мучился… Я омерзительно устал.
