Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
Я поменял позу, сел удобнее, закинув ногу на ногу. Предстоящий разговор с Паниным меня уже не пугал. Напротив, я даже с нетерпением ожидал следователя как внимательного собеседника, с которым мы должны будем обсудить исключительно интересную тему.
«Так, хорошо! – думал я. – Панин вытаращит на меня глаза и спросит: «Позвольте! Родион сам в себя стрелял?» А я отвечу красиво и загадочно: «И да, и нет…» Панин станет нервничать, жадно пить воду из графина и умолять меня: «Что это значит? Конкретнее, пожалуйста: да или нет?»
Я не успел обыграть в уме ответ. В зале появился Панин и, застегивая на ходу пуговицы пиджака, быстро подошел ко мне. Он энергично жевал жвачку, чтобы забить запах водки или какого-то чесночного салата. Место за трибуной, вопреки моему предположению, он оставил вакантным и очень демократично пристроился рядом со мной.
– Я думаю, разговор у нас будет коротким, – сказал он, опуская на колени папку скоросшивателя и раскрывая ее – точь-в-точь такую же, какая была у Мухина. – Вот показания гражданина Гонзы Филиппа Борисовича. Я зачитаю: «Я стоял с гражданкой Прокиной у проходной и разговаривал. В этот момент со стороны особняка Орлова Р.С. прозвучали два выстрела. Я кинулся к особняку. Когда приблизился к нему, то увидел, как из дверей выходит гражданин Ворохтин. Оружия в его руках не было. Он не пытался скрыться с места преступления или оказать сопротивление подъехавшему наряду милиции…» – Панин поднял голову. – Возражения есть по поводу этих показаний?
Я ожидал другого развития событий и потому не вполне хорошо понимал, что происходит и что я должен говорить.
– Все, в общем-то, правильно, только при чем здесь сопротивление наряду?
– Но вы оказывали сопротивление или нет?
– Нет, – ответил я и пожал плечами. – А зачем мне надо было это делать?
– Гонза и не пишет, что вы должны были это делать, – без паузы после моих слов ответил следователь. – Он пишет, что вы этого не делали.
Он вынул из папки другой лист.
– А это показание гражданина Орлова Родиона Святославовича. Зачитываю выборочно: «Приблизительно в одиннадцать часов двадцать минут я вышел из особняка с намерением навестить отца. Стоило мне отойти от двери на несколько шагов, как за моей спиной прозвучал выстрел. Пуля просвистела где-то над моей головой, и когда я понял, что судьба дает мне шанс спастись, кинулся под прикрытие деревьев. Не успел я спрятаться за стволом дерева, как прогремел второй выстрел. И снова мимо! Я обернулся и в последнее мгновение увидел в окне второго этажа гражданина Ворохтина, стоящего с пистолетом в руке. Я обратил внимание, что его рука была в белой перчатке, по-видимому, тканевой…»
– Что? – прошептал я, не веря своим ушам. – Он пишет, что видел меня в окне?
– Аккуратнее! – крикнул Панин, когда я схватился за край листа и потянул его на себя.
– Прекрасно! – воскликнул я, увидев текст. – Теперь у вас полный набор улик! Это писал не Родион! Это писал Столешко!
– Я все понимаю, – сдержанно ответил Панин, торопливо пряча лист с показаниями в папку. – Вы можете даже утверждать, что я не следователь, а главарь мафии. Это ваше право.
– Да это же почерк Столешко! – неизвестно чему радовался я.
– Извините, – вежливо перебил Панин. – Дослушайте меня до конца. На основании показаний свидетелей и в связи с особой опасностью преступления – покушение на убийство – я вынужден избрать для вас меру пресечения в виде заключения под стражу. Вы имеете право выбрать себе адвоката и отказываться от дачи показаний в его отсутствие, а также подать на меня жалобу или ходатайство об изменении меры пресечения…
Мне казалось, что монотонный голос Панина становится все тише, а в ушах нарастает гул, будто я нырнул в ледяную Двину и погружался на глубину. «Все! Приехали! – с ужасом подумал я, расстегивая воротник рубашки. – Из-под ареста я уже не выйду. Меня загнали в ловушку…»
– …Вы меня слушаете?
Я смотрел на правильное лицо Панина, на его симметричные глаза с ресницами и веками, но они уже не казались мне такими же, как у всякого живого человека. Я видел за влажными линзами глаз ироничную ухмылку кассира и тяжелый взгляд исполосованного шрамами Столешко, похожего на Родиона. Никакие мысли и идеи не отягощали мое сознание. Вся интеллектуальная деятельность увязла в страхе.
– …Прошу понять меня правильно, – убеждал меня в чем-то следователь, – это в ваших же интересах…
Я превращался в загнанного в клетку дикого зверя, потому что инстинкт самовыживания во мне теплел, твердел и становился неуправляемым, как цемент; не думая о том, что я делаю, наполненный лишь одним желанием убежать от этого отвратительного, наделенного властью человека, я вскочил на ноги и кинулся к окну.
– Стойте! Ворохтин, стойте! – кричал за моей спиной следователь, а я уже ощущал величайшее блаженство оттого, что расстояние между нами быстро увеличивается, что я уже не вижу ровного пробора, присыпанного перхотью, словно ветка ели инеем, заскочил на подоконник, сбивая банку с окурками, и прыгнул вниз, наполняясь пустотой падения.
Мягкий газон ударил меня снизу по ногам, и ударил настолько сильно, что суставы и мышцы обожгло болью. Я по-десантному упал на бок, но тотчас вскочил и кинулся куда-то, подгоняемый криками. Я не мог найти свою машину и метался между милицейскими «УАЗами» и «шестерками».
– …Ворохтин, вы только усугубите свое положение… – доносился до меня далекий голос Панина, но мне казалось, что между нами уже космос, и я давил ногами землю, бесконечную во все стороны, и мчался по улице куда-то в сторону вокзала, всем телом ощущая движение воздуха вокруг себя.
Я свернул за угол и увидел водонапорную башню. Совсем недавно я объезжал ее на машине, когда был еще свободным, и сейчас эта уродливая постройка казалась мне статуей свободы. «На платформу! – думал я. – Затеряться между вагонов, спрятаться в товарняке, затаиться и уехать отсюда куда-нибудь далеко-далеко».
Я бежал по проезжей части, и сзади меня надрывно сигналила какая-то машина. «Объедешь!» – подумал я. Машина в самом деле стала объезжать меня справа, но ее скорость оставалась прежней. Поравнявшись со мной, она снова принялась сигналить.
Только теперь я посмотрел на нее. Да это же мой «жигуль»! А за рулем Татьяна!
– Садись же!! – крикнула она через открытое окно.
Я перемахнул через горячий капот, как через спортивного коня, и, прежде чем запрыгнуть в машину, на какую-то долю секунды обернулся. Я не мог определить назначение тех предметов, которые попали в поле моего зрения, отличить прохожего от милиционера, я лишь запрограммированно искал всякое движение, направленное в мою сторону. Но улица за моей спиной была пустынна.
– Ты что, не слышал, как я тебе сигналила? – крикнула Татьяна, разворачиваясь и выезжая с круга.
– Нет, – пробормотал я, выворачивая шею и глядя назад. – Гони куда-нибудь подальше отсюда… Мерзавец! Он хотел меня арестовать.
– Я как чувствовала, что этим кончится…
– Мне просто повезло! – Я еще не мог поверить в свое спасение и все время оглядывался. – Его кабинет был занят, и мы разговаривали в какой-то ленинской комнате. Там не было решеток на окнах… Сворачивай сюда! Они могут перекрыть главную дорогу.
– Ты ему сказал, что в момент выстрела был у князя?
– Да он даже рта не дал мне раскрыть! Зачитал показания… Ну и сволочь же этот Столешко! Ты представляешь, я узнал его почерк! С выкрутасами, с завитушками… Направо давай!.. Ты письмо его сохранила?
– Какое письмо?
– Которое Столешко в Катманду писал! Я его Креспи и полицейскому еще показывал.
– Да, конечно!
– Береги, как свою молодость! Это главная улика!.. Стоп! Сворачивай сюда и через дворы – на трассу. И гони во всю мощь вдоль рельсов. Хочешь, я за руль сяду?
– Не надо… А почему вдоль рельсов?
– Надо догнать Мухина, иначе мне труба.
– Он откажется разговаривать с тобой.
– Тогда я возьму его в заложники. Другого выхода у меня нет.
– И у меня тоже, – добавила девушка.
– Можешь остановить машину и выйти, – предложил я. – Никто не видел, как ты меня подсадила…
– Ладно, успокойся!
Некоторое время мы ехали молча. Я продолжал оглядываться назад. Роя колесами сырую землю, подскакивая на ухабах, машина петляла по лабиринтам узких дворовых улочек. Наконец мы выскочили на укрепленную гравием грунтовку, идущую вдоль железнодорожного полотна. Татьяна надавила на газ.
– Ты не думай, что я хотела тебя оставить и уйти, – сказала она и опустила руку мне на колено. – Я вспыльчивая, но быстро отхожу. Ты еще за угол не свернул, а я уже за тобой пошла. Я бы ни за что тебя не оставила…
– Я знал об этом, – солгал я.
– Теперь у нас одна судьба, – сказала девушка и взглянула на меня.
«Жигуль» с лету въехал в глубокую колею, наполненную водой, и в обе стороны, словно крылья гигантской стрекозы, взметнулись плоские струи воды. Машину занесло и едва не вышвырнуло на обочину. Ветки кустов розгами прошлись по ветровому стеклу.
