Евгений Сухов - Бубновый туз
— Назад! — придержал его Кравчук. — А теперь руки за спину. Вот так, пошел! Ну чего столпились, товарищи? — прикрикнул он на толпу, которая, казалось, сбежалась сюда со всего вокзала. — Ничего особенного не произошло. Всем расходиться!
Глава 39 ДОПРОС НА ЛУБЯНКЕ
Белобрысый красноармеец привел в кабинет молодого мужчину в длинном пальто и дорогом темно-коричневом костюме. Тот держался уверенно, с подчеркнутым равнодушием.
— Садитесь, — указал Сарычев на стул напротив своего стола.
Поблагодарив легким кивком, задержанный уверенно сел.
Раскрыв паспорт, Сарычев прочитал:
— Сеничкин Владимир Петрович. Что же это вы с оружием-то ходите? Неужели порядков не знаете? Время сейчас непростое. За такое очень строго могут спросить.
— Да бес попутал! — в отчаянии воскликнул Сеничкин. — Во дворе валялся. Ну я его и поднял. Хотел в милицию отнести, а потом забыл.
— А карман-то не оттягивало? Все-таки не пять копеек.
— Да разве думаешь об этом? Лежит себе, ну и ладно.
— И куда же вы направляетесь, Владимир Петрович?
— В деревню, тетку надо навестить.
— А в какой деревне она живет?
Подбородок Сеничкина чуть дрогнул, но ответил он уверенно:
— Деревня Макеевка.
— Вот как! — обрадованно воскликнул Сарычев. — А я ведь там всех хорошо знаю. У меня там брат живет. Как зовут вашу тетку?
— Маруся… Наумова.
— Что-то припоминаю. Она случайно не в том доме живет, что около леса?
— В нем. Так отпустите? Ну виноват я, надо было сразу отнести к вам револьвер.
— Хватит ваньку валять! — строго сказал Сарычев. — Нет в Макеевке леса. Да и Маруси Наумовой тоже нет. — Тряхнув паспортом, он добавил: — Кто это тебе фотографию-то заклеивал? Уголок-то топорщится. Да и печать размазана. Начнем все сначала — кто ты такой?
— Раскусил ты меня, начальник. Голубятник я. Бывает, на чердак залезу, бельишко сопру, вот тем и живу.
— А свое пальто ты, значит, на старое бельишко выручил?
— Здесь мне просто повезло. На барахолке я его купил. Новое досталось. Я его только почистил малость, да и надел.
— А кровь эта откуда на рукавах? — ткнул пальцем Сарычев.
Страх, мелькнувший на лице Сеничкина, через мгновение сменился отчужденно-равнодушным выражением. Сарычев видел, что ему очень хотелось посмотреть на рукав. Вот голова слегка наклонилась, но неожиданно его веки прикрылись, и, вскинув подбородок, он процедил, едва скрывая злобу:
— На понт берешь, начальник! Видал я таких.
Сарычев довольно хмыкнул:
— Не сомневаюсь. Значит, все-таки с чалкой знаком.
— По молодости получил судимость, честно скажу, — приложив руки к груди, покаялся задержанный. — Из авоськи у одной тетки два огурца стащил. Но больше ничего не было, как на духу говорю!
— И как же тебя звать?
— Болдырев Сергей. Кликуха Гнедой. Спереть я могу, но вот чтобы из «нагана» в кого пальнуть, это никак! Не мокрушник я!
— Тогда почему же ты прятался? Куда свалить решил?
— Да разве я прятался? — возмутился жиган. — Стоял просто.
Сарычева не оставляло смутное ощущение, что он уже встречался с этим человеком, вот только он никак не мог припомнить, при каких обстоятельствах это произошло. Ясно одно — их встреча была короткой, он даже не успел придать ей должного значения. Возможно, что они повстречались мельком…
Стоп! Мельком.
Выдвинув ящик стола, Сарычев вытащил из него кепку.
— Вот, возьми, надень, — потребовал Сарычев.
— А это еще зачем? — удивился жиган.
— Надень, говорю!
— А, понимаю, значит, даришь, начальник. Стало быть, я тебе так понравился, что ты мне решил свою кепку пожаловать. Пальтишко с чужого плеча имеется, теперь вот кепчонка. Эх, разживусь!
— Хватит базарить!
— Только я ведь таких не ношу, не мой фасон. Если только из уважения к тебе, начальник, — напялил он кепку на лоб.
Вот теперь туманный и расплывчатый образ обрел форму, Игнат уже не сомневался в том, что это именно тот самый тип, который выслеживал его в трамвае. Он припомнил даже его шаг — крадущийся, мягкий. Так передвигается только один зверь — рысь, место для следующего шага кошка подбирает тщательно, из боязни угодить лапой в капкан.
Сидящий перед ним человек был из породы самых отпетых хищников. Вряд ли он способен на милосердие. Такие никого не щадят.
Широко улыбнувшись, Сарычев спросил:
— Я у тебя вот что хотел спросить, а огурцы-то вкусные были?
— Какие еще огурцы? — не понял жиган.
— Те самые, что ты у тетки стырил.
Пришел черед улыбаться Гнедому. Лицо его так и светилось: «Провел я тебя, начальник!»
— Не помню, давно это было. Но, кажется, сладкие. С аппетитом, помнится, ел.
— Хватит дуру ломать! — грохнул кулаком по столу Сарычев. Портсигар, лежавший на краю стола, слегка подпрыгнул и со звоном упал на пол. — Где Кирьян?!
— Не знаю я никакого Кирьяна!
— Сними кепку, — сорвал Сарычев с жигана головной убор. — Может, ты и меня не знаешь? Я-то тебя сразу узнал. Сначала ты меня в трамвае пас, а потом у подъезда караулил. Тебе Кирьян велел убрать меня?!
— Не было этого, — попытался приподняться жиган.
— Сидеть! — опустил руку на плечо жигана стоящий за его спиной красноармеец.
— Тогда почему ты за мной ходил? От безделья, что ли, шарахался?! В общем, так, — спокойным голосом продолжал Сарычев. — Даю тебе сутки, чтобы подумать. Если за это время ничего не вспомнишь, поставлю тебя к стенке. У нас здесь не богодельня. Увести!
Сарычев остался один. Хотелось закурить. Портсигар, раскрывшись, лежал на полу, и папироски, выбившись из-под резинки, торчали веером. Подняв портсигар, Сарычев вытащил папиросу. Осмотрел внимательно портсигар — как будто бы обошлось без царапин. Вещь красивая, памятная. Будет жаль, если поломается.
Закурив, Сарычев вспомнил о том, как однажды пришлось стать обладателем золотого портсигара. Вот это была вещь! Даже расставаться с ней не хотелось. Тогда он только вступал в должность начальника московской Чека и должен был внедриться в банду Кирьяна Курахина. Перед внедрением его экзаменовал сам Дзержинский и остался очень доволен результатами перевоплощения Сарычева. А ведь, по существу, тогда он ходил по краю гибели, и любая случайность могла стать для него роковой. Окажись, например, в банде кто-нибудь из питерских жиганов, и ему просто не дали бы возможности выйти из блатхаты. Накинули бы удавку на горло, да и выбросили труп куда-нибудь бы в Москву-реку. Никто бы не нашел! Вот тогда-то он и красовался шикарным золотым портсигаром, выданным ему под расписку в Чека.
Что ж, есть над чем подумать… Вряд ли Курахин отправил на устранение начальника московской Чека какого-нибудь новичка. Здесь должен был работать профессиональный убийца, за плечами которого не одна умело проведенная акция.
А молодость Сеничкина ни о чем не говорит, собственно, как и внешность. За время своей работы в уголовном розыске в Питере Игнату приходилось знавать мокрушников с ангельскими лицами, которым по возрасту надо было еще ходить в гимназию. А за их плечами были такие злодеяния, что просто стыла в жилах кровь.
Вряд ли он назвал свое подлинное имя. Ни один преступник так просто не раскалывается, предпочитая «сухариться». Значит, придется порыться в картотеке.
Архив находился этажом ниже. Первое время Игнат терялся от обилия папок с уголовными делами, всевозможных запросов и исков. Но потом сумел разобраться в этом мире и ковырялся в документах умело, словно добрую половину жизни проработал архивариусом.
Интуиция подсказывала ему, что нового клиента следовало искать в ячейке разыскиваемых и особо опасных преступников. Выдвинув громоздкий каталожный ящик, Игнат принялся перебирать документы. И совсем не удивился, когда в шестой по счету папке увидел знакомое лицо.
На этой фотографии клиент был помоложе. И что самое удивительное, он был запечатлен в форме гимназиста. На груди небольшая прямоугольная табличка, на которой читался номер, написанный крупными буквами.
И вовсе ты никакой не Сеничкин, не Болдырев Сергей, а Егор Нестерович Рябцев по кличке Копыто. Так, что мы имеем? Ага, двойное убийство. Подрабатывал репетиторством, а потом убил хозяина с хозяйкой. Сарычев полистал папку. Как это ни странно, но поначалу парень был на хорошем счету. Значит, умеет нравиться. На чем же он попался? Оставил на месте преступления свою тетрадь!
За двойное убийство Егор Рябцев был отправлен на каторгу в Сибирь. Вот только чалиться ему пришлось там недолго — грянувшая Февральская революция распахнула ворота даже перед отпетыми преступниками. Прежние преступления были списаны, и он получил возможность начать жизнь с нового листа.
За что же его потом разыскивали?
