Евгений Сухов - Бубновый туз
Обзор книги Евгений Сухов - Бубновый туз
Евгений Сухов
Бубновый туз
Часть I ГОНИТЕ ВАШИ ДЕНЕЖКИ
Глава 1 НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
Петерс остановился перед высокой дверью, расправил гимнастерку под ремнем и уверенно постучал.
— Войдите, — раздался приглушенный голос.
Яков Христофорович перешагнул порог кабинета Председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии.
— Вызывали, Феликс Эдмундович? — от дверей спросил Петерс, не решаясь проходить без приглашения.
— Проходите, Яков Христофорович, — по-дружески пригласил Дзержинский, показав на свободный стул, стоящий от него по правую руку.
Петерс сел и в ожидании посмотрел на Дзержинского. Между Председателем ВЧК и его заместителем, Петерсом, с первых же дней сложились товарищеские отношения. Но вместе с тем их продолжала разделять невидимая черта, которая всегда незримо присутствует в отношениях начальника и подчиненного.
Вряд ли она когда-либо будет пересечена.
Дзержинский не любил панибратских отношений, а Петерс не смел сближаться в силу служебной дисциплины. Кроме того, Дзержинский был значительно старше своего заместителя, а в сочетании со значительным партийным опытом это очень много значило. По мнению Петерса, Феликса Эдмундовича по праву можно было бы назвать стариком.
— Что вы можете сказать об Игнате Сарычеве?
Петерс невольно напрягся.
Сарычева Яков Христофорович знал еще по совместной работе в Питере, именно он рекомендовал его Дзержинскому в качестве председателя московской Чека. Феликс Эдмундович обладал хорошей памятью, помнил мельчайшие подробности всех дел, которыми пришлось заниматься, а следовательно, не мог не помнить его рекомендации.
А если так, тогда что может стоять за вроде бы безобидным вопросом?
Петерс считал, что московские чекисты с назначением Сарычева только выиграли. Умный, бескомпромиссный, умеющий работать круглые сутки напролет, он локомотивом прошелся по преступности, и его бурная деятельность уже давала первые серьезные плоды.
К тому же подавляющее большинство дел Сарычев контролировал лично и, обладая въедливым умом, вникал в их обстоятельства глубоко, не оставляя никаких неясностей.
Привлечь бы в Чека еще с десяток таких работящих матросиков, и можно тогда с уверенностью сказать, что волна преступности будет сбита в ближайшие недели.
— Кхм… Мне кажется, что Сарычев хороший, инициативный работник. Он уже много сделал… — чуть растягивая слова, отвечал Петерс, стараясь выглядеть как можно увереннее.
Выдержать пронзительный взгляд Председателя ВЧК было чрезвычайно сложно: Дзержинский не просто смотрел — он буравил переносицу собеседника, как если бы хотел узнать, что прячется в глубинах его подсознания. Яков Христофорович не раз становился свидетелем того, как заматерелые преступники начинали ломаться и давать показания, стоило им только пообщаться с Дзержинским.
А может, Феликс Эдмундович наделен каким-то сверхъестественным даром, позволяющим ему влиять на волю людей?
Тьфу, дьявол! До чего только не додумаешься. Ведь большевики не верят в подобную чертовщину!
— А вам не кажется, что Сарычев начал уставать? — помолчав, спросил Дзержинский.
Ах вот оно в чем дело. Легче не стало, но ситуация несколько прояснилась.
— Возможно, что и подустал. Сарычев много работает. Все мы люди и время от времени нуждаемся в отдыхе. Но это не мешает ему приходить на работу раньше всех и позже всех уходить.
— Так-то оно, конечно, так, — неопределенно протянул Дзержинский.
Пальцы Петерса невольно вцепились в подлокотники кресла, фаланги пальцев побелели. С эмоциями надо уметь справляться. Он мгновенно ослабил хватку. Интересно, заметил ли Дзержинский? Наверняка… С его-то наблюдательностью!
Взгляд Феликса Эдмундовича становился все более пронзительным, выворачивал душу наизнанку. Даже ему, заместителю начальника ЧК, становилось как-то не по себе, а что тогда говорить об откровенной контре!
На Якова Христофоровича нахлынул озноб — по коже неприятно пробежали мурашки. Да уж… Никогда не знаешь, о чем заведет речь Дзержинский и о чем он думает, — а что, если подозревает его, Петерса, в какой-нибудь контрреволюционной ереси?!
Окружение у председателя было не самым простым. Среди них хватало и таких, кто откровенно недолюбливал латыша Петерса, считая его чужаком в России. Например, могли наговорить, что он связан с монархистами, а в таких делах не станут особенно церемониться.
Неприятный, леденящий озноб добрался до самого нутра и не желал выходить наружу. Следовало как-то противостоять могучей воле Дзержинского, но как это сделать, Петерс не знал.
На правой стороне лба Феликса Эдмундовича была крохотная родинка, и Петерс старался смотреть прямо на нее.
— Я вот о чем подумал, Яков Христофорович, надо бы назначить Сарычеву крепкого заместителя. Человека, которому мы доверяем, который проверен партийной работой.
— Согласен с вами, Феликс Эдмундович, — поспешно сказал Петерс. — Не мешало бы реорганизовать его работу. Ведь он многое берет на себя. И возможно, что где-то даже не успевает. Если у него появится сильный заместитель, то он сумеет разгрузиться и работа станет более плодотворной. У вас имеется кто-то на примете?
— Да. Мария Сергеевна Феоктистова.
Такого ответа Петерс не ожидал. Взгляд Дзержинского обесточивал, лишал сил. Не выдержав, он отвел глаза в сторону, испытав настоящее облегчение. Сейчас Петерс напоминал электрический прибор, из которого выдернули шнур. Вот немного остынет и будет способен продолжить беседу.
О том, что Мария Феоктистова человек Дзержинского, он слышал и раньше, но теперь удостоверился в этом лично. Говорят, что в Петрограде она была его глазами, а если слухи соответствовали действительности, то сейчас он хочет присматривать и за Москвой.
— Чрезвычайная комиссия — особый орган. В подразделениях уже сложились свои отношения. Вряд ли женщина сумеет там прижиться. Ведь по своей природе они мягче, чем мужчины.
— Вы давно знаете Марию Сергеевну?
— Около трех лет.
— Вот видите… А я ее знаю уже лет десять. Хочу отметить, что она очень волевая женщина, чем-то она напоминает мне Коллонтай. Даже внешне… А в ее твердости сомневаться не приходится. — Голос Дзержинского был уверенным, он четко выговаривал каждое слово, что придавало его высказываниям дополнительную убежденность. — Несмотря на молодость, она давно состоит в партии и очень полезна нашему делу. Я бы даже сказал, что она способна пойти на самопожертвование. Мария Сергеевна человек весьма трудной судьбы. У нее необыкновенное самообладание. Несколько раз она оказывалась просто на краю гибели и всякий раз находила в себе силы, чтобы выжить и стать еще более твердой. Знаете, однажды она мне рассказала кошмарную историю о том, как убийцы истребили всю семью ее родственницы, а она спряталась в подвале и просто чудом осталась жива!.. Так что вы скажете на это? — спросил Председатель ВЧК.
Яков Христофорович поднял глаза, теперь он чувствовал себя не в пример сильнее.
— Мария Сергеевна, конечно, достойная женщина… Я тоже знаю ее очень хорошо. Она сама из Питера. Некоторое время она работала в Питере, и наши с ней пути несколько раз пересекались по службе. Но я даже не это хотел сказать… Как бы это помягче выразиться…
— Смелее, — подбодрил Дзержинский.
— В некоторых вопросах она ведет себя крайне легкомысленно, — нашелся Петерс.
— Вот как. — Лоб Дзержинского собрался в складки. — Что вы имеете в виду?
Лицо Петерса разгладилось, кажется, он сумел подобрать подходящие слова.
— В своих делах она часто использует свое женское обаяние. Скажу так, пользуется им, и весьма умело. В Петрограде у нее было несколько любовных компрометирующих связей.
Дзержинский усмехнулся:
— Только-то и всего! В наше время женщины не могут быть другими, уверяю вас, дорогой мой Яков Христофорович! Я вам даже больше могу сказать! Такая женщина, как Мария Сергеевна, не остановится ни перед чем, чтобы выполнить задание партии. Вы слышали о ее первом замужестве?
Дзержинский слегка наклонил голову в сторону, глаза смотрели хитровато и с прищуром.
— Нет, — несколько растерянно протянул Петерс.
Порой Якову Христофоровичу казалось, что он держит перед Дзержинским серьезный экзамен, и всякий раз он очень старался, чтобы найти правильный ответ.
— Так вот, Мария Сергеевна по заданию партии, будучи еще чуть ли не гимназисткой, вышла замуж за сына фабриканта. — Чуть улыбнувшись, Дзержинский добавил: — Знаете, в то время ее муж и не помышлял о революционной деятельности, но зато потом стал очень полезен в нашей борьбе. Догадываетесь, о ком я говорю?
