Виталий Гладкий - Чужая игра
Назойливый, рвущий нервы звук истончался, сливался с шумом листвы, чтобы затем перерасти в вой ураганного ветра, ломающего ветки и рушащего каменные осыпи.
Но эта какофония меня не угнетала, наоборот — бодрила и вызывала прилив энергии и сил. Затем снова предельной концентрацией воли я уводил себя на зеленые цветущие луга, где жужжали пчелы и сияло ласковое солнце…
После медитаций я спал как убитый, будто и не было этой ультразвуковой электронной сволочи, ни на минуту не прекращавшей свои жалобные стоны.
Медитации я чередовал с тренировками: отжимался от пола несчетное количество раз, выполнял приседания поочередно на левой и правой ногах, садился на шпагат, стоял на голове и даже «бегал» на большие расстояния.
Да, бегал, но только мысленно.
Этому способу тренировки в условиях ограниченного пространства научил меня Юнь Чунь. Я ложился на кровать, закрывал глаза и представлял себя мчащимся по лесной дороге.
Мои мышцы постепенно разогревались, сокращаясь, как при беге, пульс учащался, сердце гоняло кровь с полной нагрузкой, будто я был на стайерской дистанции.
Мимо моего мысленного взора проплывали деревья, холмы, иногда я спускался в низины, перепрыгивал через ручьи и взбегал на косогоры…
Свой «бег» я заканчивал весь в поту и с каменными от напряжения мышцами.
Эффект был точно такой же, как после так называемого в хэсюэ-гун «длинного бега», рассчитанного не на километраж, а на время — протяженностью в восемь, десять, шестнадцать и двадцать четыре часа.
Техника такого бега дошла до наших времен из глубины веков, и для владеющего ею сорокакилометровая марафонская дистанция была не более чем разминкой…
На очередной допрос меня повели через двадцать один день.
Та же комната, похожая на пыточную, те же действующие лица, только без эскулапа. Все было так же, за исключением одного: на этот раз я шел в сопровождении четверых десантников, вооруженных до зубов, а здоровяк Ливенцов демонстративно выставлял напоказ крупнокалиберный пистолет неизвестной мне модели в наплечной кобуре.
— Как самочувствие? — мило улыбаясь, поинтересовался Абросимов.
— Не жалуюсь.
— Претензии есть?
— Всего одна.
— И в чем она заключается?
— Не надевайте на меня наручники. Я не собираюсь убегать.
— Вам нравится сидеть под замком?
— Конечно нет. Но мне хочется, чтобы вы сняли с меня необоснованные обвинения.
— Необоснованные? — Абросимов вдруг расхохотался, будто услышал скабрезный анекдот. — Ты слышишь, Ливенцов, — необоснованные… ха-ха…
— Не вижу причин для веселья.
— Вот-вот, в этом досье для вас веселого мало… — Абросимов раскрыл уже знакомую мне папку; только теперь она стала гораздо толще.
— Я вам уже рассказал все, что знал.
— Все ли? — снова развеселился Абросимов. Мне вдруг до зуда в конечностях захотелось вбить его ровные белые зубы в глотку, чтобы стереть улыбку навсегда.
— Вы ведь знаете, что у меня амнезия.
— Меня учили ничего не принимать на веру.
— Что я могу возразить? Сейчас вы хозяин барин. Вам и карты в руки.
— Да, точно, пора раскрыть карты…
Абросимов полистал подшитые в папку листы, отпечатанные на лазерном принтере.
— Карасев Андрей… оч-чень занимательная личность… Во-первых, наемный убийца у одного из мелких стервятников. Которого он сам и… Впрочем, туда ему и дорога. Не так ли?
— Вам виднее…
— Это точно… Да и другие, кого Карасев отправил вперед ногами, не заслуживают особого сочувствия. Потом ему присудили высшую меру, хотя он и спас от верной гибели сотрудника уголовного розыска. Правда, Карасев даже не захотел подать прошение о помиловании. Вспоминаете?
— Извините — нет.
— Возможно, возможно… Итак, дальше. А вот дальше еще интересней: приговор приводят в исполнение, труп… ха-ха… сжигают… но Карасев, словно птица Феникс, восстает из пепла в нашем специальном тренировочном центре, где участвует в спаррингах на татами в качестве «куклы». Все верно?
— Не помню.
— Ничего, вспомните… Итак, в спецзоне он долго не задерживается. Карасев опять умирает. На этот раз, кажется, окончательно и бесповоротно — наша контора свои тайны хранит весьма тщательно. Вы следите за нитью моих рассуждений?
— Зачем? Мне это совершенно не интересно. Чья-то жизнь — не моя проблема.
— Не скажите. Вы отобрали столько чужих жизней, что они-то как раз и стали вашей самой большой проблемой.
— Я не могу вам ответить ни да, ни нет. Увы. Я ничего не помню.
— Не знаю, не уверен… Амнезия недостаточно изучена наукой, чтобы можно было принимать все ваши отговорки на веру. Но про то ладно. Продолжим?
— Как вам угодно. — Я безразлично пожал плечами.
— Продолжим. Карасев, получивший в спецзоне кличку Ерш, что обозначает на блатном жаргоне задиристого бывшего авторитета или проще — сильную личность, вдруг снова оживает… прямо-таки мистика… для непосвященных… И где? Где, Карасев?
— Знал бы, сказал… — буркнул я.
— А мы напомним. В Южной Америке, в тренировочном центре мафиозного синдиката, готовящем киллеров международного класса. Там Карасеву сделали пластическую операцию, и теперь его не смогли бы узнать даже хорошие знакомые… — Абросимов отложил папку в сторону. — А дальше одни домыслы, непроверенные факты и вообще белые пятна. В том числе и история, приключившаяся с вами в Непале.
— Хотите сказать, что я был в Непале?
— Уже сказал. Но с какой стати вы там оказались, как вам удалось выжить после авиакатастрофы — согласитесь, в наше время мы в чудеса не верим, — и эта ваша амнезия…
— Наверное, у меня были крылья, коль я сумел выжить в авиакатастрофе.
— Не нужно иронизировать. Факт остается фактом, как его ни толкуй.
— Так уж и факт?
— Все, давайте оставим Непал в покое! — Абросимов был раздражен. — Если понадобится, эту темную историю мы сможем живописать во всех подробностях.
— Нет возражений.
— Идем дальше. Ваш почерк зафиксирован в Южной Америке, Испании, Югославии, Колумбии, а теперь и в Греции. Но опять-таки все это одни догадки, пусть и обоснованные с точки зрения спецслужб, однако цена им — рубль в базарный день. И снова фактов — ноль.
— Простите — что значит «мой почерк»?
— А то и значит, что ликвидации были проведены безупречно и с большой выдумкой. У вас талант стратега, Карасев.
— Не замечал…
— Зато другие заметили. Правда, некоторые слишком поздно. Как, например, Шалычев и иже с ним. Помните Шалычева?
— Вы меня уже достали с этим Шалычевым. Говорю вам — у меня амнезия.
— Кстати, в тот период вы работали на нас, — неумолимо продолжал Абросимов. — Правда, не совсем официально. Хоть это вы помните?
— Очень смутно. Все как в тумане…
— И, судя по весьма скудным данным, якобы выполняли какое-то задание у черта на куличках. По меньшей мере в тысяче километров от столицы.
— Возможно. И скорее всего, так оно и было.
— Как же! — воскликнул Абросимов. — Вы были в столице!
— Это вы так утверждаете…
— Это не голословное утверждение, а факт.
— Меня кто-то видел?
— В том-то и дело, что нет. Вы просто фантом, милейший.
— Тогда о каком факте идет речь?
— Ваш почерк.
— Создается такое впечатление, что вы пытаетесь повесить на меня всех собак.
— Отнюдь. Ликвидация Шалычева (я в этом уверен на все сто процентов) — ваших рук дело. Господин губернатор отдал концы так «красиво», что до сих пор и милиция, и служба безопасности на ушах стоят, чтобы узнать хоть самую малость.
— Заказные убийства раскрываются редко. Почитайте прессу, там все сказано.
— Согласен. Это когда наемный убийца подстережет свою жертву, например, в подъезде дома. Или где-нибудь на улице.
— А где был убит этот… Шалычев?
— Ах, Карасев, Карасев… Может, перестанем играть в прятки?
— Я не играю.
— Уж кто-кто, а вы-то должны знать, где это случилось.
— Может быть, и должен. Но не знаю.
— Упрямец… — Абросимов с трудом сдержался, чтобы не сказать мне какую-то резкость. — Добро, так и быть, — сказал Абросимов. — Я расскажу вам, как все было. Киллер проник в правительственное здание, охраняемое с величайшим тщанием, и смог уйти незамеченным в тот самый момент, когда были блокированы все входы и выходы. И это при том, что Шалычев был убит практически на глазах своих коллег, а тревогу в здании объявили спустя считаные секунды после гибели губернатора. Вот такая беллетристика.
— Занятно. И все-таки повторю еще раз: я не знаю Шалычева и не убивал его. Зачем мне чужие «подвиги»?
— Какая вам разница?! — Абросимов взвился словно ужаленный. — Карасев, вас нет! Понимаете, вы теперь как зеленый человечек, пришелец. Паспорт у вас поддельный, идентифицировать вашу личность невозможно: лицо другое, кожу на подушечках пальцев вам пересадили, так что папиллярные линии вообще отсутствуют — эдакий феномен, ошибка природы. Что еще?
