Виталий Гладкий - Чужая игра
Я попытался избавиться от мыслей о прошлом вообще.
Получилось не очень, но в мозгах снова посветлело. И то ладно. Значит, есть надежда на благополучный исход моей одиссеи.
Ничего себе одиссея… Это же надо так нажраться… И по какой причине? Ведь мне кажется, что к «зеленому змию» я в общем-то достаточно равнодушен.
А может, нет? Может, я законченный алкоголик? И только сейчас вышел из длительного запоя?
Я попытался еще что-нибудь вспомнить, но голова ответила мне лишь тупой болью в висках. Стоп, хватит! Никаких мыслей. Оставим опустошенные алкоголем мозги в покое. Наверное, они еще не совсем проснулись…
Я бездумно наливался чаем, даже попросил добавки — еще одну кружку, — и мне не отказали, хотя заварка была на исходе.
Наконец поднялись и все остальные.
Их было шестеро: Маркуша, Стрёма, Кукла, два дедка неопределенного возраста, но явно за шестьдесят, и иссушенная старушка, на удивление опрятная и какая-то благообразная.
— Федотовна, колбасу будешь? — неожиданно вежливо спросила нагловатая Кукла.
— Спасибо, деточка, дай тебе бог… — Старушка кротко улыбнулась.
— Кому дает хлеб и сало, а кому и по мусалам… — сказал Маркуша.
Воровато поглядывая на Стрёму, он потянулся за бутылкой, уже уложенной в сидор бомжихи.
— Маркуша, счас получишь по башке! — прикрикнула на него Стрёма.
Она отставила сумку подальше.
— Нам еще работать нужно, — сказала она решительно. — Не хватало припереться на паперть с пьяной рожей. Не забывай, сегодня престольный праздник.
— Бог подаст, Бог подаст… — тихо молвила старушка. И смела крошки с носового платка, служившего ей салфеткой, на ладонь.
— Тебе, Федотовна, уже подал, — грубо брякнул Маркуша, недовольный решительностью Стрёмы.
— Заткнись, бульбаш чертов! — зло прикрикнула на него Кукла. — Жри быстрее, и пойдем.
— Как она здесь очутилась? — отважился спросить я у Куклы, кивая на старушку.
— Так же, как и все мы. Или почти так, — неохотно ответила Кукла.
— А все-таки?
— Ее угораздило иметь квартиру в центре на первом этаже. Даже не квартиру, а просто полуподвальное помещение. Вот Федотовну и выперли эти самые «бизнесмены», чтобы сделать там магазин.
— Как это — выперли?
— Молча. Обвели вокруг пальца. Нажухали, как захотели. Обещали переселить в новый микрорайон, а когда она подписала бумаги, пнули под одно место ногой и забыли, как и звать ее. Хорошо хоть, не подвели под «несчастный случай». Знавала я и таких…
— Падлы… — резюмировал Маркуша. — И когда уже нажрутся?
— Жди, как же…
Стрёма заворачивала остатки еды в газету.
— У них утробы — что у твоего Баклушича. Пока все контейнеры из мусоропровода не проверит, никого к ним не подпустит. Хавает все подряд.
— Намедни едва не отдал концы — съел какую-то консерву, — сказала с мстительной радостью Кукла. — А жаль, что не сдох. Зараза…
— Гад, — согласился Маркуша. — Никакой управы на него нету… Кис-кис-кис… — позвал куда-то в темноту.
В световой круг вошла серая кошка — один скелет, прикрытый свалявшейся шерстью.
Маркуша положил перед ней кусочек колбасы. Она схватила его и утащила в глубь подвала.
— Мамаша… — Добрая улыбка неожиданно осветила угрюмое, заросшее неухоженной бородой лицо Маркуши. — Кошата у нее… — сказал он с теплотой.
— Спонсор хренов… — Стрёма со злостью пнула ящик, освобождая проход. — Ей они нужны, как телеге пятое колесо, — сказала она раздраженно. — Будут, как и она, по помойкам шарить. Лучше подохли бы сразу.
— Встали, мужики, — скомандовала Кукла. — Пора на промысел.
Похоже, в этой компании вожаками были женщины.
— Эй, погодите! — воскликнул я всполошенно. — А как со мной? Мне что, в таком виде чесать по городу?! Одолжите какую-нибудь одежонку. Я верну. Честное слово!
— Вернешь, как же… — недовольно буркнул Маркуша.
Но все-таки полез в свою торбу — он был единственным из всей компании, у кого и рост и комплекция в какой-то мере соответствовали моим.
Маркушин холщовый «комод» вмещал столько всякой всячины, что у меня глаза полезли на лоб; там нашлась даже пара галстуков.
— Выбирай… — Со вздохом сожаления Маркуша сунул в рот сигаретный окурок и чиркнул спичкой.
— Ей-богу, отдам…
Мне было очень неловко и стыдно, но иного выхода я не имел. И вообще — какого черта! Тоже мне, чистюля… Носят же люди этот… как его… кажется, секонд-хенд, старое тряпье, которое присылают в нашу бедную страну сердобольные иностранцы. А чем ты лучше?
Да, все это так, но видик у меня был еще тот…
Я шел задворками, но и там встречались ранние пешеходы. Ну что за дурацкая привычка пялиться на человека в рванье?!
Будто я один такой во всем городе…
Наша новая «демократия» наплодила столько нищих, что временами казалось, будто разверзлась преисподняя и оттуда хлынули зомби всех эпох и народов. Хромые, косые, безногие, скрюченные, дети, женщины, старики, притом любых национальностей… Они так и просились на полотна сумасшедшего художника.
На свой этаж я поднялся как идущий на дело начинающий воришка — согнувшись в три погибели и прикрывая лицо ладонью.
Дверь…
Что случилось с моей дверью?! Почему она скособоченная, обгоревшая, местами расщепленная?
Я с трудом повернул ключ в замочной скважине и вошел внутрь. Вешалка, зеркало — фу, лучше на себя не смотреть! — подставка для обуви…
Все как обычно. Светло, уютно, тепло… Или это мне так кажется после подвала?
В ванную, скорее под душ! Сбросить мерзкие обноски, отмыться дочиста, побриться, почистить зубы и забыть…
Что забыть? Забыть…
Кстати, где мама? На кухне? Мама… Мама…
Стоп, стоп, что-то не то… О чем это я? Мне кажется, я упустил что-то очень важное…
Важное?
Мама, где ты? Мама, я уже дома. Я пришел. Мама… Мама!
О господи, я вспомнил! Нет, я не хочу этого вспоминать! Этого не было, просто я видел кошмарный сон. Конечно же сон.
Но мама, она должна быть на кухне… В такую рань? Конечно. Мама готовит мне завтрак. Моя любимая, рано поседевшая старушка.
Впрочем, какая она старушка? Ей всего-то…
А сколько ей было, когда она померла? Почему померла? Она жива. Жива!
Опять в голову лезут страшные мысли. Прочь, прочь! Я знаю — уверен! — что это не так.
Но проклятая память настырна, она уже оправилась от похмельного синдрома и начинает раскручивать маховик воспоминаний. Мама… мама, где ты?
Нет! Не-ет!!! Господи, пусть это будет еще один страшный сон!
Увы, это не сон…
ОНИ УБИЛИ МАМУ! ОНИ ЕЕ УБИЛИ… УБИ-ЛИ-И-И!!!
Киллер
Взи-у, взи-у, взи-у…
И так каждый день, непрестанно, сутки напролет. Это были даже не звуки, а их отражение в подкорке. Когда я услышал эти «взи-у…» впервые, мне стало немного не по себе.
Поначалу я подумал, что где-то работает какой-то агрегат. Скорее всего, предположил я, меня заточили в карцер воинской части, и там могла быть различная аппаратура связи и прочая.
Но когда равномерные и монотонные звуки начали вгрызаться в мои мозги, как черви-древоточцы, я, кажется, понял, в чем дело.
И в первый миг даже испугался.
Меня хотели сломать. И для этого применяли какую-то электронную пакость, возможно генератор ультразвука.
Когда-то мне приходилось слышать о чем-то подобном. Но за давностью и из-за амнезии мои сведения на сей счет были довольно скудны и в данной ситуации практически бесполезны.
И еще я заметил, что за мною ведется круглосуточное наблюдение — вместо глазка в дверь камеры был вставлен миниатюрный телеобъектив.
Конечно, я мог бы его разбить. Но тогда меня просто прикуют к койке, а телеглаз заменят другим.
И я решил до поры до времени не усложнять отношений ни с надзирателями, ни с Абросимовым — пока не разберусь, что ему от меня нужно.
Проклятый ноющий звук, практически едва слышный, но от этого не менее неприятный и действующий на нервы, как визг дисковой электропилы, не давал покоя ни днем, ни ночью. Он постепенно приводил меня в состояние вялотекущего бешенства, готового в любой момент взорваться и утопить здравый рассудок в омуте безумия.
Я уже начал подумывать о побеге.
Шансы были минимальными, но все равно были. И уж лучше погибнуть в схватке, чем провести остаток жизни в психушке.
Однако что-то меня сдерживало, какая-то странная надежда на возвращение к истокам, к жене и сыну, поскольку теперь совершенно точно узнал, что они у меня есть.
И это было единственным, из-за чего стоило бороться до конца.
Я с головой окунулся в мир медитаций.
Часами я сидел как истукан, отключая сознание и погружаясь в мир нирваны. Стены моего каменного мешка постепенно раздвигались, затем и вовсе исчезали, таяли, как последний весенний снег, и перед моим мысленным взором вырастали величественные Гималаи, водопад возле жилища Юнь Чуня, едва заметные лесные тропы, уводившие меня в глубь леса…
