Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
С этими словами он открыл скоросшиватель, вложил в него заявление и сильно прихлопнул ладонью.
– Все, закрываю дело! В архив! Ну, артисты, навесили вы лапшу всему городу! И мне в том числе… Пластическая операция! К нам едет Фантомас! И многие ведь поверили, а!
– Как это понять – вы закрываете дело? – произнес я. – Разве это дело (я кивнул на скоросшиватель) состоит только из розыгрыша? А выстрел в Родиона двадцать седьмого февраля? А…
– Отсутствие состава преступления! – тотчас отпарировал Мухин.
– А смерть конюха?
– Отравление некачественной водкой.
– Да вы что? – обомлел я. – А то, что мы с вами видели в больнице? А выстрел в Родиона из окна особняка? А пистолет под моей подушкой?.. Вы же начали расследование!
Мухин цвиркнул языком и развел руки в стороны.
– С больницей, к сожалению, тоже ничего не выйдет. Я допросил Герасимова, его действия изучили эксперты – придраться не к чему, реанимационные мероприятия.
– Как это не к чему? – снова начал я заводиться. – Мы же с вами собственными глазами видели завещание, эту фальшивку, написанную и заверенную врачом!
– Вы видели, что завещание было заверено?
– Но это же ясно как дважды два!
– Дорогой мой! – погрозил мне пальцем Мухин. – Мы с вами можем подтвердить лишь то, что на наших глазах растворился обрывок бумажки с фрагментом текста, где речь шла о завещании Орлова.
– Разве этого мало?
– Это вообще ничто! Какой стороной и к какому месту врача налепить его? Он скажет: я это не писал и не заверял, и опровергнуть его слова не сможет ни один человек на свете. Может быть, это письмо санитара своим родственникам в деревне, в котором он предполагал, каким могло бы быть завещание богатого горожанина, попавшего недавно под колеса автомобиля. Или фрагмент рассказа начинающего литератора Герасимова, написанного им в часы ночного дежурства для районной газеты.
– Но вы же знаете, что это не так! – с отчаянием произнес я.
– Да, – согласился Мухин. – У меня есть свое личное мнение на этот счет, но его к делу подшить нельзя.
– Но пистолет подшить можно?
– Пистолет можно, – кивнул Мухин. – И он уже подшит. Правда, к другому делу. И ты первый, кто будет вызван на допрос по нему.
– Надеюсь, вы будете его вести?
– Увы, увы, увы!
– А кто? – упавшим голосом спросил я.
– Молодой и энергичный следователь из араповопольского ОВД. А я, – Мухин сцепил руки в замок и сладко потянулся, – а я еду домой.
– Нет, – произнес я, садясь на край стола. – Вы не имеете права бросить все и уехать! Вы знаете очень многое, вы верите, что Гонза – преступник, мы с вами уже почти приперли его к стенке…
– Послушай, приятель! – покачал головой Мухин, и реденькая прядь, которая кое-как прикрывала его лысину, съехала с головы и легла на плечо следователя. – У меня же еще десятки дел, которые с нетерпением ждут моего возвращения. К тому же есть семья, по которой я смертельно соскучился, пока занимался вашим маскарадом. А этот молодой следователь – боевой парень! У него энергичный и жесткий стиль работы.
– Да этот молодой парень меня первого в СИЗО посадит! – начал убеждать я, незаметно придвигая руку к «Делу №…». – Князь болен, у него уже нет сил заступиться за меня. Татьяна тоже сматывается в Москву, у нее договор заканчивается. Родион, кажется, испугался служащих, ходит вареный, двух слов связать не может. И все эти хамелеоны-лицемеры с удовольствием дадут против меня показания, что я вводил их в заблуждение, вбивал клин между ними и Родионом, чтобы изолировать его, выкинуть из усадьбы, убить… А ваш молодой и энергичный не станет разбираться и очень энергично пришьет мне дело.
– Уже шьет, – обронил Мухин.
– Что?! Он завел уголовное дело на меня?!
– Не на тебя конкретно, а по факту незаконного хранения оружия.
– Но я подозреваемый номер один, не так ли?
– Так ли, – признался Мухин.
Молниеносным движением я схватил со стола «Дело №…» и вскочил на ноги.
– Чего ты дергаешься? – крикнул Мухин и сам стал дергаться. – Не усугубляй свое положение!
– Я не позволю сдать это дело в архив! – предупредил я, прижимая скоросшиватель к груди.
– Положь на место! – выкрикнул Мухин и хлопнул ладонью по столу. – Я сказал: дело закрыто!
– Не позднее завтрашнего утра сюда будет подшито заявление князя о финансовых аферах Гонзы.
– Вот принесешь это заявление новому следователю, и он заведет уголовное дело на твоего Гонзу.
– Вы должны завести!
– Все, петух пропел! Я умываю руки и собираю чемодан! Положь, говорю, дело и беги наслаждаться свободой!
Я пятился к двери. Мухин раскачивался на стуле, словно намеревался прыгнуть на меня и вцепиться своими прозрачными пальчиками в скоросшиватель.
– Имей в виду, ты не выйдешь на улицу без моего разрешения, внизу тебя скрутят и опустят мордой на пол.
Он вскочил, неловко шагнул ко мне и налетел на стул. Ударился коленом, сморщился, как сушеный гриб, и сдавленным голосом повторил:
– Положь, говорю… блин горелый! Понаставили здесь стульев!
Он схватился за скоросшиватель и дернул его на себя. Я уже понимал, что не могу бороться за свою свободу, и сжимал дело все слабее. Перед тем как скоросшиватель оказался в руках следователя, из него выпал узкий длинный конверт.
Я поднял его, взглянул на цветные марки, погашенные почтовым штампом, на изображение красного креста в голубом овале, покрытом сеткой меридианов, на адрес получателя, написанный латинскими буквами.
– Что это? – спросил я.
– Можешь посмотреть, – сердито ответил Мухин, приводя прическу в порядок и отступая со скоросшивателем на прежние рубежи. – Я ведь, послушав твои бредни про пластическую операцию, как осел послал в Бангкок запрос… А это ответ на него.
Я вынул из конверта письмо. Оно было отпечатано на английском.
– Переверни, – сказал Мухин, открывая сейф и пряча туда скоросшиватель. – На другой стороне подклеен перевод.
Я стал читать текст, отпечатанный на пишущей машинке. «Медицинский центр репродукции человека. Таиланд, Бангкок. На ваш запрос уведомляем, что в период с 15 по 25 марта в нашем Центре была сделана пластическая операция гражданину Украины (регистрационный номер JWY 785-4388). Выписан досрочно после частичного заживления швов. Прогноз благоприятный (при строгом соблюдении режима применения иммунодепрессантов). Рекомендации: постельный режим. В связи с гарантией анонимности нашим клиентам и коммерческой тайной Центр считает невозможным предоставления вам каких-либо иных сведений по вашему запросу…»
– Если честно, то я как прочитал это письмо, так сразу поверил в твой бред, – почесывая затылок, произнес Мухин. – Ну, насчет пластической операции Столешко. А это оказалось всего лишь простым совпадением. Вот тебе пример того, как тщательно следует выверять каждый факт, даже, казалось бы, ясный как божий день… Ты что на меня так уставился? Тебе плохо?
– Ничего, – пробормотал я, все еще пялясь в письмо. – Ничего, все нормально…
– Раз нормально, тогда иди наслаждаться свободой, и все будет чики-чики… Э-э, приятель! А письмо-то отдай!
«Что со мной?» – думал я, спускаясь по лестнице. Казалось, все происходит во сне. У выхода кто-то о чем-то спросил меня, но я не отреагировал. Вышел на улицу, спустился к реке, остановился в метре перед обрывом и долго стоял неподвижно, глядя на гладкую, покрытую плоскими дисками водоворотов поверхность реки и темнеющий песчаный берег.
«К Татьяне!» – сказал я себе некоторое время спустя.
Когда я подошел к воротам усадьбы, от солнца осталась лишь бордовая полоса, а на парк опустилась туманная тень. Охранники проводили меня угрюмыми взглядами, когда я миновал проходную, а потом стали вполголоса переговариваться за моей спиной. Я быстро шел по аллее в полном одиночестве. Сырые сумерки приглушали мои шаги, и мне казалось, что у меня что-то случилось со слухом, что в мои уши вставлены ватные беруши, и я часто оглядывался, доверяя только зрению.
Когда я пересекал поляну рядом с конюшнями, туман уже сгустился настолько, что растворились контуры дома Татьяны, лишь нечетким желтым пятном горело окно. Чем ближе я к нему приближался, тем отчетливее видел силуэт человека, стоящего неподвижно и заслоняющего собой низкую лампу с бахромчатым розовым абажуром. Не знаю, какое у меня было выражение лица, когда я подошел к окну, но в груди происходила какая-то сердечная оргия. Я шел с каждым шагом медленнее, не в силах даже на мгновение отвести взгляд от окна. Когда приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, то уже не дышал. Татьяна смотрела на меня, опираясь руками на подоконник, от ее дыхания стекло запотело, ресницы едва заметно дрожали, но мне показалось, что девушка меня не видит, смотрит сквозь меня. Я поднял руку и стукнул пальцем по стеклу.
Она вздрогнула, отошла от окна, взяла со спинки стула плащ и погасила в комнате свет. Скрипнул дверной запор. Девушка вышла на порог. Мы стояли друг против друга и молчали. Я взял ее ладони. Они были ледяными, словно Татьяна только что мыла руки в пруду, посреди которого еще плавал тонкий и рыхлый лед.
