Александр Бушков - След пираньи
Он говорил уверенно, даже лениво, выдерживая солидный тон самонадеянного по заслугам сибиряка, привыкшего, согласно американским представлениям, каждое утро вместо зарядки нырять в сугроб прямо из окна – за компанию с бродившими по двору белыми медведями. Но на душе было пакостно. Даже не за девчонку опасался – впервые в жизни испугался, что у него в холодной воде может схватить сердце. Хватало примеров. Что, старость подползает? Нельзя же быть вечным, с «морскими дьяволами» такого еще не случалось, даже старец Протей, по слухам, первый в истории подводный спецназовец, в конце концов помер вместе с остальными дохристианскими богами…
– И в бою неравном пал кудрявый клен… – проворчал он, нагнетая в себе бодрость и боевую злость. Увидев, что Джен, уже разоблачившаяся до шерстяного белья, собиралась попробовать воду босой ногой, поторопился крикнуть, чтобы отвлечь внимание: – Эй, помоги! Возьми автомат, надень ботинки и подстрахуй. Мне еще деревце срубить нужно, я там заметил подходящее…
Он срубил ножом молодую елочку с пышными лапами, вполне способную поддержать на воде их багаж, весивший не меньше пуда. Когда они с Глаголевым обговаривали запасную трассу отхода, конечно же, подумали и о том, что придется переправляться через реки, не обремененные мостами и паромами. Но герметичные мешки-поплавки и баллончики со сжатым воздухом остались в рюкзаках Петрова со Смитом, ничего не попишешь…
– Ну, вперед? – спросил он, добросовестно перекрестившись.
Взял в зубы пустой шприц-тюбик, напрягши мышцы, столкнул в воду елочку с привязанными к ней тюками – все упаковано надежно, не подмокнет, но лучше не думать о том, что на время переправы остались без оружия, беспомощные, как перевернутая на спину черепаха… Подтолкнул девушку:
– Входи в воду медленно, не паниковать. Не останавливаться. Марш!
И решительно двинулся первым. Холодная вода обожгла, как кипятком, сердце на миг ухнуло куда-то вниз, как бывает в пикирующем самолете. Он загребал одной рукой, левой подталкивая деревце, так и норовившее двинуться по течению. Джен вовсю работала руками и ногами, показывая пока что неплохой стиль. Двухметровый кусок веревки, привязанной к их талиям, соединял, как пуповина.
Холод помаленьку проникал в каждую клеточку тела, казалось, он, подобно воде, плещется меж суставами, тугой струей поднимаясь по пустотелой трубе-позвоночнику в череп. Веревка рывком натянулась, Мазур поднял глаза – нет, ничего страшного, просто Джен, подхлестнутая все еще бурлившим в крови «Приливом», вырвалась вперед. Он поплыл быстрее, прямо-таки волоча елку, веревка вновь ослабла.
Казалось, они пересекают море – приподнимаясь из воды при каждом гребке, Мазур видел, что берег словно бы застыл на месте, не приближаясь ничуть. Так оно всегда и кажется, когда себя не помнишь от нетерпения, в теплой воде или в холодной – все едино, но помогала эта мысль плохо… «Он приближается, приближается, берег, – повторял Мазур мысленно, чувствуя, как деревенеет тело, боясь сжать зубы посильнее, чтобы не перекусить тонкий пластик шприца. – Приближается ведь, тварь!»
Джен вскрикнула, сбившись с темпа, погрузившись в воду так, что над серой поверхностью осталось лишь ее лицо с безумными глазами, забилась, оглядываясь на него в смертной тоске. Хлебнула воды, забарахталась. Нечеловеческим усилием Мазур наддал, подтолкнул к ней деревце. Она схватилась левой рукой, вершинка погрузилась в воду вместе с одним из тюков. Мазур сунул ей шприц, заорал, выскочив по пояс из воды:
– Нога? Уколи, живо!
Ее правая рука исчезла под водой – слава богу, еще не потеряла голову, ожесточенно боролась… Деревце погрузилось совсем. Выпустив его, Мазур большим и указательным пальцами левой руки, словно ухватом, подпер затылок Джен, что есть мочи подталкивая к берегу и девушку, и хлипкую пародию на плот. Успел даже примериться, как оглушит ее, если начнет цепляться за него и потянет на дно…
Ну вот, она опять гребет обеими руками, плывет как-то странно, боком, видимо, нога еще не отошла окончательно, а иглу просто выпустила, дуреха, утопила шприц, вместо того чтобы вернуть. Если у самого сведет судорогой ногу, хреновато будет…
Весь мир состоял из серой воды, тяжело и ритмично колыхавшейся перед глазами – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, – попадавшей в рот, в глаза, в ноздри. Еловая лапа колола щеку, на миг заслонила все, веревка то и дело натягивалась – Джен сносило по течению, и Мазур что-то хрипло рычал ей, неизвестно на каком языке. В голове крутилось: «Могло быть хуже, могло быть хуже».
Сердце пока не подвело. Спасал опыт, натренированные мускулы, умение всегда побеждать. Бывало и похуже. Всего-то – проплыть из точки А в точку Б… И все равно, ощутив, наконец, под ногами твердое дно, увидев, как Джен поднялась над водой по бедра, он едва не взвыл от дикой животной радости….
Глава девятнадцатая
Подарок от зайчика
Они выпрямились во весь рост на берегу – промокшие насквозь, трясущиеся от холода. Зубы стучали так, что, пожалуй, можно было услышать и на том берегу Отвязав тюки, Мазур сделал над собой легкое усилие, вновь вошел в воду по колени и отпихнул ель подальше. Она идиллически поплыла по течению вершиной вперед.
Джен что-то сказала, совершенно неразборчивое, – что походило больше на звонкую трель кастаньет.
– П-помолчи, – отмахнулся Мазур, рывками развязывая хитрые морские узлы.
Прежде всего он извлек автомат, бережно уложил на сухой песок, бросил девушке ее ботинки:
– Белье снять, ботинки надеть, живо!
– Х-холодно, – наконец изрекла она что-то осмысленное.
– Ценное наблюдение, – сказал Мазур, ежась. – Тонко подмечено…
– Д-дай одежду…
– Потом, – категорическим тоном сказал он. – Сначала нужно обсохнуть, а лучшего средства, чем марш-бросок, еще не придумали. Да шевелись ты!
И, прежде чем она успела опомниться, ловко содрал с нее тонкий шерстяной свитер, наскоро выжал. Рявкнул:
– Я тебе что, горничная?
Через несколько минут они бежали по тайге, смахивая на Адама и Еву, изгнанных из рая, – только, в отличие от прародителей рода человеческого, волокли на спине угловатые тюки. Автомат болтался у Мазура на шее, чувствительно хлопая по голой груди. Зрелище, надо полагать, было препикантнейшее – жаль, некому было полюбоваться, кроме ошалело взлетавших повыше к вершине белок. Мазур безжалостно гнал девушку напрямик, хорошо еще, что быстро отыскал безотказную погонялочку – достаточно было один раз звонко шлепнуть по голой заднице. Рассерженно косясь через плечо, она промолчала. И наддала – при малейшей заминке Мазур издавал бодрый крик:
– А по заднице?
Минут через двадцать, увидев подходящий выворотень, он решил, что пора и остановиться. Нельзя сказать, что отогрелся полностью, но кровь заструилась по жилочкам бодрее. Он бросил тюк в яму, под выворотень, расстелил шуршащую непромокаемую ткань и сделал приглашающий жест:
– Прошу ложиться, мисс…
Тут только она вспомнила о правилах приличия и девичьей стыдливости, отступила, прикрываясь ладонями:
– Ты что?!
– Ложись, дура, – сказал Мазур, плеская на ладонь спирт из фляги. – Растираться будем… Ну, спиной вверх, кому говорю!
Поставив рядом автомат и чутко прислушиваясь к окружающему, он принялся растирать девушку спиртом, не особенно и экономя. Вокруг запахло, словно в забегаловке. Понемногу ее кожа под ладонями становилась сухой и горячей. Мазур, время от времени критически озирая рабочее пространство, принялся наводить глянец собственной вязаной шапочкой. Перевернул ее на спину, как куклу, отбросил руки, когда попыталась прикрыться, и заработал в прежнем ритме, не испытывая ни малейших эротических позывов. Джен покорно лежала, закрыв глаза.
Напоследок Мазур, ловко и неожиданно нажав двумя пальцами на щеки, заставил ее открыть рот и опрокинул туда полный колпачок спирта. Она задохнулась, привстав, отчаянно кашляла.
– Ничего-ничего, – сказал Мазур, похлопывая ее по спине. – Лишь бы назад не пошло… Никто от этого еще не умирал, в Кентукки самогонку гонят и покрепче… А теперь – укольчик.
– Нет…
– Сидеть! – он уже сбросил колпачок с иглы. – Если подхватите пневмонию, мисс, вас только пристрелить останется, я серьезно говорю… А теперь одевайся быстренько.
Растерся сам, пропустил глоточек, все – на скорую руку, без прежнего тщания, полагаясь на счастливую звезду и на старую, общеизвестную истину: на войне к человеку отчего-то не вяжутся прежние гражданские хвори вроде насморка или радикулита… Блаженно откинулся, привалившись спиной к переплетению жестких корней, вытер лицо шапочкой, вкусно пахнущей спиртом и женской кожей. Выпустил густую струю дыма, окликнул:
– Мисс Деспард, как самочувствие?
Она промолчала, лежала навзничь с закрытыми глазами. Мазуру это не понравилось, и он переспросил громче:
