Виталий Гладкий - Наперегонки со смертью
Например, не связывались концы с концами. Что, если судить по результатам поистине иезуитских выдумок, было вовсе непохоже на закулисного кукловода, умного и хитрого как библейский змей-искуситель. Сейчас мне начало казаться, что против меня действуют две команды. Иногда их цели совпадали и тогда мне становилось совсем худо, а временами шли вразрез и в эти моменты я успевал спрыгнуть с колесницы, несущейся прямо в ад. Впрочем, я мог и ошибаться в своих предположениях.
Но это становилось просто интересно. Естественно, не будь я на тюремных харчах, а в каком-нибудь кабинете с личной охраной, чтобы мне никто не мешал и чтобы можно было спокойно, за чашкой хорошего кофе, проанализировать хитросплетение ситуаций и проблем. Ну, а сейчас мне нужно было следовать известной поговорке: не до жиру, быть бы живу. Можаев прессовал меня будь здоров. Я совершенно не сомневался, что он прокачивает экспедитора завода "Алмаз" Геннадия Чернова по всем направлениям и каналам. Настырный, чертяка…
В камере прибавление. К нам подселились двое стриженных – молодые и тупые быки. Они попытались было качать права – как же, кого-то замочили невзначай; крутизна. Но Колодяжный быстро растолковал им почем фунт лиха, посшибав рога. Теперь эти пацаны были у Михрютки на побегушках. Он казался им самым настоящим паханом. Старожилы камеры (в том числе и я) лишь посмеивались беззлобно, когда Михрютка учил здоровенных лбов уму-разуму. И тюремным обычаям.
По воскресным дням у нас выходной. Так же, как у следователей или сотрудников угрозыска, продолжающих копаться в нашем грязном белье. Нас даже водят в тюремную баню. Она совсем крохотная, но пар дает – будь здоров. Баня тоже одна из причуд начальника тюрьмы. Никто его не обязывал делать парную, обшивать ее деревом, обкладывать стены душевых плиткой, ставить новые краны и смесители, а уж тем более никому из вышестоящего начальства не могло прийти в голову дать указание поить подследственных после бани чаем, настоянным на целебных травах. Что ж, бывают и в таких местах, как ИВС, и на таких должностях, как хозяин кичи, душевные люди.
До чего приятно валяться на койке после парилки! Тело расслаблено, в легких все еще витает запах распаренной древесины, а мысли такие светлые, такие голубые – словно цветущий лен на солнечном пригорке. Кажется, что не только грязь сошла с тела, но и растворились тяжеленные вериги, гнущие тебя до самого пола на протяжении всей недели. Лепота…
Меня захомутали после обеда. В этот день мы кушали сытно. Стриженным бычкам пришла передача с воли, и Михрютка своей царственной рукой метнул ее на общий стол, пропустив мимо ушей протестующий лепет своих стажеров-шнурков. Все верно – каждому овощу в тюряге свое место. Это я уже начал думать как зэк со стажем.
– Чернов, на выход! – Вертухай почему-то был злой и орал словно оглашенный. – С вещами.
Мы недоуменно переглянулись. Что еще за номера? Меня куда-то переводят? Но почему в выходной день? Загадка. Спросить у надзирателя? Вряд ли он что-либо знает. Его дело подчиняться приказам, поменьше болтать и совсем ничего не думать. Начальству видней.
Мыслительный процесс на службе мешает вертухаю эффективно исполнять свои прямые обязанности. Потому их подбирают как цепных кобелей – по злобности. У злого и недалекого человека весь умственный потенциал расходуется на агрессивные импульсы.
Ему не до высоких материй, а потому страдания узников тюремщика совершенно не колышут.
С одной стороны это хорошо, а с другой – не очень. Потому что человека с такими задатками легко подкупить – мораль для него понятие весьма отвлеченное и эфемерное.
Все "левые" передачи с воли и обратно идут через надзирателей. Самые знаменитые побеги тоже совершались с их помощью. Однако, не будем судить этих людей чересчур строго. За редким исключением, они просто благодетели заключенных, отцы родные (и матери). Правда, чересчур строгие, а иногда и жестокие. Но без них тюрьма была бы земным адом. Еще страшнее чем сама человеческая жизнь. А так это просто специфическое общежитие со своими законами и порядками, своими ларьками и магазинчиками, стражами порядка и его злостными нарушителями, вечным квартирным вопросом, скукожившимся до койкоместа, спецпайками для элиты и свиным корытом для остальных. Все, как и должно быть. Вполне сносное общежитие, между прочим. Если полностью абстрагироваться от окружающей действительности.
– Ну, ты это, не забывай нас… – Колодяжный с чувством потряс мне правицу.
– Держи хвост пистолетов, Черный! Жизнь, она такая штука… бля!
Это уже Михрютка. Он переименовал меня в Черного. Так что теперь у меня появилась кликуха. Знал бы он, как я зову его в мыслях…
– Геша, вдруг освободишься, загляни к моей жене… и детям… – шепчет взволнованный и какой-то потерянный Антоний. – Адрес запомнил?
– Не переживай зазря, все сделаю, я ведь обещал. Лишь бы вырваться на волю. Бывай…
Почему-то с тревожным чувством я покидаю уже обжитую камеру. Вещей у меня всего ничего – носовой платок и расческа – так что тяжелым сидором я не обременен.
Оглянувшись на пороге, я увидел задумчивые, грустные лица моих товарищей по несчастью. Странно, вроде они и "мокрушники", но я совсем не чувствую к ним никакого неприятия. Скорее, наоборот.
Спецмашина (или "воронок") уже под парами. "Браслеты" на запястья, один конвоир в кабину, двое других – вместе со мной. Серьезное сопровождение. Такое впечатление, что меня причислили к серийным убийцам. Это воодушевляет. Но куда мы едем? Я попытался завязать разговор со своими стражами, но они молчаливее монахов-капуцинов. Потому я заткнулся и начал размышлять. А что оставалось делать?
Однако, долго предаваться мыслеблудием мне не позволили. И вовсе не мои безмолвные попки. Машина резко затормозила, да так, что нас бросило к кабине, затем раздались выстрелы и крики. Ошеломленные сопровождающие схватились за оружие, но тут дверь "воронка" распахнулась и автоматная очередь сотворила внутри железного ящика гулкое, рвущее барабанные перепонки, эхо. Наученный горьким житейским опытом, я сразу же, едва началась стрельба, упал на пол фургона, а вот конвоиры не сообразили как им вести себя в такой ситуации. Так их и срезали свинцовым серпом в полный рост.
Может ли крохотный камешек помешать чемпиону мира по бегу на длинные дистанции поставить еще один рекорд? Запросто. Если попадет в беговые туфли. Вот такая беда, похоже, сейчас и случилась. Какая-то мелочь, крохотная ошибка – нет, даже не ошибка, а недоразумение испортило всю игру. Которую планировали большие умы, высокооплачиваемые аналитики "конторы", кандидаты и даже доктора всяческих наук.
Противник просто не мог совершить такую глупость, пустив в дело примитивных варягов, разгуливающими по городу с автоматами наперевес. Тогда кто этот "камешек" и что ему нужно? Впрочем, кто бы он ни был, ему не позавидуешь. Он попал в жернова, откуда можно выйти только превратившись в пыль.
Я лежал, словно дохлый краб, даже лапками не шевелил – притворялся, что тоже схлопотал пулю. В голове было пусто как в космосе до начала мироздания. И только одна подлая мыслишка больно шпыняла в мозжечок: а ведь это по твою душу, Чернов, пришли крутые парни, не побоявшиеся пустить в ход оружие средь бела дня и вдобавок на улицах города. Я пытался эту мысль задавить в зародыше – чтобы никто ее не подслушал; ведь не секрет, что если долго о чем-то плохом думать, то оно обязательно сбудется. Но нехорошая мысль упрямо скреблась в разные уголки сознания и отравляла едва пробивающийся сквозь болотную тину безысходности тоненький и чистый ручеек надежды.
Меня буквально вышвырнули из фургона. Но упасть на мостовую не дали – подхватили под руки и запихнули в "девятку" с затемненными стеклами. Едва я оказался на заднем сидении, взревел мотор и машина рванула с места со скоростью сразу под сто километров.
Я не видел, куда мы мчимся, потому что лежал под ногами у двух здоровенных быков.
Один из них наступил каблуком мне на ухо, но я стоически терпел эти неудобства.
Главное, я пока жив. И этого до поры до времени достаточно.
Мои похитители сменили тачку. Где-то на задворках. Теперь я лежал в багажнике "мазды" почти в полном комфорте. Конечно, по сравнению с той узкой щелью, что между передним и задним сидениями "девятки". Какое-то время мы ехали по асфальту, а затем свернули на грунтовку. Примерно через час после начала этого странного "путешествия" машина остановилась и меня бесцеремонно вытащили из салона.
Я быстро осмотрелся. Вокруг таинственно шумел лес. "Мазда" стояла у крыльца трехэтажного коттеджа, построенного в псевдорусском стиле с резными наличниками на окнах и флюгером в виде сказочного петушка на крыше. Участок, куда меня привезли, был скрыт за высоким деревянным забором, а возле ворот прохаживался мужик, который держал на поводках трех здоровенных псов, по-моему, ротвейлеров, которые злобно скалили на меня внушительные клыки. Да, это сторожа не чета тюремным. Их не подкупишь. Так что если вдруг когда-нибудь придется сваливать отсюда без согласия босса, хозяина коттеджа, то нужно будет рассчитывать только на резвость своих ног и на удачу.
