Дмитрий Вересов - Сердце Льва
— Даже так?
Не спуская с Тима прищуренных глаз, Андрон осторожно отступил к двери, плавно опустил руку в карман кожаного пальто, так же плавно вытащил. В ладони зловеще блеснула сталь финки-выкидухи.
— Положи селедку, студент, — презрительно кривя губу, проговорил он. — Метну в горло — хрюкнуть не успеешь.
— Попробуй! — выкрикнул Тим. — В капусту покрошу к е…еням!
Шашку он держал двумя руками, прямо перед собой, чуть по диагонали, как самурай свою катану, готовый отразить любой маневр противника.
Они стояли подобравшись, набычившись — два молодых лося, готовые не на жизнь, а на смерть бороться за красавицу-важенку.
— Чего ты добиваешься? Еще не понял, что ты тут лишний? В сторону, Андрон, в сторону, добром прошу…
— Добром?..
Неуловимым движением Андрон метнул нож в противоположный от Тима угол, угодив острием аккуратно в горло плакатному Брюсу Ли. Ногой пододвинул чудом не упавшую табуретку, сел. Тим опустил шашку.
— В тебе добра, что в говне алмазов, — устало произнес Андрон. — Пришел бы, открыто, как мужик, признался — так мол и так… Что, мы бы с тобой бабу не поделили, что ли?
— Лена не баба! — выкрикнул Тим.
— Ага, мужик замаскированный! Ты иногда все-таки думай, что говоришь…
— И тебе того же! В чем это я, по-твоему, должен признаваться? Что провел ночь с любимой женщиной? С моей, заметь, женщиной, к которой ты бегаешь тайком и от законной жены, и от нее самой, прикрываясь моим именем!
— И поэтому ты решил заложить меня?
— Что?! Я? Заложить? Тебя? Да я твоих родственничков долбаных и как звать-то не знаю!
— При чем тут родственнички? Ты меня Ленке заложил, гад!
— Ленке?! Тебе, блин, лечиться надо! За каким хреном мне тебя Ленке закладывать? Как ты это себе представляешь? Мол, извини, дорогая, мы тут с корешем, будучи де-факто на одно лицо, решили приколоться и тебя, родная, на двоих расписать. Так? Догадываешься, куда мы после этого будем посланы? Оба? Андрон крякнул и почесал затылок.
— Да… Только ведь я уже.
— Что «уже»?
— Послан. Далеко и надолго… Хотя и прибыл без опозданий, с букетом, при параде. А вместо привета — через закрытую дверь по матери. Открытым текстом.
— Ничего не понимаю… Хотя — ты сегодня к ней заезжал?
— Ну да… Как договаривались, четвертого в четыре.
— Все ясно. Это не тебя послали, это меня послали. Она предупреждала, что к ней какие-то люди приезжают, и взяла слово десять дней не появляться и не звонить.
— Что за люди?
— А я знаю? Может, предки водоплавающие на побывку.
— И из-за предков — матюгами?
— Мы же не знаем их семейных отношений…
Андрон встал.
— Как-то получается все… сугубо ректально. Пиво будешь?
— Не отказался бы… Куда ты?
— Так за пивом же; в угловой. Заодно остужусь маленько. А ты прибери пока.
Не дожидаясь возражений, Андрон подхватил вместительную спортивную сумку и был таков. Тим вздохнул, поднял опрокинутый столик, стал собирать рассыпанные по полу бумаги. За окном плавно скрипнули тормоза.
Тим удивленно выпрямился на очередной жалобный визг дверных петель. Привалившись к косяку, дыша тяжело и часто, стоял Андрон.
— Таньгу забыл? — поинтересовался Тим.
— Там… Лена приехала. С ней мужик какой-то. Тим кинулся к окну. В сиянии полной луны, дополняемом светом фонаря с набережной, была четко видна непокрытая рыжая голова Тихомировой, ее короткая беличья шубейка, длинные хвосты белого шарфа. Она стояла у раскрытого багажника желтой таксишной «Волги», оживленно жесткулируя, общалась со склонившимся над багажником мужчиной. Лица его не было видно, только красная дутая куртка, джинсы, высокие ковбойские сапоги.
— Сюрприз-сюрприз, — пробормотал Андрон.
— А мы ответим тем же, — предложил Тим. — Выйдем к гостям вдвоем.
— Фигос под нос! Оне к вам пожаловамши, вы и разбирайтесь. А Лапин Андрей Андреич тут не при делах… Если что — я там. — Он показал пальцем вверх. — Открывай иди, не морозь гостей…
Лена впустила с собой на лестницу облако зимнего пара. Не дав Тиму и слова сказать, бодро затараторила:
— Еле отыскала тебя, подпольщик. Значит, в моем родовом гнездышке обосновался? — Она крепко обняла его, обдав запахом французских духов, зашептала на ухо: — Тимоша, милый, прости меня за сегодняшнюю грубость, но ты был очень не вовремя.
— Да ладно, это ты извини, совсем из головы вылетело… — смущенно ответил Тим.
— Вот, познакомься.
Лена сделала шаг в сторону, и Тим оказался лицом к лицу с невысоким сухощавым бородачом в красной куртке с серебристыми простежками. Сочетание суконной солдатской шапки, нахлобученной на хайр а-ля Оззи Осборн, и фарфорово-белозубой улыбки типа «чииз» однозначно выдавало в нем долларового иностранца, что не преминула бодрой скороговоркой подтвердить Лена:
— Это наш американский друг, доктор психологии, по-русски ни бум-бум.
— Мир, дрюжба, пьятилетка, — заверил американец и, поставив на каменную ступеньку объемистые пластиковые мешки с эмблемой «Березки», протянул руку, — брэд собаччи.
Пожатие его узкой, длиннопалой ладошки оказалось на удивление крепким.
— А говоришь — ни бум-бум, — упрекнул Лену Тим.
— Ты не понял, это его зовут так — Брэдфорд Собаччи, уменьшительно Брэд, — пояснила Лена и, с ослепительной улыбкой наклонив голову в сторону американца, тоном экскурсовода громко произнесла: — Дипломированный мудак, отсосок и дятел. Дурнопахнущий козел и недоносок слюнявый.
Тим ахнул про себя, доктор Собаччи отвесил даме галантный поклон и приложил руку к груди в знак искренности ответных чувств. Лена же без малейшей запинки перешла на английский:
— And this is the very Tim I told you about.[9]
— Tim’s a good American name, isn’t it?[10]
Американец потрепал Тима по плечу, подхватил мешки, что-то спросил у Лены. Та без колебаний показала наверх, и Брэд бодро затопал по лестнице. Лена с Тимом двинулись следом.
— Объясни, что все это значит? — шепотом спросил Тим. — Откуда этот тип взялся, и если он такой козел, каким ты его аттестовала, зачем притащила его?
— А хавчик валютный? — искренне удивилась Лена. — Не могла ж я не воспользоваться случаем подкормить милого дружка, а то совсем исхудал.
Она довольно чувствительно ущипнула Тима за ягодицу и расхохоталась. Сверху блеющим козлиным смешком отозвался доктор Собаччи…
В трех мешках из «Березки» уместился походный царский пир. Выкладывая консервные банки и запаянную в плотный полиэтилен снедь, Тим с трудом успевал переводить названия — паштет из гусиной печенки, салями «брауншвейгское» (или «брауншвейгская»?), норвежский лосось, голубой марлин, камамбер графский, оливки с анчоусами, сок апельсиновый из Греции, пиво датское баночное… Россия была представлена икрой красной, икрой черной, здоровенным куском белуги горячего копчения, свежими батонами из филипповской булочной и доброй бутылью экспортной «Столичной». Помимо ее, родимой, имелись шотландский виски «Белая лошадь» и, судя по надписи «Fine Champagne» на красивой темно-синей коробке, заграничное шампанское.
— Неужели мы все это съедим? — Тим обвел взглядом ломящийся стол.
— Придется, — отрезала Лена. — Я что, зря старалась?
— Есть идея. Переведи ему, у меня с разговорным не очень… Давайте выберем, что будем есть сейчас, а остальное я отнесу в холодильник, испортится, здесь жарко.
— Makes sense,[11] — согласился Собаччи, постучал пальцем по горлышку «Столичной» и пропел фальшиво, но бодро: — I’m drinking стакан водка every day…
— Лично я предпочту французский коньяк, — заявила Лена.
— А где ты видишь французский коньяк? — удивился Тим.
— Да вот же! — Она извлекла из темно-синей коробки коричневую фигурную бутылку. — Коньяк «Фин-Шампань», пятнадцать лет выдержки. Даром, что ли, сто двадцать долларов плочено?
Тим присвистнул.
Разобрались и с закусками. Остальным Тим плотно забил провизией мешок из «Березки», сунул под мышку «Белую лошадь».
— У нас в доме натуральный холодильник в виде неотапливаемого чердака, — сказал он Брэду. — Очень экономично, уменьшает расход электричества…
Лена перевела. Американец уважительно кивнул.
— Makes sense…
Когда Тим вернулся, Леночка бойко защебетала:
— Брэд хочет выпить за приятное знакомство. Его интересует чисто русский феномен последних лет, когда интеллектуалы сознательно уходят в сферу коммунального хозяйства. Поэты-дворники, философы-вахтеры, художники-истопники, историки-сантехники… Ты ведь в садике сантехником оформлен, так? Брэд усматривает в этом своеобразный социальный эскапизм…
— Пофуизм. — Тим кивал, не убирая с губ медовой улыбки. — Переведи этому пидору, что он меня заколебал.
— Пидор, ты его заколебал, — повторила Лена по-русски и вновь перешла на английский.
