Евгений Сартинов - Черный риэлтер
— Да, замели меня менты с какими-то наркоманами, вот я с ними пять суток на нарах парился. Думали что я тоже из этих, героинщиков. А я эту дрянь нахрен не признаю! Потом разобрались, выпустили меня.
— Я тебе сейчас картошечки горячей пожарю! — засуетилась соседка. — А ты пока приляг, отдохни!
И на глазах у всей изумленной публики Петя Паршин скинул с ног свои разбитые, вонючие ботинки, выпустив наружу «аромат» не менее заслуженных носков, укрылся своей старенькой курткой, и мгновенно уснул. Это, как ни странно, словно поставило крест во всей дискуссии новых претендентов на эту жилплощадь. Все они как-то осторожно, чуть ли не на цыпочках друг за дружкой вышли из квартиры, тем более что дышать там было уже нечем, и спустились во двор. Первой уехала Куликова, затем ушел Копчик, а потом, плюнув себе под ноги, отбыл и Попов. Во дворе остался только ничего не понимающий кореец, оживленно обсуждающий со своими соплеменниками всю ситуацию.
ГЛАВА 55
В этот раз желающих защищать Софью Романовну Зубаревскую нашлось немного. Она сама не стала звонить Кашиной, и равнодушно приняла весть о том, что ей назначили дежурного адвоката, некого Анатолия Иванушкина. Это был совсем молодой парень, только начинающий свою карьеру после юридического института. Ольга Малиновская, пришедшая в ИВС допрашивать цыганку, сразу обнаружила, что та выглядит совсем по-другому, чем в прошлый раз. Не осталась и следа от ее агрессивности, Сонька смотрелась потухшей, вялой. Даже прическа у нее была другой, собранной в тугой пучок на затылке.
— Вам предъявляются еще несколько обвинений. Против вас дали показания Александров и Каховский. Кроме того, против вас есть еще показания Нины Тимофеевны Якуниной, — сообщила Ольга цыганке.
— Заговорила, сука старая? — равнодушным тоном спросила Сонька.
— Заговорила, и весьма охотно.
— И что, она говорит, сколько я ей давала бабок за одну ее паршивую подпись?
— Да, представь себе, все выложила. Как говорилось в одной рекламе — с точностью до копейки.
Сонька тяжело вздохнула, и как-то вся подобралась.
— Тогда я тоже хочу сделать заявление. Пишите. Я, Зубаревская, Софья Романовна, была только исполнительницей приказов и распоряжений Мылыгина, Георгия Ивановича. Это он, под угрозой смерти, приказывал мне совершать все махинации с квартирами.
Ольге в этот момент почему-то нестерпимо захотелось пить. Такое мгновенное перемещение «стрелок» на своего сожителя поразило даже ее.
— Вы это всё говорите вполне серьезно? — спросила Ольга.
— Да, абсолютно. Он мне угрожал, неоднократно избивал, практически я была его рабыня. Я была только инструментом в его руках.
— Ну, что ж, мы устроим вам очную ставку с Малыгиным, и выясним, кто из вас есть кто, — сказала Ольга.
Говоря это, Ольга блефовала. Никто тогда из милиционеров не знал, где сейчас находился Жора Могильщик. Было даже выдвинуто предположение, что он замерз где-то в степи под Кривовым. Но, Жора был жив.
У Ивана Сазонтьева была кличка Гриб. Пошла она от несуразной фигуры Сазонтьева. Он был невысокого роста, с длинными, ниже колен руками, с узкими плечами, с несуразно крупной головой. Но голова его при этом словно лежала на плечах, Иван ходил еще чуть сутулясь, от этого и было такое ощущение грибообразности. В свои пятьдесят два Гриб имел за плечами семь ходок в зону и инвалидность по причине туберкулеза в открытой форме. Большей частью своей криминальной жизни он практиковался по кражам вещей с балконов, что делал удивительно ловко, с цепкостью обезьяны поднимаясь по водосточным трубам и балконным решеткам. В тот вечер Сазонтьев сидел у себя дома, пил горячий, сладкий, но жидкий чай, слушая, как за окном шумит первая, зимняя вьюга. Старый телевизор у него сломался еще на прошлой неделе, денег не было ни гроша, так что старому зэку было скучно и муторно. Но уже по темноте в его дверь сильно постучали.
— Кого там черти принесли?! — визгливым голосом крикнул хозяин, хотя на самом деле этот стук его обрадовал. Соседи не приходили к нему просто так, поболтать о жизни. Мужики приходили к нему непременно с бутылкой, выпить в тепле, и подальше от глаз бдительных подруг.
— Открывай, Гриб! — невнятно донеслось из-за двери. Он откинул крючок, и в дом ввалился огромного роста человек в странной, скукоженой позе. Пройдя к печке он протянул руки навстречу раскаленной плите, и просто взвыл от боли. Гриб несколько секунд вглядывался в лицо ночного гостя, лишь потом узнал его.
— Могильщик?! Жорка!? Ты откуда это такой красивый?
— От ментов обрывался, — с трудом выдавил тот. — Замерз как сука. Налей водки.
— Нет водки, на мели я.
— Тогда чаю.
— Счас, теплый он у меня уже, счас я чайничек поставлю.
Он кинулся с чайником к бачку с водой, но Жора его остановил.
— Ну, погоди, хоть горчица у тебя есть?
— Горчица есть. Я без нее за стол не сажусь.
— Давай!
Гриб подал ему пол-литровую банку, где на четверть еще было желтоватой массы. Жора непослушными руками налил из чайника в банку теплой воды, размешал все это ложкой и, в несколько глотков, выпил всю эту жидкость. У хозяина горчицы глаза на лоб полезли от изумления.
— Ах, как хорошо! — сказал Жора, прислушиваясь к происходящим в организме изменениям. — Горит все.
После этого он с трудом стянул с себя куртку, бросил на вешалку шапку, сел за стол.
— Что, Ванька, на мели, говоришь, сидишь? — спросил он, потирая руки и дуя на них.
— Ну, да, Жора. Мы от делов отошли, здоровья нет — пенсионеры, живем от пенсии до пенсии. Хорошо, если кто забредет с деньгами, какого-нибудь «керосина» притаранит. Сегодня вон, ни одна сволочь не пришла, не подогрела старичка. Сижу вот один, «байкал» глотаю, — он показал чашку со своим бледным чаем.
— Укрыться мне надо дня на три. Как, примешь?
— Да, почему бы и нет. По старой памяти. Мы хорошо с тобой жили на «девятке».
— Ну, считай тогда, что я тебя подогрел.
Могильщик достал из кармана толстый бумажник. Это был его личный фонд, такой же, как ее «общак» для Соньки — заначка на случай внезапного побега. Купюры тут были все крупного достоинства, и, порывшись, Жора с трудом нашел тысячную, кинул ее на стол.
— Сгоняй в магазин, купи два пузыря самой дорогой водки, и пожрать чего-нибудь. Колбасы, сала. Ну, ты знаешь, чтобы бацилл было побольше. Сигарет возьми, «Мальборо», пачки три, а лучше пять.
— Счас все притараню, и, чехнарь и тарочку, — обрадовано ответил собирающийся Гриб. Когда он ушел, Могильщик вытащил из кармана куртки еще непослушными руками пистолет, вынул обойму. Она была пуста. Тогда он еще пошарил по карманам, и выгреб оставшиеся патроны.
— Четыре, — пробормотал он себе под нос. — Маловато.
Тем вечером они гульнули на славу. Гриб уснул прямо на кухне, свернувшись калачиком на старом сундуке, а Жора залез на русскую печь, отогреваться.
Утром Могильщик проснулся от холода первым, сам растопил печку. Растолкав Гриба, он спросил его: — Мы что, вчера всю водку выжрали?
— А хрен его знает. Может и так.
— Беги тогда в магазин. Да, и возьми там еще пожрать побольше. Что ты там вчера принес, только лилипутов кормить! И еще, Гриб, — он остановил на пороге хозяина, — если встретишь кого из наших, воров, не говори им про меня. В отрыве я. От всех. И от ментов и от наших.
— Понял, — сказал Гриб, хотя на самом деле ни черта не пронял. Он давно уже отошел от активной воровской тусовки.
В этот раз Жора вручил Грибу на закупки пятитысячную. Тот быстро добежал до местного комка, небольшого магазина переделанного из обычной избы. Эта купюра вызвала у местной продавщицы, толстой Вальки, большое недоверие.
— Откуда это у тебя, Ванька, такая хренотень? Сам, что ли, рисовал? — спросила она, рассматривая купюру на свет.
— Зачем, друган по зоне у меня сейчас квартирует. Его это картина.
— Богатый, что ли такой друган?
Гриб ухмыльнулся.
— Жора? Жора богатый! У него лопатник толщиной с твою задницу. И там все такие «картинки».
Продавщица добродушно послала его на три буквы, но добросовестно собрала в два больших пакета все заказы Могильщика. Все было бы ничего, но через полчаса в магазин заехал хозяин заведения — Антоныч.
— Как дела, Валька? — спросил он, сочно шлепая ту по заднице. Валька хихикнула, под такую ласку хозяина.
— Хорошо.
— Лешка еще не приезжал?
Лешка был управляющий магазина, экспедитором и грузчиком.
— Нет, он к вечеру товар привезет.
— Тогда заверни-ка мне пузырь "Березовой на бруньках", кефира бутылку и колбаски обезжиренной. А то Миша-Саша копченую не ест.
Валька все собрала, и тут вспомнила про Гриба и его купюру.
— Да, Иван Антоныч, тут Гриб, дружок твой по отсидке, заходил. Вчера пришел тысячную мне сунул, а сегодня вот, смотри, что притащил, — и она протянула Антонычу пятитысячную.
