Евгений Сартинов - Черный риэлтер
— Ну и что? — не понял тот. — Что, первый раз что ли, такую видишь?
— Да нет, не первый раз. Но она, случаем, не фальшивая? Откуда у него такие бабки? У него пенсия то всего полторы тысячи.
Антоныч посмотрел купюру на свет, хмыкнул. В богатом криминальном прошлом старого уголовника было время, когда он сбывал фальшивые деньги ельцинского периода.
— Да нет, похоже, что настоящая. А откуда у Гриба такие бабки?
— Говорит, друг у него приехал с зоны, какой-то Жора.
Соображал Антоныч быстро, за это и ценился среди своей братвы.
— Жора? Не Могильщик, случайно? Не ронял он такое погоняло?
Валька пожала своими пухлыми плечами.
— Не знаю, этого он не говорил. Сказал только, что Жора этот богатый очень, лопатник, дескать, шире моей задницы.
— Ну, это он врет. Шире твоей задницы только китайская граница. А где он живет, Гриб то? Знаю что тут, рядом, а не навещал ни разу. Надо бы доехать к нему, попроведать старого хрыча.
— Да, на соседней улице. Лермонтова, не то десять, не то двенадцать. Там ель перед домом приметная, высокая такая. Одна она на всей улице, не ошибешься.
— Ладно. Если он еще с такой «картиной» придет, позвони мне.
Антоныч сунул пятитысячную в карман, и поехал в город. Своих корешков он нашел на базаре, в кафе «Уют»: Мишу-Сашу, Авдона и Никиту Белого, только третьего дня вернувшегося с зоны. Они и обрадовали старика сообщением об аресте цыганки. Самыми большими связями в ментовке обладал Авдон. Он хоть и был среди них самым молодым, но стремительно наращивал свой авторитет.
— На гоп-стопе ее взяли, она с Жорой одного карася мочкануть хотела, но там оказалась ментовская подстава, — с пеной у рта вещал Авдон.
— А Жора? — спросил Антоныч.
Авдон был в курсе всех версий происшедшего.
— Тот ушел. Сковозанул через поле и по пурге оторвался. Менты думают, что он замерз там, в поле. Вчера мело то как! Я дом соседский за пургой не видел.
Вот теперь в разговор со своим веским словом вступил Антоныч.
— Хрен он вам замерзнет! У Жорки здоровья на восьмерых, уж я то знаю, сидел с ним на «девятке». Тут он, в городе Жорка. У Гриба в Синевке он припарковался.
— Откуда ты знаешь? — не поверил Миша-Саша.
Антоныч довольно усмехнулся.
— Я все знаю, что в этом городе мутиться. Мимо меня не проскочишь. Поднимайте бойцов, надо его прищемить.
Миша-Саша чуть подумал, потом кивнул головой.
— Да, надо его за Клыка мочкануть. Займись ты им, Авдон.
— А чего это я? — не понял тот, и чуточку от этого обиделся. После того, как Жора положил Клыка и его парней, все как-то опасались встречаться лично с Могильщиком. Антоныч усмехнулся.
— А тебе что, бабки разве не нужны? Гриб гутарил, у Могильщика лопатник толщиной с твою задницу. И там одни пятикусковые.
Авдон два дня назад проиграл тому же самому Антонычу тридцать кусков в буру. Денег сейчас у него не было, а долг отдавать было надо любой ценой. Жадность взяла свое над страхом получить в лоб маслину от Могильщика.
— Хорошо, я его положу в химкину хату, — уверил он стариков, и взялся за мобильник.
Через полчаса в «Уют» прибыли трое самых крепких парней из окружения Авдона. Для Ковыля, Сокура и Анаши замочить человека было проще, чем помочиться против ветра.
— Стволы взяли? — спросил Авдон с ходу.
— Имеются, — ответил Сокур, самый возрастной из этой троицы.
— Какие?
— Два Макарыча и лупара.
— Хорошо. Поехали. Косого захватите, вперед его пошлем. Пусть присмотрится к хате.
К обеду Могильщик и Гриб выдули литр водки, но Жора пьянел слабо, в отличие от хозяина дома. Он напряженно думал о том, как ему оборваться из этого поганого городка, и, главное — куда? На Север, в Воркуту? Там было много его друзей по отсидке, но куда он денет свои два метра роста и эти невероятной ширины плечи? Его будут пасти по всей железке, это факт. Можно было заплатить дальнобойщикам, чтобы они его вывезли, но, опять же, куда? Уйти на Кавказ, прибиться к какой-нибудь банде нацменов? Это можно было бы, но что это будет тогда за жизнь? Вечный страх и холод схронов. Впервые Жора почувствовал, как ему не хватает Соньки. Та такие проблемы решала махом, быстро и неожиданно.
Его раздумья прервал Гриб, выбравшийся из-за стола, и неуверенной походкой направившийся в сторону двери. Жора проводил его взглядом, потом встал, подошел к окну, выходящему на улицу. И тут он увидел, как из-за забора мелькнула голова. Она показалась только на секунду, но эти косые глаза и торчавшие из-под вязаной шапки рыжие волосы Жора не мог спутать ни с чьими другими. Выматерившись, Могильщик кинулся в прихожую, торопливо одел свою подбитую овчиной куртку.
Гриб выходил из туалета, когда из калитки со стороны огорода вышли три человека. Старый домушник только успел открыть от удивления рот, как Ковыль, бывший боксер, закрыл его мощным ударом в челюсть. Гриб полетел опять в нужник, где и замер в задумчивой позе над очком. Троица Авдона пробежала во двор, от этого залаяла соседская собака. Сокур пригнулся, и проскочил под окном, выходящим на кухню. Ковыль и Анаша дернули дверь и, держа пистолеты наготове, вломились в хату. С улицы раздался звон разбитого стекла — это их страховал с обрезом Сокур. Он ожидал выстрелов, ругани, чего угодно, но только не тишины и пустоты. Между тем двойка бойцов, с вытянутыми вперед пистолетами обследовали дом. В кухне не было никого, не было никого и в единственной жилой комнате дома. Зато было открыто настежь окно, и от этого нестерпимо тянуло сквозняком.
— Бл…! Ушел! Сокур, он ушел! — заорал Анаша.
Ковыль сразу взялся звонить Авдону.
— Авдон? Его нет. Он ушел.
— Куда?
В доме появился Сокур с обрезом в руках.
— Куда он ушел? Косой ничего не видел.
— Смотреть надо было лучше надо. Вон, в окно сквозанул! — Анаша кивнул в сторону открытого окна.
Сокур подошел к окну, перегнулся через подоконник, и выругался. Под окном снег был девственно белым, никаких следов. Он дернулся назад, но из узкого закутка между стенкой дома и стеной большой, русской печи уже появилась фигура Могильщика, и тут же загремели выстрелы. Сокур и Анаша упали первыми, а вот Ковыль успел выстрелить, но пуля просквозила над плечом Жоры и ушла в стену. Зато выстрел Могильщика был точен. Когда все затихло, Жора первым делом схватил с пола обрез, развернулся лицом к окнам, выходящим на улицу, но выстрелов оттуда не было. Тогда он проскочил вперед, прижался к простенку, и осторожно выглянул в окно. Там никого не было. Он чуть постоял, потом услышал, как где-то недалеко завелась машина.
Ковыль не успел отключить связь, и Авдон слышал в динамике своего мобильника всю перестрелку. Он правильно понял, что его бойцы попали впросак. Бросив бегущего к нему Косого, он развернул машину, и помчался в город. На первом же перекрестке Авдон остановил машину, достал мобильник, и, набрав на нем номер милиции, сообщил: — Жора Могильщик, которого вы разыскиваете, находиться в доме номер двенадцать по улице Лермонтова. Приезжайте быстрей, там слышна стрельба.
Жора успел уйти от дома Гриба всего сто метров, когда ему навстречу из-за угла вывернул милицейский Уазик. На широкой деревенской улице Могильщик был один, сияло полуденное солнышко, расстояние межу ними было всего двадцать метров, и Жора замер. Остановился и Уазик, а потом из него выскочил парень в милицейской форме, и, встав на одно колено, направил в его сторону автомат.
— Стоять! — закричал он.
Из бобика выпрыгнули еще два человека с оружием наизготовку, и Могильщику вдруг нестерпимо стало жалко себя, а потом нахлынула безысходность.
— Брось оружие! — донеслось до его ушей. Жора полез в карман, и бросил на снег пистолет. Сейчас ему ужасно захотелось выпить стакан водки!
ГЛАВА 56
Этим же утром на работу в психдиспансер вышел Иван Тимофеевич Зильберман. Он шел по коридору учреждения, где проработал всю свою жизнь. Старый доктор двигался по коридору не торопясь, с чувством собственного достоинства: высокий, с непокрытой головой, с благожелательной улыбкой на некрасивом, но удивительно обаятельном лице. По отдельности все части его лица были несуразны. Слишком большие уши с огромными мочками, с длинным же, висячим носом, с продолговатым лицом, с огромным лбом, увеличенным за счет лысины. Но собранные все вместе, они создавало какую-то гармонию, делающую старого доктора удивительно обаятельным. Несмотря на большую лысину, Иван Тимофеевич никогда не носит зимой шапок, и только в самые свирепые морозы одевал небольшую, тряпичную кепку.
С ним все здоровались, и он отвечал не только улыбкой, но и называл каждого по имени отчеству.
— Спасибо, Виктор Николаевич. Доброе утро, Валентина Михайловна. Как поживаете, Светлана Алексеевна?
Зильберман прошел в свой кабинет, и тут же к нему проскользнула сначала старшая медсестра, а потом, по очереди, начали захаживать все врачи психдиспансера. Так что, к приезду из Железногорска Самсонова Зильберман уже знал о визите следователя прокуратуры в диспансер, и кем особенно из его больных интересовались работники правопорядка. Большего никто из них не знал.
