Саша Южный - Короли улиц
Пешинский не встал даже после того, как рефери произнес: «Девять!»
«Хорошо, если он вообще встанет», — подумал Вечер, глядя на распростертое тело, которое минуту назад было полно жизни, двигалось, угрожало, было личностью, а теперь лежало, распростершись на полу ринга, и походило на груду отслужившего хлама. И ему уже не нужно было ничего.
Когда Пешинского унесли на носилках, рефери поднял Вечеру руку. Он коротко поприветствовал беснующийся зал и сошел с ринга. Едва он это сделал, как его окружила четверка типов, широких как шкафы. Они, бесцеремонно расталкивая толпу, вывели его на улицу и, как он был в одних трусах, так и посадили в машину.
— Прими наши поздравления, чемпион, — хлопнул его по плечу один из них. — На сегодня хватит. Пусть там кто-то другой занимает первые места, это неважно. Все знают, что чемпион — ты! Ведь сегодня было только двое первых: ты и Пешинский. И ты сделал его.
— А Бультерьер? — спросил Вечер.
— Его сняли. Говорят, собственный менеджер.
Машина тронулась. Когда выехали на дорогу, Вечер запоздало поинтересовался, куда они едут.
Водитель, такой же громила, как и те четверо, ответил:
— К одному человеку. Это он сделал так, чтобы ты бился сегодня с Пешинским.
— И при этом даже не смотрел бой?
— Он не переносит вида драки.
— Тогда я не понимаю…
— Все просто. Есть группа людей, которая поставила на тебя. А этот человек помог им сделать так, чтобы ты сегодня бился с Пешинским.
— Бескорыстно?
Водитель коротко хохотнул:
— Ты что, чемпион, это же Москва. Если он не взял деньгами, то взял чем-то другим.
По Бутырской улице они выехали на Дмитровское шоссе.
— Мы за город, что ли? — спросил Вечер.
— Да, — коротко бросил водитель.
— На Рублевку?
— Нет. Рублевка нынче не в моде. Теперь люди со вкусом предпочитают другие места.
Они ехали минут пятьдесят. Наконец машина остановилась возле особняка с натуральной черепичной крышей, две трети которого скрывали кроны деревьев.
Водитель распахнул калитку и кивнул Вечеру. Тот вошел, и они оказались в небольшом дендрарии. Таких деревьев он сроду не видел. Под деревьями росли цветы, настой их ароматов был таким густым, что кружилась голова.
— Жди, — сказал водитель и исчез.
Оставшись один, Вечер подошел к странному цветку на длинном стебле, ярко-желтому с красной окантовкой по краям листьев, и стал его рассматривать. В это время позади раздался негромкий голос:
— Ты любишь цветы, мистер Реактивный?
Вечер обернулся. Перед ним стоял седой худой человек лет шестидесяти.
— Не знаю, — ответил Вечер.
— Ты победил! — сказал человек, и это было не вопросом, а утверждением.
— Да! — произнес Вечер.
Человек внимательно посмотрел на него.
— Когда-то я тоже был таким. Нет, я не занимался боксом или чем-то подобным. Я был чемпионом в других сферах. Тебе здесь нравится? — он обвел рукой цветник.
— Здорово! — сказал Вечер.
— Ты искренен, а это хорошо. — Человек неожиданно протянул Вечеру руку и представился: — Георгий Константинович.
— Вечер! — Рука мужчины была сухой, на ощупь похожей на нагретое солнцем дерево.
— Какое редкое имя, — произнес Георгий Константинович. — С таким даже не надо брать псевдоним. Я бы пошел с ним в театр, на худой конец в цирк. Что же, приятно познакомиться. — Георгий Константинович достал из кармана пакет и протянул Вечеру: — Здесь пять тысяч долларов. О них никто не знает, кроме нас двоих. Это мое личное спасибо.
Вечер растерянно взял в руки конверт. Немного помявшись, он спросил:
— Но скажите, зачем вы все это делаете, если не интересуетесь боями? Даете деньги, устраиваете бой с Пешинским?..
Георгий Константинович задумчиво покачал седой головой.
— И не только с Пешинским. Еще будет встреча с тем парнем с собачьей кличкой. Как его?.. — Георгий Константинович наморщил лоб.
— Бультерьер, — подсказал Вечер.
— Да, Бультерьер. Ты должен победить и его. Я рассчитывал, что это произойдет сегодня, но менеджер внезапно снял его с турнира. Объяснил это тем, что у бойца внезапно поднялась температура. Скорей всего, это уловка. Ты должен победить Бультерьера, — опять повторил Георгий Константинович.
— Я постараюсь, — пообещал Вечер, думая о том, что этот человек так и не ответил на его вопрос.
Когда Вечер уже собрался уходить, Георгий Константинович вдруг заговорил:
— У нас с Игорем Сергеевичем свои счеты. Была одна история, очень давняя. Мы тогда были совсем молоды. — Георгий Константинович замолчал, глядя на Вечера. Он словно раздумывал, стоит ли говорить дальше, а потом решился. — А знаешь, тебе я, пожалуй, расскажу. Никому не рассказывал, не мог доверить, но ты другой, ты поймешь. Ты веришь в любовь?
— Конечно, — ответил Вечер.
— Может быть, ты и любил?
— Любил.
— Это радует. Я думал, что в наше время ничего подобного не существует. Так вот… — Старик на короткое время задумался, потом произнес: — Ее звали Оля Гаврилова. Серые глаза, светлая челка над ними, легкая походка… и мои смутные надежды. Десятый класс. Я приходил вечерами к ее дому на Южной улице и стоял, прячась среди гаражей. Иногда в окне второго этажа мелькал ее силуэт, и у меня начинало сильней биться сердце. Мне было непонятно, чем живут такие существа, когда они не в школе. За ней бегало много парней, на меня она не обращала никакого внимания, но мне казалось… Впрочем, это неважно. Она почему-то выбрала Игоря. Я заметил, что женщинам часто нравятся подонки. Он как-то устроил вечеринку у себя дома, кажется, на седьмое ноября, и пригласил ее. Она пришла и оказалась единственной гостьей. В общем, он овладел ею. Но самое гнусное в том, что потом растрепал об этом на всю школу. Это сейчас такое в порядке вещей, а тогда было настоящим позором. Я ударил его. Мы подрались. Он ходил на бокс, был самым сильным в классе, и, конечно же, мне здорово досталось. Потом, — Георгий Константинович коротко вздохнул и обвел глазами свой цветник, — она исчезла. Говорили, что перевелась в другую школу. Я искал ее, но так и не нашел. Больше ничего подобного я не испытывал ни к одной женщине.
Вечер удивленно смотрел на Игоря Константиновича. Он ожидал услышать от него что угодно, но не такую сентиментальную историю. И главное то, что этот человек держал ее всегда где-то возле самого сердца.
— А теперь иди, — сказал Константин Григорьевич. — Надеюсь, то, что я сказал, останется между нами. И удачи тебе!
Вечер ехал обратно в Москву, смотрел на мелькающие вдоль дороги сосны и думал об услышанной истории. Он вдруг вспомнил о Виолет. Где она теперь? Наверное, уже замужем. Возможно, она тоже будет единственной стоящей историей в его жизни.
Когда джип Директора выехал за ворота дачи, Сева поднялся на крыльцо и развернул газету.
— «Этот парень — сплошная загадка. Когда объявили его выход, он неожиданно возник среди зрителей. На ходу скинув одежду, словно зашел на секунду с улицы, чтобы утереть нос зазнайке-чемпиону, он пролез под канатами, победил и тут же исчез в неизвестном направлении». А?! — Сева закрыл газету и посмотрел на Вечера.
Тот пожал плечами:
— Вроде ничего.
— Ничего?! — Сева возмущенно взглянул на Вечера. — Это шик! Люди будут валом валить на твои бои. Ты — загадка. Ты в меру небрежен, но не высокомерен. Кстати, Директор сказал, что, когда ты уделаешь Бультерьера, мы сможем съездить отдохнуть на море.
— Хорошо бы, — заметил Вечер, — а то так и лето кончится.
Бой с Бультерьером должен был состояться две недели назад, но тот неожиданно подвернул ногу, и потому встречу отложили на пятнадцать дней. Ходили упорные слухи, что это не так и что месяц назад для Бультерьера привезли инструктора из Северной Кореи, который натаскивает его по какой-то скоростной неизвестной системе. И чтобы освоить ее, ему понадобилось еще две недели.
— Перед смертью не надышишься, — заявил по этому поводу Сева.
Директор просто промолчал. Похоже, он не разделял Севиного оптимизма.
Сева свернул газету, обвел глазами пасмурное небо и вздохнул.
— Да, сейчас бы на море! — И пошел в дом.
Вечер направился в лес. Захотелось пройтись. До боя с Бультерьером оставалось всего два дня, если его опять не отложат, и Вечер уже не тренировался, большую часть времени он проводил, валяясь на диване.
Вечера привезли в зал задолго до боя. Директор хоть и поговорил предварительно с Игорем Сергеевичем, но рисковать не хотел.
— Таков нынче спорт, даже футболистов отстреливают, — сказал он.
Вечер остался один, если не считать трех квадратных приставленных к нему охранников, которые незаметно рассредоточились по помещению. Он обвел взглядом пустые трибуны, потом поднялся и сел. В голову неожиданно пришла мысль: а стоящее ли это дело — развлекать толпу? Впрочем, он не выбирал, как будет зарабатывать на жизнь. Так уж вышло. Он подумал еще о том, что ему скоро стукнет двадцать четыре. А что он знает о мире, из которого вскоре придут сюда люди, чтобы посмотреть на его бой? Его жизненный опыт простирался в пределах шестнадцати лет. Это был опыт незрелого ума, который не выходил за пределы знаний, помогающих выжить. Но, наверное, есть и другая жизнь, где не надо бороться за выживание, а можно просто жить. Важно лишь знать, как сделать так, чтобы никто не мешал тебе этим заниматься. Другие, наверное, в его возрасте уже это знают. Но они не жили с шестнадцати лет в тесном, ограниченном забором школы пространстве. Они, как однажды выразился Сева, находились в миру. А он существовал вне его. Что это ему дало? Несколько громких побед и кличку — Реактивный.
