Саша Южный - Короли улиц
В следующем раунде Вечер дал Бультерьеру такой яростный отпор, что тот от неожиданности попятился. Кулаки Вечера работали со страшной скоростью и с такой же скоростью сжигали энергию, но они пробивали оборону противника. Потом Вечер в развороте на сто восемьдесят градусов сделал обманный финт левой ногой и тут же ударил противника правой, голенью в мякоть бедра. Вечер рассчитывал повредить ему ногу и таким образом лишить скорости. Тогда, возможно, он сумеет продержаться. Ведь по очкам он пока выигрывает.
От удара Бультерьер резко встал, словно запнулся, и Вечер заторопился. Он вдруг подумал, что этого психа надо не побеждать, а навсегда выводить из строя, чтобы он больше никогда не смог выйти на ринг. Вечер, имитируя удар левой ногой по дуге, неожиданно выбросил в прыжке правую. Бультерьер одновременно с этим сделал шаг вперед и вдруг завалился на бок, тем самым избежав удара. «Ушел, гад! — подумал Вечер. У него больше не оставалось сил. Он выложился весь. — Сейчас этот псих встанет, возьмется за свое, и я буду для него легкой добычей».
Бультерьер встал, шагнул к Вечеру и вдруг опять завалился на левый бок. Вечер видел, как перекосилось от боли его лицо. Бультерьер поднял голову и посмотрел на Вечера с такой ненавистью, с которой нормальный человек смотреть просто не в состоянии. Вечер ответил ему кривой пренебрежительной улыбкой. Дескать, дерьмо оно и есть дерьмо. Сейчас придет дворник и уберет тебя с ринга. А секундой позже он отвел взгляд в сторону, чтобы не смотреть на этого больного ублюдка, и вдруг обнаружил, что они с Бультерьером не одни и что есть еще трибуны, сплошь забитые народом. Потом он услышал их шум. Зал свистел, орал, рукоплескал. Сева, позабыв о сдержанности и имидже, выскочил из своего угла и принялся обнимать Вечера.
— Вечер! Ты лучший из всех, кого я видел. Я закачу тебе такую ночь! Я!..
Бультерьера, у которого был перелом бедра, унесли на носилках. Он последний раз глянул на Вечера взглядом раненого крокодила. «Смотри-смотри, — подумал Вечер. — Теперь ты на ринг раньше чем через год не выйдешь, если выйдешь вообще».
Прошла уже минута с того момента, как рефери поднял Вечеру руку, но зал все не мог успокоиться. Он словно вызывал Вечера на бис.
— Вечер! — орал ему Сева, стараясь перекрыть зал. — Не опускай руки, приветствуй публику! Сегодня она твоя. Повернись!..
— Ты что, мой имиджмейкер? — Вечер, слушаясь Севу, поворачивался во все стороны.
Зал бесновался, кто-то лез через ряды, пытаясь прорваться к рингу, кто-то уже размахивал руками возле него.
— Да, я больше твой имиджмейкер, чем секундант. Я много чего понимаю в первом, но ни хрена не соображаю в последнем, — проорал в ухо Вечеру Сева. — Давай-давай, улыбайся. Мне кажется, ты не очень любишь людей.
— За что мне их любить? — ответил Вечер, раздвигая губы в искусственной улыбке.
— Вечер, ты кретин. Ты не понимаешь, что ли, что это все, — Сева обвел рукой трибуны, — этот кошмарный гвалт и есть те самые фанфары, возвещающие о твоем вступлении в другую, блестящую жизнь, где есть длинные черные лимузины, толпы поклонников, внимание прессы, дорогие курорты, рестораны и шлюхи.
В раздевалке ему не давали переодеться ворвавшиеся туда журналисты, и только появление Директора с двумя телохранителями позволило Вечеру принять душ.
Уже в потемках они закатились в ресторан на Софийской набережной. Метрдотель узнал Вечера, и их обслужили по высшей категории.
Было людно, играла музыка, скользили в танце пары. Вечер отставил в сторону недопитый бокал с вином и сказал:
— Знаешь, Сева, мне почему-то стало скучно.
Сева понимающе кивнул.
— Мне это знакомо, но кто сказал, что здесь будет весело? Человек, заходя в шикарный кабак, почему-то всегда предполагает, что, заплатив за дорогую жратву и пойло, он получит кроме вышеперечисленного еще нечто такое, что избавит его от хандры, паршивого настроения, одиночества. Как он заблуждается. Он платит лишь за весь этот понт, — Сева обвел вилкой ресторан. — Но разве может согреть душу вид официанта, по первому знаку спешащего к тебе на цырлах, и то, что ты в состоянии заплатить баснословную цену за блюдо с мудреным названием, ничем не отличающееся от куска мяса, приготовленного на кухне коммуналки? Если да, то ты просто жалкий болван.
— Мне трудно об этом судить. Я тут недавно подумал, что ни черта не знаю про эту жизнь в миру, как ты однажды выразился.
Сева усмехнулся:
— Уверяю тебя, ты не много потерял. Жить в миру — это значит сегодня носить ботиночки с острым, чуть загнутым носом, а завтра уже с носом чуть пошире, иначе рискуешь сойти за лоха, а еще потреблять всякое разрекламированное говно, не только желудком, но и мозгами. И после всего этого ты, конечно, вынужден покупать на ночь шлюху или нюхать кокаин, потому что душа твоя осталась голодной. Жить в миру — это значит потреблять его усредненные стандарты, завернутые в красивые обертки, или бороться с ними, что бесполезно. Ведь дураков всегда больше. А знаешь, чем закончится наш поход? — Сева вдруг заметно погрустнел. — Мы купим дорогих баб. Это самый простой и самый верный способ забвения. Здесь тебя уже не обманет никакой рекламный трюк, и это хоть немного утешает. Есть хоть что-то, в чем человека не обмануть.
Через три недели они улетели в Мексику.
Сева быстро обгорел на солнце и целыми днями торчал под экзотическим навесом из соломы. Он потягивал ледяные коктейли и смотрел на зеленую волну с ослепительно белой пеной. У него был мечтательный вид. Вечер с Директором, наняв старика-мексиканца с лодкой, занимались дайвингом. Вечер быстро освоил акваланг и чувствовал себя под водой как дома. По вечерам они ходили в бары, что цепочкой растянулись вдоль океана, и, сидя за столиком со стаканами в руках, провожали уходящее солнце. Пунцовый шар медленно тонул в море, окрашивая красным воду и их лица, а теплый ровный ветер шевелил волосы на головах.
Москва была сухой и пыльной, несмотря на начало октября.
— Повезло, — сказал Сева, задрав голову.
На другой день Вечер приступил к тренировкам, а через месяц выехал на бои в Бельгию и выиграл все. Директор с ним не ездил, Сева тоже. Вечера и еще двоих бойцов сопровождал другой человек.
По приезде Сева встретил его на перроне Белорусского вокзала. Протянув Вечеру мокрую от дождя руку, он сказал:
— Поздравляю! — И тут же добавил: — Тебя ждет Директор.
Они встретились в ресторане на Арбате.
— Знаешь, какой сегодня день? — спросил у Вечера Директор.
Тот пожал плечами.
— Сегодня исполняется десять лет с того момента, как я зашел к тебе в камеру. То есть с сегодняшнего дня ты абсолютно свободный человек, и я не имею над тобой никакой власти. — Директор положил перед Вечером пачку долларов. — Здесь пятьдесят тысяч. Ты можешь взять их и уйти. Или остаться и заработать намного больше.
— Зачем мне уходить? — пожал плечами Вечер.
Директор едва заметно улыбнулся. Вечер, глядя в его темно-карие с легким прищуром глаза, вдруг подумал, что за десять лет он так ничего и не узнал об этом человеке.
Зима пришла неожиданно, завалив Москву крупным пушистым снегом.
Вечер тренировался в спортзале «Динамо», с ним занимались еще двое парней чуть постарше его. Один из них оказался из школы Директора. Он был неплохим бойцом, но крупных контрактов не имел. Похоже, его менеджер мелко плавал.
В середине декабря, в пятницу, когда Вечер заканчивал последнюю тренировку, в зал вошел Директор. Он долго наблюдал за ним, а потом сказал:
— Через месяц в Москву приедет боец из Южно-Африканской Республики. Не черный. Белый здоровый парень. Негры перед ним отдыхают. Он в свое время выступал на восьмиугольнике, и весьма неплохо. Этот парень даст только один бой, с тобой. Он гораздо опытней и массивней тебя, поэтому ты должен быть в хорошей форме. Такие птицы к нам залетают редко. Если побьешь его, мы выйдем на уровень мировых звезд.
Директор встал с лавки и пошел к выходу, оставляя на полу зала мокрые следы. Вечер смотрел ему вслед и думал: «Что же ты за тип, Директор?»
Новый год Вечер встретил в обществе Севы и двух молодых женщин. Он держался настороженно, пока Сева не шепнул ему на ухо:
— Расслабься, Вечер. Они не купленные. Это соседки, случайно познакомился. У них там что-то не склеилось с праздником, вот я и пригласил их к себе. Сказал, что будет настоящий чемпион.
Южноафриканец приехал двадцатого января, когда Москву засыпало мягким пушистым снегом. Он оказался здоровым парнем со светлыми глазами, смотрящими куда-то внутрь себя, в общем, серьезным типом. С ним был менеджер, худой негр прожженного вида. Он попросил три дня адаптации для своего подопечного.
Парня звали Сэм Родос. Их познакомили с Вечером на приеме, который устроили организаторы боя. Вечер к этому времени серьезно учил-английский, и они перебросились несколькими фразами. Легкая улыбка на лице, спокойные движения и никакой рисовки — Сэм Родос вызывал невольное уважение и опаску.
