Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
Мы опоздали минут на десять. Напротив стеклянных дверей, на краю тротуара, худой, темнолицый, обросший жесткой соломенной бородой, стоял Родион Орлов. Водитель, увидев его, перекрестился. Не знаю почему, но мне захотелось сделать то же.
Глава 33
СПЕКТАКЛЬ ДЛЯ ОДНОГО ЗРИТЕЛЯ
Пригибая голову и придерживаясь за спинки сидений, я подошел к водителю. «Понтиак» круто развернулся и прижался к тротуару. Толкнув дверь, я замер на подножке, глядя на изможденное лицо давно не бритого человека.
– Привет! – крикнул он мне, вскинув жилистую, со вспухшими венами руку.
Я не ответил на салют. Не замечая, нервно кусал губы. Рот наполнился соленой слюной. Я сплюнул и процедил:
– Так и думал… Фуфло!
– Родион!.. Мать честная! Живехонький! – забормотал водитель, и интонация его быстро взвинтилась до восторженного визга: – Глаз вырви – поверю!..
Я с силой толкнул дверь, и она, покатившись по пазам, плотно захлопнулась, отгородив салон машины от свиста и грохота самолетов.
– Поехали!! – закричал я. – Чего челюсть отвесил?! В прокуратуру! В ОМОН! На асфальт мордой вниз этого говнюка!
– Ты сумасшедший! – пытаясь казаться спокойной, сказала Татьяна. Она попыталась оттолкнуть меня и приблизиться к водителю. – Немедленно открой дверь!
Родион подошел к «Понтиаку» и с мягкой настойчивостью постучал в окно побелевшими костяшками пальцев. На его правой руке не хватало мизинца, точнее, части его, отчего казалось, что Родион демонстративно начал отсчет своему терпению и на счет «раз» согнул палец.
Водитель округленными глазами пялился то на Родиона, то на меня. Его темные волосы, давно не видевшие шампуня, лоснились и с черной кожаной курткой составляли как бы одно целое, отчего плешь на темени напоминала заплату или потертость. Вращая головой, он слишком явно демонстрировал этот дефект.
– Ты как с цепи… – бормотал он, напуганный моей убежденностью, и потому уже не просто смотрел на Родиона, а вглядывался в его лицо, но все же не замечал того, что так взрывно вывело меня из равновесия. – Да открой же ты дверь, впусти человека!
Родион, не видя из-за тонированных стекол происходящего в салоне, прислонился коричневым лбом к стеклу, отгородился ладонями от света и стал всматриваться. Татьяна по-женски отчаянно и некрасиво толкнула меня в плечо и ухватилась за ручку двери, но я защищал запорную кнопку замка, как родину.
– Еще раз повторяю! – произнес я, не в состоянии распрямить плечи и поднять голову из-за габаритов салона. – Этот человек не Родион.
– Придурок! – буркнул водитель, тщетно пытаясь разблокировать замок кнопкой на своей двери. Я чувствовал, как дергается электромагнит под моей ладонью, щекотит, как майский жук. – Слушай, я тебя сейчас ключом по затылку огрею! Хозяин приказал… Да открой же ты дверь!
– Я тебе исцарапаю лицо! – пригрозила Татьяна и показала мне ногти.
– Что хотите делайте, но этого самозванца я сюда не пущу! – поклялся я.
Водитель решил взять меня хитростью. Он сумел открыть свою дверь и выпрыгнул наружу. Мы с Татьяной смотрели, как он колобком обежал вокруг «Понтиака» и с лету кинулся в объятия Родиона. В росте они заметно разнились, отчего Родион обнял водителя за уши, а водитель Родиона за живот.
– Он здорово похудел, – сказала Татьяна.
– В Хэдлоке, наверное, кормили только рисом, – предположил я. – А Родион любит свинину и мясные салаты… Смотри, как водила перед ним танцует.
– Ему идет борода, – произнесла девушка, не отрываясь от тонированного стекла, словно от экрана телевизора, где шел какой-то невероятный фильм. – Он похож на Иисуса Христа. Ровный тонкий нос. Подвижные губы. Высокий чистый лоб… Икона!
Я скрипнул зубами и резко возразил:
– Нет, нисколько не похож! Ему до Иисуса, как мне до Алена Делона. У Родиона глаза светлые, почти водянистые. Волосы редкие. И вообще, борода делает его лицо невыразительным.
В горах Родион принципиально не отпускал бороду, что повально делали все высотники. Даже на стене, после холодных ночевок, он умудрялся бриться электрической «Сони», подсоединяя ее к аккумуляторам от радиостанции. А тут вдруг – борода. Если это «театральный макияж», то относиться к нему надо было соответственно, а не писаться от восторга.
– Ладно, открывай, – попросила Татьяна. – А то переиграем.
Я отпустил запорную кнопку и вернулся на заднее сиденье. Словно желая спрятаться в самом себе, руками и ногами начал плести кренделя. Поза моя в итоге стала выражать абсолютный нигилизм и скептицизм. Со злой усмешкой я косился на вошедшего в салон Родиона. Татьяна держала в согнутых руках, словно вязанку хвороста, большой букет роз и не знала, что с ним делать. Водитель суетился снаружи, затаскивая в салон рюкзак и сумки, и с тревогой поглядывал на меня. Он не позволял мне расслабиться ни на секунду.
– Здравствуйте… – пробормотала Татьяна и порозовела. – Это вам, Родион Святославович.
– Да убери ты свои лютики! – махнул рукой Родион, словно хотел сказать, что вся эта вычурная церемония ему не по душе, и отвел букет в сторону.
– Родион… – убедительно играя шок, произнесла Татьяна. – Вы… ты меня не узнаешь?
– Тебя? – переспросил Родион, будто речь могла идти о ком-то другом, и, взяв лицо Татьяны в свои широкие ладони, стал пристально рассматривать ее глаза. – Запамятовал, кто ты такая… Фельдшерица? Повариха? Горничная?
– Я Татьяна… Я твоя невеста, Родион, – пробормотала девушка.
– Ты обрати внимание! – громко крикнул я водителю. – Ты смотри внимательно, потом всем расскажешь!
Водитель искоса и со страхом смотрел на своего хозяина. Он был уже окончательно сбит с толку и не знал, чью же позицию ему занять.
– Невеста?! – обрадованно воскликнул Родион. – Что ж ты, милая, сразу не сказала!
И очень охотно, трижды расцеловал Татьяну. Низкий потолок помешал ему сделать это как положено, крест-накрест – голова упиралась в низкий потолок, и получился не совсем формальный поцелуй. Родион, похоже, принадлежал к числу тех актеров, которые, изображая под софитами любовную сцену, успевают не только сорвать аплодисменты, но и получить физическое удовольствие. Я, конечно, человек ревнивый и не всегда бываю объективным, но мне показалось, что Татьяна подставляла свои губы Родиону со скрытым удовольствием.
– Нет! – привлекал я внимание водителя. – Ты смотри, смотри, чтобы потом не говорил, что не видел! Он никого, кроме меня, не знает!
– Да, – нерешительно кивал головой водитель, переводя взгляд с меня на Родиона и обратно. – Дело нечисто… Тут что-то не то… Несостыковочка какая-то…
– Это еще какая несостыковочка? – загудел Родион, отрываясь от Татьяны и поворачиваясь к водителю. – Ты что ж это, холоп, хозяина своего не признаешь? Забыл, как на своем ржавом «запоре» колдобины утюжил? Служить у меня надоело?
Водитель страшно побледнел, заморгал глазами, изобразил на лице вымученную улыбку и, задыхаясь от подобострастия, стал торопливо оправдываться:
– Родион Святославович, дорогой! Бес попутал… Ночь не спал, все плывет перед глазами… А мы чего только не передумали… Елки-моталки! Это ж надо – живого человека чуть не похоронили… А я как чувствовал… Вот отцу радость-то!
– Это кто собирался меня хоронить? – вскинул брови Родион и обвел взглядом салон. Он был настроен благодушно, но, как положено барину, даже в хорошем настроении ласково грозил подчиненным поркой. – Это кто так любит меня, что уже мысленно отправил меня на небеса? Распустились, голубчики!
– Так, Родион Святославович, как же в стаде без паршивой овцы-то? – Водитель становился все более словоохотливым, заглаживая свой промах.
– Всех паршивых отправлю под нож, – как бы походя заметил Родион. Он играл убедительно, и давалось ему это легко, потому как играл самого себя – богатого и избалованного властью денег человека. – Батюшка мой, полагаю, распустил вас основательно. Предупреждаю, что грядут большие кадровые перемены.
– И то верно, Родион Святославович, – еще больше оживился водитель, услышав про кадровые перемены. – Кто не хочет работать – пусть уходит! Вот Татьяна не даст соврать – я никакой работы не боюсь и служить вам буду верой и правдой…
Он с остервенением схватился за руль, как Павка Корчагин за кирку. От волнения не сумел с первого раза тронуться с места – машина дернулась, и мотор заглох. Из зеркального прямоугольника, висевшего над его головой, на меня смотрели два больных от страха и напряжения глаза. Водитель таял от слабости, ожидая от меня поступка, который снова бы поставил его перед выбором. Вот Татьяна села, комкая пальцами целлофан, обнимающий букет. «Быстрее бы все кончилось!» – подумал я, глядя на ее атласные коленки, выглядывающие из-под края зеленой юбки.
– Прекрасно выглядишь, – словно соглашаясь с моими мыслями, сказал Родион Татьяне и повернулся ко мне. Самой заметной деталью его лица был крупный, с горбинкой нос – лоснящийся, ярко-малинового цвета, будто вымазанный в губной помаде. Солнечные лучи успели глубоко проникнуть в кожу, пропитав ее лучистой энергией, и казалось, что нос Родиона горячий, как жало паяльника.
