Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
– А с чего ты взяла, что ширина шага не соответствовала размеру обуви?
– При ширине шага в один метр пятнадцать сантиметров человек не может носить обувь сорок второго размера – сорок четвертый как минимум. Правда, начальник охраны был уверен, что после выстрела преступник побежал, потому и шаги были широкие. Но только мне не надо объяснять, чем различаются следы бегущего и идущего человека.
– Танюша! – изумился я. – А тебя здорово поднатаскали в «Эскорте»!
– Скорее всего ботинки были тесны преступнику, – не обратив внимания на комплимент, продолжала Татьяна. – Я думаю, что он надел их, как шлепанцы, – сминая задники. Может быть, подвязал веревками, чтобы не спадали. Я стала выяснять, кто в тот вечер находился в усадьбе. Кроме тебя, был конюх, садовница, кинолог и двое рабочих. У Палыча и рабочих алиби: в момент выстрела охранники видели их у проходной.
– А Филипп?
– Филипп был в поликлинике у стоматолога. Это подтвердил сам врач.
– Значит, оставались я, конюх и садовница?
– О садовнице отдельный разговор, – совсем тихо произнесла Татьяна. – Пока будем говорить о тебе и конюхе. Ни у кого из вас двоих я не могла найти мотива: смерть Родиона никому не давала выгоды. Найти преступника и доказать его вину надо было каким-нибудь необычным способом. И тогда я придумала Игру. Князь согласился, но предупредил: «Только ты не высовывайся, оставайся в тени, все организуют Родион и Стас».
– Ах, вот оно что! – протянул я. – Оказывается, ты еще и автор этой идеи… М-да, фантазией бог тебя не обделил… Ну, хорошо, убийца использовал ботинки того же размера и фасона, какие носил я. Но почему ты решила, что это конюх?
– Я нашла улику, – волнуясь и торопясь, произнесла Татьяна. – Это было в тот день, когда сгорела конюшня. Несколькими часами раньше я была там, осмотрела стойла, потом полежала на сене и нашла.
– Что?
– Ботинки. Копия твоих – того же размера и с тем же протектором. Со смятыми задниками.
– Ну, молодец! – восхитился я. – Надеюсь, ты их спрятала?
Татьяна отрицательно покачала головой.
– Конюх заметил меня. Тихонько закрыл дверь на засов и стал закладывать вход сеном. Я стала стучать в дверь – он не реагирует, только и слышу, как сено шуршит. Не думаю, что у него на уме было что-то гуманное. В тот момент ему ничего не стоило сжечь меня живьем, а потом сказать, что я сама виновата, в конюшне с огнем игралась. Пришлось разбирать крышу, чтобы через вентиляционное окошко вылезти.
– Сходится, – кивнул я. – Палыч мне об этом рассказывал.
– Он с конюхом о чем-то трепался, когда я на волю выбиралась, – ответила Татьяна. – Спустилась, отряхнулась, объяснила, что хотела на жеребенка посмотреть. Палыч перевел разговор на щенков. Конюх глазками из стороны в сторону водит, прислушивается. А Палыч: «Если Стаса увидишь – пусть ко мне вечерком зайдет…» Потом, как конюшня вспыхнула, у меня сразу все вопросы отпали.
– У меня еще пока нет, – признался я.
– Это конюх заманил тебя на выгон и поджег конюшню, уверенный, что обезумевшие кони тебя растопчут.
– Но зачем? – пожал я плечами. – Зачем конюху была моя жизнь?
– Да не ему, а Филе! Думаешь, я не замечала, как ты бульдозером вокруг кассира ямы рыл. Что-то накопал? Компромат нашел? Наступил ему на хвост?
«Еще как наступил!» – вспомнил я свою хулиганскую выходку на складе стройматериалов.
– И Филя натравил конюха на тебя, – продолжала Татьяна. – Не думаю, что Дмитрий Федорович слишком много просил за эту работу. Повторять неудачный опыт с ружьем он не стал, решил действовать хитрее, аккуратнее, чтобы не оставить следов и кинуть подозрение на другого.
– На тебя?
– Умница! Ты уже начинаешь довольно сносно соображать! – похвалила меня Татьяна. – Я очень кстати попалась на глаза Палычу, когда ползала по крыше конюшни. Конюх смекнул, что такой экстравагантный эпизод кинолог вряд ли забудет и при необходимости подтвердит, что видел меня в конюшне незадолго до пожара. Кто потом поверит в мои бредни про стоптанные ботинки, когда все улики против конюха сгорят? И твою смерть спишут на несчастный случай, который произошел по моей вине.
– Ловкачи! – оценил я. – Что конюх, что кассир… Смотри, кажется, мы уже на Ленинградское шоссе выскочили! Давай-ка теперь по-быстрому: что за ерунда случилась с портмоне? Зачем ты так нехорошо со мной пошутила?
Татьяна рассмеялась, обхватила меня за шею, и мы стукнулись лбами.
– Ты меня прости, дружок, это такие нетрадиционные методы работы я использую. Взять «на пушку» называется… Князь мне как-то говорит: «Кто-то из наших подворовывает по мелочам. Из комнаты Родиона пропало портмоне с валютой». Я подумала и решила, что воришка это портмоне, как серьезную улику, либо утопил в пруду, либо сжег в костре или закопал в парке, словом, избавился от него надежным способом. Значит, только воришка был уверен в том, что никому в руки это портмоне попасть уже не может.
– Логично, – согласился я. – И ты начала с меня.
– Потому что ты был ближе всех, – объяснила Татьяна. Бедняжка чувствовала себя так неловко, что невольно заламывала руки и покусывала губы.
– И кто же на твою удочку попался? Филя, конечно?
– Конечно. Я стала обрабатывать его по той же схеме, что и тебя, – намекнула, что в его личные вещи подкинула портмоне Родиона. Так он, глазом не моргнув, усмехнулся и сказал, что я лгунья и портмоне Родиона у меня никогда не было и быть не может – по той простой причине, что оно уже неделю находится у него. Дескать, случайно нашел его на аллее, естественно, без денег, и все это время пытался выяснить, кому оно принадлежит.
Меня так и подмывало рассказать Татьяне о своем открытии, и я не сдержался:
– Я тебе скажу больше. Филя не только мелочь из кошельков таскает, он ловко старика за нос водит. Все очень просто: князь выдает ему доверенность на оплату счетов, которые сам же Филя предварительно подделывает, указывая завышенные цены. Затем снимает деньги и покупает стройматериалы по реальным ценам. Разницу кладет себе в карман. Я прикинул: на каждой сделке он имеет пять-семь тысяч баксов прибыли. Неплохо?
– Ты князю сказал об этом?
– Сказал.
– И что?
– Ничего! Филя, насколько тебе известно, по-прежнему работает у него финансистом. Но черт с ними, со странностями князя. Я не могу понять другого: чего Филя добивается? Зачем пытался убить Родиона? Ни по закону, ни по завещанию Филе не видать наследства как своих ушей – слишком одиозная он личность, и князь его не любит.
Татьяна показала мне указательный палец с тонким серебряным колечком и отрицательно покачала головой.
– Нет. Не то, – произнесла она. – Я тебе говорила: Филя очень осторожен и хитер, голыми руками его не возьмешь. Он все рассчитал. Он знает, что делает. Сначала – ликвидировать наследников первой очереди. А потом уже вытряхнуть из князя наследство силой или обманом. Как он это сделает – вот в чем вопрос.
– Что значит «ликвидировать наследников»? Кого, кроме Родиона, ты имеешь в виду?
– Ну-у… жену князя. Точнее, кандидатку в жены. Меня, значит.
Тут меня осенило, и я хлопнул себя ладонью по лбу.
– Что ж ты, милая… – пробормотал я, хватаясь за голову. – А я никак понять не мог, что за фокус ты выкинула на охоте, когда предложила себя князю в качестве жены. Выходит, ты знала, что Филипп подслушивает?
– Да ваши уши из окопа за километр видны были! – ответила Татьяна. – И мы с князем разыграли маленькую сценку.
Забыв про водителя, я схватил ладони девушки и с жаром стал их целовать.
– Я понимаю: это называется вызвать огонь на себя. Но ты играешь в очень опасную игру, Танюша! Ты просто легла под поезд!
– Может быть, – согласилась Татьяна. – Но это единственная возможность спровоцировать кассира на новое преступление. Если я не поймаю его с поличным, у меня не будет ни одного доказательства его вины… Отпусти руки, не сходи с ума, – шепнула она.
– Сегодня же, – громко говорил я, потрясая кулаком, – сегодня же надо брать за жабры конюха и вытряхивать из него всю правду. Сдаст он Филю как миленький, если его пару раз припечатать лбом к дереву!
– Без тебя! – категорически потребовала Татьяна и строго взглянула на меня. – Только без тебя! Это сделает уголовный розыск. Пожалуйста, не лезь в это дело! Ты можешь спугнуть не только Филиппа, не только конюха, но еще более опасного человека. Пожалуй, самого опасного из всех…
Машина нырнула под мост, взлетела на подъем, и на нас надвинулась громада аэропорта Шереметьево. Мне очень хотелось узнать, кого Татьяна считает «самым опасным из всех», заодно расспросить про садовницу, но девушка отрицательно покачала головой и сделала знакомый мне жест – приложила палец к губам.
Мы опоздали минут на десять. Напротив стеклянных дверей, на краю тротуара, худой, темнолицый, обросший жесткой соломенной бородой, стоял Родион Орлов. Водитель, увидев его, перекрестился. Не знаю почему, но мне захотелось сделать то же.
