Юлиан Бардин - Империя страха
Несколько секунд Жбан не мог произнести ни слова, а затем, встрепенувшись, приказал:
— Срочно вызывай человек десять и догоняй нас. Поехали, — последнее слово относилось к столпившимся в коридоре охранникам.
* * *
— Вы куда? — Маша, одетая в бирюзового цвета шелковый халатик, любезно предоставленный ей хозяйкой квартиры, вопросительно уставилась на Антона.
Невольно залюбовавшись ее стройной фигурой и выразительными чертами лица, майор несколько секунд молчал, не в силах заговорить с подругой.
Когда девушка повторила свой вопрос, Лямзин медленно произнес:
— Кажется, мы напали на след. Едем в Успенское…
— Я с вами, — без колебаний сказала Маша и кинулась в спальню переодеваться.
Гвоздик приблизился к Ольге и прошептал ей в самое ухо:
— Задержи ее. Я понимаю, что мы тебе смертельно наскучили, но это последняя просьба.
— Ладно, — улыбнулась платиновая блондинка, — если только последняя.
Распахнув дверь, мужчины проскользнули на лестничную клетку, стараясь ступать как можно тише, чтобы не привлекать внимание любопытных соседей. Спускаясь по лестнице, они услышали, как за спиной щелкнули запираемые замки.
Выйдя на дорогу, приятели долго пытались остановить машину, но никто не решался посадить к себе трех мужчин, у одного из которых на лице еще оставались устрашающие следы побоев.
— Так мы в жизни не уедем отсюда, — выпалил нетерпеливо Гвоздик, — нужно разделиться.
Едва он это произнес, как около тротуара остановилось новенькое такси. Из машины вылез пассажир, и водитель уже включил передачу, чтобы рвануться с места, но Лямзин его опередил.
Плюхнувшись на переднее сиденье, он широко улыбнулся и как можно дружелюбнее произнес:
— В Успенское поедем, шеф?
Шофер хотел было что-то возразить, но тут распахнулась задняя дверца и в салон ввалились Дегтярев с Чижовым.
— Конечно поедем, — нагловато заявил Гвоздик, протягивая водиле пятидесятидолларовую купюру.
Замявшись в нерешительности, таксист все же принял деньги и угрюмо протянул:
— Добавишь еще столько же, когда приедем. — Несмотря на то, что он выглядел слегка испуганным, природная алчность взяла свое.
Рванувшись с места, «Волга» влилась в густой поток городского транспорта.
На выезде из Крылатского на Рублевское шоссе образовалась пробка из-за того, что шоссе было перекрыто нарядом милиции, и вор, скорее по привычке, чем по необходимости, занервничал:
— Чего они здесь, пикет устроили, что ли?
— Да здесь всегда пикеты, — отозвался водила, — когда слуги народа проезжают.
Едва он договорил, как по трассе промчался правительственный кортеж: два громоздких «ЗИЛа», блестящих на солнце черным лаком, сопровождали пять такого же цвета «Волг».
Ожидание заняло минут двадцать, но в конце концов пробка постепенно рассосалась и такси двинулось за город. На шоссе царило необычное для этого времени суток оживление, и стрелка спидометра зависла на отметке тридцать километров в час.
Лямзин с Чижовым выглядели спокойно, а вот Гвоздик не мог скрыть охватившее его нетерпение — он то и дело понукал шофера:
— Шеф, поддай газку.
Какое-то время таксист молча переносил реплики сидящего сзади парня, но наконец не выдержал и раздраженно произнес:
— Может, сам сядешь за баранку, а я посмотрю — получится ли у тебя быстрее?
После этого Дегтярев затих, не проронив больше не единого слова.
Со времени, как приятели покинули квартиру Ольги, прошло часа полтора. И вот справа промелькнул дорожный указатель с надписью «Успенское».
— Здесь куда? — спросил водитель.
— А черт его знает, — пожал плечами Антон, но тут же спохватился: — Давай к церкви.
Старенькая церквушка примостилась на берегу живописной речки, являясь едва ли не единственной достопримечательностью Успенского.
Прежде чем рассчитаться с таксистом, Юра вылез из машины и обратился к спутникам:
— Слушайте, мы ведь отсюда никогда не уедем. Может, договориться с ним насчет обратной дороги?
— Может, и стоит, — пожал плечами майор, направляясь в сторону церкви и увлекая за собой Чижова.
Распахнув переднюю дверцу, Гвоздик спросил:
— Шеф, давай добазаримся насчет обратной дороги — такса та же?
— А долго ждать? — насупился таксист. Вор на несколько секунд задумался, а затем произнес:
— С полчаса. Но простой оплатим.
— Хорошо, — отозвался водитель.
Резко захлопнув дверцу, Юра бросился догонять товарищей. Нагнал он их у тенистой аллейки, где Иваныч с интересом рассматривал высокий, но не очень толстый дуб.
— Насколько я разбираюсь в ботанике, — протянул каскадер, — этому деревцу не больше полтинника.
— Так здесь же дубов, как заседателей в Думе, — недовольно пробурчал вор, — от какого плясать?
— От того, которому под стольник, — иронично изрек майор.
Они переходили от дерева к дереву, пытаясь отыскать наиболее древний ствол. Но все их попытки оказались тщетными — вековых дубов, по крайней мере внешне, они не обнаружили.
Занятые изучением дубовой рощи, мужчины не заметили, а вернее не обратили внимания, как со стороны церкви в их сторону двинулась группа людей: четверо мужчин и одна девушка — маленькая, совсем не симпатичная, явно деревенская особа лет двадцати пяти в туго обмотанном вокруг головы платке и простенькой одежонке. Ей ужасно льстило, что парни пытаются ее закадрить — такого внимания со стороны сильного пола она никогда не испытывала, отчего еще выше вздернула свой носик-кнопочку, не оборачиваясь на провожатых.
Поравнявшись с новоявленными «биологами», парни вдруг неожиданно оставили в покое даму и обступили кладоискателей.
— Ну что, естествоиспытатели, — оскалился один из них, — все, что вы хотели, вы нашли.
Первым на голос обернулся Иваныч и мгновенно узнал в говорящем квадратного телохранителя Жбана.
— Леха?.. — вопрос прозвучал как удар медного гонга перед началом боксерского поединка.
Не обращая внимания на тот факт, что в руках каждого из подошедших к ним «быков» были пистолеты, Антон решил действовать. Хотя слово «решил» не совсем подходящий термин к неожиданно возникшей ситуации: решать было некогда, и майор действовал интуитивно, жестко и без оглядки, отдавшись на волю подсознания и мышечной памяти.
Бросившись на ближайшего к нему бандита, Лямзин в прыжке сбил его с ног, закрывшись грузным телом, как живым щитом.
Парень явно не ожидал такого проворства событий — ну действительно, какой нормальный человек пойдет с голыми руками против четырех стволов, — поэтому выронил оружие, которое в мгновение ока перекочевало к комитетчику.
Антону оставалось просто четыре раза нажать на спуск, но ему помешали… и кто… — собственные товарищи.
Не желая оставаться в стороне, Иваныч кинулся на громилу. Мощным ударом ноги каскадер выбил из рук квадратного Лехи пистолет и дважды съездил тому по челюсти.
Тряхнув головой, как ленивый мул, отгоняющий от себя назойливых мух, качок выдержал оба удара, даже не покачнувшись, и в ответ со всего маху саданул Чижова плоским лбом в нос.
Удар получился точным и эффективным: Иваныч ощутил на языке солоноватый привкус сочащейся крови — темно-алая липкая жидкость залила всю нижнюю часть лица, вытекая из перебитого носа, а в голове что-то взорвалось. Не устояв на ногах, каскадер рухнул на мягкую землю, ощущая, как сознание покидает его.
Вор тем временем занялся двумя другими нападавшими. Они посчитали его сильнейшим из противников и, позабыв про пистолеты, бросились на Гвоздика с кулаками.
Тюрьма приучила Юру никогда не расставаться с ножом (кроме тех случаев, когда он отправлялся «на дело» — обчистить очередную квартиру), и в его руке зловеще блеснуло холодное лезвие самодельной заточки. Слово «рукопашная» было для него неотделимо от понятия «поножовщина», и вор, не обращая внимания на профессиональную подготовку двух противостоящих ему каратистов, навязал противникам собственную тактику. Смысл ее сводился к полному отсутствию таковой.
Прочертив лезвием в воздухе латинскую букву «зэт», Гвоздик отпугнул одного из бойцов и тут же, воспользовавшись замешательством нападавших, вонзил нож в живот второго. Лезвие вошло в мягкие ткани легко, как в подтаявшее масло, по самую резную рукоять. Не удовлетворившись достигнутым, Юра провернул нож и резко дернул его в сторону.
Парень, получивший удар, явно не ожидал, что дело примет такой оборот, — согнувшись пополам, он обхватил руками вываливающиеся из пореза кишки, как будто пытался запихнуть их обратно. Но либо от нестерпимой боли, либо от вида крови, а может, просто убедившись в тщетности подобного занятия, завалился на спину, принявшись по-собачьи поскуливать.
