Юлиан Бардин - Империя страха
— …Теперь к получившейся точке нужно прибавить сумму всех чисел пробы на замке, — продолжал «колдовать» майор. — Какая у нас здесь проба?..
— Отметь точку карандашом, — посоветовал Чижов, — а то придется все выкладывать по новой.
Лямзин потянулся к внутреннему карману и извлек оттуда шариковую ручку. Сделав на картине едва различимую пометку, он поднес к глазам маленький ювелирный замочек, принявшись диктовать цифры:
— Три… восемь… шесть… Сколько получилось?
— Семнадцать, — с готовностью выпалил Иваныч и спросил: — А дальше что?
На миг заглянув в рукопись, майор произнес:
— Теперь нужно померить, сколько сантиметров в этом маленьком отрезочке цепочки, — он имел в виду меньший из получившихся катетов, — и приплюсовать к нему семнадцать сантиметров, а полученную сумму умножить на ту же пробу… Юрик, сходи к Ольге, может, у нее есть линейка или сантиметр?
— Геометрия какая-то, — недовольно пробурчал вор, напрочь запутавшийся в расчетах, но просьбу Антона выполнил.
Через минуту он вернулся, держа в руках старую школьную линейку из цветной пластмассы.
— Так, сколько у нас здесь? — Комитетчик вновь выложил на картине цепочку в виде прямоугольного треугольника и принялся производить замеры. — Семь с половиной, — произнес он и вновь посмотрел на Дегтярева. — Сходи еще раз к Ольге, может, у нее есть калькулятор.
— Куркулятор, — переиначил Гвоздик. А потом недовольно пробурчал: — Может, что еще, скажи сразу, чтобы я по сто раз не бегал.
— Больше ничего, — терпеливо отозвался майор, состроив на лице самую безобидную улыбочку.
— Да Бог с ним, с калькулятором, — вмешался Чижов, — сейчас в столбик посчитаем; значит, семнадцать плюс семь с половиной, получится двадцать четыре с половиной, и умножить на триста восемьдесят шесть… получаем… — он начал производить расчеты на вырванном из блокнота листочке, — получаем девять тысяч четыреста пятьдесят семь.
Пробежав глазами ровные столбцы цифр, майор, удовлетворенно крякнув, добавил:
— Миллиметров, то есть по-другому будет девять с половиной метров без малого.
— С этим все ясно, — произнес Гвоздик, — но вот где искать эту самую церковь? Россия-то большая.
На несколько минут в комнате повисла тягучая пауза, и Иваныч, растянувшись на полу, от нечего делать принялся рассматривать картину, склонив лицо над самым полотном.
Его голос прозвучал несколько неожиданно, и Лямзин даже слегка вздрогнул.
— Есть! — громко выкрикнул Чижов. — Нашел!
— Чего нашел? — Гвоздик вопросительно уставился на каскадера.
А майор в свою очередь спросил:
— Где?
Приподняв картину за нижний левый угол, Иваныч поднес ее к окну и ткнул указательным пальцем в едва заметные на темном фоне буквы:
— Вот, смотрите…
Все трое склонились над живописным полотном, а комитетчик прочитал вслух:
— «М. Серебрянский. Успенское, лето тысяча девятьсот семнадцатого года».
— Все ясно, — поспешно выпалил вор, — вооружаемся лопатами — и вперед, за долгожданным богатством. — В его словах ощущалось нетерпеливое оживление, смещанное с немалой долей иронии. — Только где гарантия, что на этом месте не стоит какой-нибудь дом, строители которого давным-давно прикарманили себе побрякушки или не сдали их государству в обмен на новенький «Москвич»?
Поднявшись на ноги, Антон глубокомысленно изрек:
— Что ж, давайте прокатимся и все узнаем, чем сидеть здесь и гадать понапрасну.
* * *
Федор Петрович чувствовал себя отвратительно, можно даже сказать паршиво: мало того, что ему предъявили обвинение по статье сто двадцать пятой — похищение человека, так еще и здорово избили при задержании. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло…
Прибывший по первому звонку личный адвокат Жбана привез с собой любопытный документ, о котором сам пахан уже успел позабыть. Это была медицинская справка, в которой говорилось, что Жбанович Ф.П. за день до ареста прошел врачебное освидетельствование и был признан абсолютно здоровым.
Сейчас, глядя на измочаленного, с синяком на пол-лица толстяка, адвокат мгновенно определил линию защиты и стал переть напролом.
— Что же это вы, господин оперуполномоченный, — обратился правозащитник к сидящему напротив седому милиционеру, руководившему задержанием, — позволяете своим подчиненным распускать руки?
Опер угрюмо насупился, но посчитал за лучшее промолчать, а юрист продолжил:
— Профессор Лепихин, между прочим, судмедэксперт, лично проводивший медицинское освидетельствование, — в словах адвоката сквозил неприкрытый сарказм, — подтвердит, что еще вчера мой клиент был в добром здравии, а сегодня на него просто больно смотреть. Вынужден поставить вас в известность, что буду рекомендовать господину Жбановичу подать на вас в суд за нанесение тяжких телесных повреждений. Между прочим, — оживился адвокат, — а где жертва похищения? Или, может быть, у вас есть письменное заявление по факту случившегося?..
У опера уже было недвусмысленное предупреждение от начальства, когда он при аналогичных обстоятельствах здорово подпортил вывеску одному бизнесмену. И надо же было так случиться, что у того оказались друзья в министерском аппарате. Седой крепыш понимал: стоит Жбану подать на него в суд, и пенсию он будет зарабатывать дворником или попросится к тому же Жбану охранять его персональную… туалетную бумагу — большего ему не доверят. Да и потерпевший как сквозь землю провалился.
Нужно было договориться по-хорошему, и опер примирительно заговорил:
— Давайте сделаем так. — Ему, старому сыщику, было до чертиков противно идти на попятную перед этим раскормленным боровом, но за плечами была семья и двадцать лет относительно честной службы. — Я закрываю дело ввиду отсутствия состава преступления, а вы мне пишете бумагу, что не имеете претензий.
— Никакой бумаги писать я не буду, — веско процедил Жбан, — а отпустить вы меня и так отпустите, терпилы-то нет.
Федор Петрович засмеялся своим глубоким, грудным смехом, при этом его жирное тело затряслось, как испытываемый на вибростенде кисель.
Отсмеявшись, задержанный продолжил:
— Но если я буду свободен, то можешь не волноваться — заявы не будет.
Поморщившись, как от зубной боли, опер внутренне вскипел, но дать волю собственным чувствам не решился.
Таким образом, спустя четыре часа после шумно проведенной операции по освобождению «заложника», старший группы захвата был вынужден подписать бумаги, дающие свободу не только Жбановичу, но и всем его «быкам».
Еще через час вся теплая компашка собралась в квартире пахана.
Толстяк был вне себя от ярости, и его охранники боялись сказать лишнее слово. Они знали, что в гневе их хозяин бывает груб.
Упав на диван в гостиной, Жбан угрожающе процедил:
— Ну, суки паскудные, они у меня кровью срать будут!
— Для этого их нужно сперва найти, — осторожно предположил квадратный Леха, моментом догадавшийся, что речь идет о трех приятелях.
И тут взгляд хозяина квартиры упал на валяющуюся на полу пустую раму, из которой Иваныч вырезал полотно.
— Картина! — не своим голосом вскричал Федя, неожиданно проворно для столь внушительной комплекции вскакивая на ноги. — Где картина?!
Посмотрев на опустевшее кресло, Леха лишь присвистнул от удивления, но благоразумно промолчал.
А Жбан продолжал бушевать:
— Эти пидарасы прихлопнули моих лучших людей, засадили меня в каталажку да еще и картину спиз… — не договорив, он устало рухнул на диван.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Едва слышный скрип отворяемой двери прозвучал как удар церковного колокола. На пороге стоял молодой охранник — тот, который впустил в квартиру Чижова.
— Чего тебе надо?! — рявкнул пахан.
Парень замялся, не зная, как поступить: немедленно удалиться, чтобы не наживать себе неприятностей, или все же сказать то, зачем, собственно, он пришел. Победило последнее, и он тихо заговорил:
— Слышь, Федя, мы с пацанами рассматривали картину, и я заметил там надпись…
— Какую, на хер, надпись, — взбесился Жбанович, — чего ты мне втираешь?
Лицо охранника покрылось пунцовыми пятнами, но он пересилил свой страх и закончил:
— Там было написано что-то насчет Успенского…
— Ну и что? — Пахан не понимал, к чему клонит собеседник, но кричать перестал.
И тут вмешался Леха:
— А ведь это идея, Федя. Мы не знали, где находится эта церковь с дубом. Они этого тоже не знали. — Он на миг задумался, а затем продолжил: — По крайней мере, в рукописи об этом ничего не было, если верить Пашке Аникееву. Значит, есть маза перехватить их там.
Несколько секунд Жбан не мог произнести ни слова, а затем, встрепенувшись, приказал:
