Фридрих Незнанский - Последняя роль неудачника
— Ерунда, — ответил Валентин. — Я прекрасно себя чувствую.
— От одного стакана этой бурды у вас уже язык заплетается.
— Я человек впечатлительный, — сказал Валентин. — В этом все дело. Мне сейчас нужна хорошая компания…
— Вам нужно одно, — сказала Алла, вставая, — завалиться в постель. Я вот иду спать и вам советую.
Он отодвинул свой бокал и вышел за ней на улицу.
— Ладно, дурацкая была затея, — сказал он, — вы правы.
— Пока. Может, еще увидимся у лифта.
— Постойте. Где вы живете?
— Я уже дома, — ответила она. — Я живу наверху.
Он поднял голову.
— Снимаю квартиру, — объяснила она. — Мне неприятности не нужны.
— Давно?
— Недавно. Я из Химок.
— А чем раньше занималась?
— Цветы продавала.
— А теперь?
— Все вам скажи…
Они постояли на тротуаре. Люди проходили мимо, не обращая на них внимания, наверно, думали, влюбленная парочка поссорилась.
— Я вас к себе не приглашаю, если вы этого ждете. Так и знайте.
— А я и не жду, — серьезно сказал Валентин. — Я понимаю.
Она вытащила из сумочки сигарету, закурила, поморщилась и с отчаянием швырнула ее на тротуар.
— Да провались оно все, — сказала она. — Идем.
10Старший оперуполномоченный местной уголовки Сергеенков показал Гордееву материалы дела о гибели Антона Малафеева, но делиться с адвокатом какой-либо неофициальной информацией категорически отказался. Всем своим видом он показывал, что присутствие адвоката в его кабинете ему глубоко неприятно. Он вперил взгляд в экран компьютера и занимался чем-то важным.
— Именно пристрастие к таким вещам Антона и сгубило, — сухо сказал он.
— Что поделаешь, — сказал Гордеев. — Любопытство сгубило кошку.
— Неуместное сравнение.
— В том-то и дело. Не хотелось бы употреблять его и впредь. Увы, я приехал слишком поздно. Меня просил помочь вашему Малафееву Вячеслав Иванович Грязнов.
Выражение лица матерого опера моментально изменилось.
— Могли бы меня предупредить, — пробурчал он, — что вы тоже…
— Что адвокат — тоже человек?
— Да ладно вам, — отмахнулся Сергеенков. — Сами ведь все про себя знаете. Ловишь тут, ловишь этих мерзавцев, а потом какой-нибудь ушлый деляга в суде все так обернет, что они еще и пострадавшими оказываются.
Гордеев не выдержал — заглянул к нему в монитор: оказалось, Сергеенков раскладывал пасьянс.
— Капитан, — сказал Гордеев, — не валяйте дурака! Слышите меня? Все заинтересованы в том, чтобы разобраться с гибелью вашего напарника. И кажется, он был ваш друг, верно? Вдруг я смогу помочь, я работал когда-то следователем, представьте себе.
— Ну, хорошо, — сдался опер. — Я же всей душой. Да что толку? Антон работал всегда сам и никого не посвящал в то, чем на самом деле занимался. Я знаю, что в городе появился фальшивомонетчик Простужаев.
— Оба-на, — сказал Гордеев.
— Знакомы, что ли?
— Еще бы, когда-то дело его вел. Так он же в завязке вроде?
— Вот и Антон так считал, я, правда, не слишком этой публике верю. Что ж, теперь Простужаев на химзавод, что ли, работать пойдет? Там, правда, программа специальная для зэков. Цирк. В общем, Малафеев что-то искал, какое-то подпольное производство, это я точно знаю.
— А что же он искал? Фальшивые бабки?
— Не раскалывался! — с ожесточением объяснил Сергеенков. — Говорил: найду — поделюсь. Вот и нашел. Ладно, я вот что вам скажу. У Антона был осведомитель. Попробуйте с ним поговорить, со мной он болтать не станет, испугается после всего, что случилось. — И Сергеенков протянул клочок бумаги, где была написана фамилия «Кораблев» и адрес парикмахерской.
Через полчаса Гордеев был в парикмахерской. Результат оказался удручающий. Кораблев на работу не выходил уже несколько дней — точнее, со дня гибели Антона Малафеева. Домашний телефон его молчал.
Гордеев сообщил об этом Сергеенкову, тот немедленно послал по его домашнему адресу наряд. Дверь взломали и Кораблева нашли. Он висел в кухне. На столе лежала записка:
«Искренне жалею, что жил не так, как хотел. В моей смерти прошу никого не винить, в моей жизни — старшего лейтенанта Малафеева».
— Инсценировка, — сказал Гордеев, внимательно осмотрев узел на веревке и опрокинутую табуретку.
— Сам вижу, — буркнул Сергеенков.
Елки-палки, подумал Гордеев, что же такое Кораблев сообщил Малафееву, что их обоих моментально грохнули? Малафеев что-то искал. И, видно, с помощью Кораблева, или по его наводке, нашел. Что-то есть в этом городишке опасное. Не вообще опасное, а вполне конкретно опасное — спрятанное от посторонних глаз.
11— И как тебе живется в нашем замечательном городе? — спросила Алла.
— У верблюда два горба, потому что жизнь борьба, — пробормотал Валентин, когда она сварила ему кофе.
— Что это значит? — сказала девушка.
— Это значит, что я запасся терпением, хотя времени у меня не слишком много.
— А это как понять?
— А никак. — Он ласково потрепал ее по тонкой шейке. — Спасибо, милая.
Она рассказала, что переехала в Зеленогорск, чтобы что-то изменить. Шило на мыло. В конце концов, чем Химки лучше? Ну был у нее там сначала баскетбольный тренер, видный мужчина, так уехал в новую команду и с собой не позвал. Потом новый наклевывался, но ничего не вышло. А тут Димка Баруздин позвонил, однокашник по техникуму, говорит, Алка, ты на компьютере можешь? Может, конечно может. А по-английски? Может. А это можешь? Может. А что? А вот и то. Перебирайся к нам в Зеленогорск, тут солидные дела заворачиваются. На химфабрике. У Полторака. Она, конечно, носом сперва покрутила — на черта ей эта химия сдалась, но как про зарплату услыхала, сразу ноги в руки — и вот она, уже тут.
— И какая же зарплата? — лениво поинтересовался Валентин.
— Так я тебе и сказала.
— А чем ты там в этой шахте занимаешься?
— Так я тебе и сказала… Обиделся? — тут же уточнила Алла.
Он пожал плечами:
— Да мне, в общем…
— Знаешь что, — она поправила волосы на затылке, собранные в узел, — давай я тебя с Димкой познакомлю. Если ты действительно весь из себя такой творческий, как говоришь, может, он и тебя пристроит?
— Какое же на химфабрике творчество? — равнодушно протянул Валентин. — Разве что в шахте?
Она помолчала. Потом сказала:
— Не обязательно. Полторак — один из отцов города. Такой местный маленький олигарх. У него много чего есть. Радиостанция, например.
«Ага, — подумал Валентин, — в десятку…»
12На следующий день Валентин шел по улице Радищева, время от времени поднимая плечи, чтобы проветрить пиджак под мышками. Утреннее солнце светило ему в лицо. Было восемь часов, воскресенье. По другой стороне улицы в густой тени шли в церковь несколько старушек. Не торопясь, он свернул в переулок и, миновав погрузочные люки универмага, ночной клуб «Фантом», уже в конце квартала увидел охранника, который стоял в тени и читал утреннюю газету. Над ним на железных поручнях пожарной лестницы висела большая вывеска с названием радиостанции. Она называлась длинно, но энергично: «В полтора раза круче!» Снова обыгрывалась фамилия владельца. Ниже заглавными буквами было написано:
«СВОБОДНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
СДЕЛАЕТ ВАС СИЛЬНЕЙ»
Валентин назвался и через служебный вход вошел за вахтером в душную комнатку. У кнопки лифта, на которую нажал вахтер, висел еще один рекламный плакатик с надписью «1,5» и черной стрелкой. Из лифта он попал в комнату, загроможденную компьютерами и аппаратурой. Пол был усыпан пенопластовой стружкой.
Валентин пересек холл и, поднявшись на помост, очутился перед следующей комнатой. За перегородкой несколько человек пили минералку и колу. Он вошел, приветливо кивнул и остановил блондинку, спешившую куда-то с пачкой бумаги:
— Мне господина Баруздина.
Девушка махнула загорелой рукой в сторону другой двери и улыбнулась.
Один из мужчин поставил свой пластиковый стакан и подошел:
— Баруздина?
— Да, — сказал Валентин.
Мужчина подошел к двери и крикнул:
— Дмитрий Иванович!
— А? — послышался голос.
С телефоном, прижатым ухом к плечу, появился Баруздин — сравнительно молодой человек. Черты лица у него были правильные, но чересчур резкие.
— Привет, — сказал Валентин. — Мы говорили с вами по телефону. Я Валентин и…
— Да, — ответил Баруздин. — Значит, это вы решили нам помочь?
— И себе заодно.
— Вы диктор?
— Обычно я занимаюсь музыкальными программами. Занимался, точнее. Но могу и новости вести. Могу составлять сводки, если надо, могу редактировать.
Баруздин снисходительно кивнул, не переставая улыбаться.
— У вас просто разностороннее дарование, а?
— Я много работал на маленьких станциях, в провинции. Нельзя терять форму.
