Фридрих Незнанский - Последняя роль неудачника
— Места много.
— Потому мы сюда и переезжаем, — сказал Баруздин. — Раньше тут общество слепых крестиком вышивало.
— Действительно крестиком? — удивился Валентин.
— А я знаю? — отозвался Баруздин. — Знаю, что сперва общество слепых, потом «афганцы» сюда какую-то свою мафию воткнули. В общем, инвалид на инвалиде. Наконец, хоть кто-то делом будет заниматься. Городские власти, слава богу, одумались.
В конце последней комнаты оказалась дверь с табличкой «Вход воспрещен», а за ней — еще одна комната с кондиционированным воздухом, где несколько немолодых женщин трудились над толстыми папками.
Вслед за Баруздиным Валентин направился к следующей двери,
— Письма, — бросил через плечо Баруздин. — Мы тратим время и деньги на разбор писем и анализ общественного мнения. Много вы видели станций, где бы этим занимались?
— Обычно письма выдумываются в редакциях, — пофантазировал Валентин с определенной долей уверенности.
— Вот именно…
Они очутились в кабинете с деревянными панелями и окнами до пола, выходившими на парк Победы.
На стенах висели фотографии знаменитых людей, в основном из шоу-бизнеса — главным образом музыкантов. Все, как один, они изъявляли дружеские чувства хозяину кабинета. По крайней мере, стало ясно, что зовут его Степаном Анатольевичем.
Степан Анатольевич Полторак вошел сразу вслед за ними. Когда они обернулись, он уже стоял посреди комнаты — крупный рыжеволосый мужчина — и протягивал руку для приветствия.
— Привет, Димон, — сказал он.
— Степан, — сказал Баруздин, — это тот самый человек.
Валентин пожал протянутую руку, но, пытаясь ее отнять, ощутил некоторое противодействие, так что Баруздин успел выйти из комнаты, а он все еще стоял посреди кабинета и держался за руки с Полтораком.
— Садитесь, — сказал Полторак, отпуская его руку.
Валентин сел в кожаное кресло у стола и стал рассматривать хозяина. Тому было под сорок, лицо свежее — гладкое и загорелое. Он ничем не походил на хваткого олигарха, как о нем говорили в городе. В его внешности и манерах сочетались элегантность горожанина с физической крепостью человека, живущего на свежем воздухе и с неохотой втиснувшего себя в официальный костюм. Впрочем, он был в джинсах и футболке с рекламой своей радиостанции. Валентин отметил в нем исключительное, пугающее хладнокровие.
— Я прослушал вашу запись, — сказал Полторак. — Валентин… можно без отчества?
— Нужно, — сказал Валентин, — меня самого оно раздражает.
— Так вот, я прослушал вашу запись, и она мне весьма понравилась.
— Ясно, — сказал Валентин.
— Очень точно отобрано и очень хорошо преподнесено.
Валентин без спроса закурил и кивнул: мол, знаю себе цену.
— Спасибо, — сказал он.
— Чувствуется здоровая и прочная конституционная основа. Это важно…
Валентин откинулся в кресле с видом вежливой заинтересованности. У него опять заболел живот.
— Видите ли, я довольно много занимался известиями…
Полторак любезно рассмеялся:
— Ну нет, этому вы не на радио научились. Как-нибудь вы мне расскажете о себе подробнее. И у вас будет такая возможность — ваша сводка понравилась мне настолько, что я решил взять вас в штат.
— Очень рад, — сказал Валентин. — Очень рад.
— Из того, что я слышал, — продолжал Полторак, срывая очки молниеносным движением, которое Валентин уже успел подметить, — я заключаю, что у нас с вами не может быть никакой неясности относительно того, почему вас берут. Но на всякий случай поясню. Прослушав вашу сводку, я представил себе картину в целом. Часть общей системы явлений. Если бы я слушал любую другую станцию и любой другой выпуск известий, она была бы смазана, правда? Вы же ее видите и поэтому заставили увидеть меня.
— Общую систему явлений, — эхом сказал Валентин. — Да.
— Так называемым известиям мы отводим значительную роль. Потому что в явлениях есть система. Но ее трудно, очень трудно вскрыть. В нашем бизнесе есть люди, чья цель — смазать эту картину. С нашей точки зрения, они являются врагами, потому что достаточно исказить концептуальный подход — и все становится лживым.
— Так, — сказал Валентин. — Так.
— А люди не могут ничего понять, потому что дезориентированы, не так ли? И наши усилия в большой степени направлены именно на то, чтобы дать им необходимую ориентацию.
— Разумеется, — подтвердил Валентин.
— Ну что же, вы можете оказаться ценной находкой для станции. Я не вижу ничего, что могло бы помешать нашему сотрудничеству. Кроме, может быть, одного.
— Чего? — улыбаясь, спросил Валентин.
— Вы можете недооценить серьезность наших задач. Если так, мы можем не сработаться.
— Да, — сказал Валентин. — У меня один маленький вопрос.
— Слушаю.
— Почему вы существуете в Зеленогорске под другой фамилией?
Полторак медленно поднялся на ноги. Валентин тоже.
Они стояли посреди комнаты, глядя друг на друга.
— Вы так считаете? — медленно сказал хозяин кабинета. — Кто же я по-вашему? Эдмон Дантес? Максим Максимович Исаев?
Валентин взял со стола объемистую книгу формата телефонного справочника, полистал и прочитал вслух аннотацию:
— «Российский музыкальный ежегодник — настольная книга профессионала музыкального бизнеса в России и СНГ. Сейчас уже трудно себе представить, что когда-то фирма грамзаписи, продюсеры, артисты, руководители филармоний, рекламные агентства, журналисты могли ориентироваться в хитросплетениях музыкального бизнеса без этой суперкниги…» М-да, хорошая вещь.
— Ну и что? — пожал плечами хозяин кабинета.
— Просто я знаю, что вы — Степан Анатольевич Варенцов, музыкальный продюсер, которому наши зрители обязаны гастролями многих и многих известных музыкантов. И книгу эту вы издали, между прочим.
— Откуда такие сведения?
— Конечно, вы, Степан Анатольевич, не светский лев, ваше лицо не мелькает в журналах и в телевизоре, но для человека из мира шоу-бизнеса это не секрет.
— Сдаюсь. Как вы узнали? Желтая пресса?
— В некотором роде.
— Ладно, — махнул рукой Варенцов. — Не буду допытываться. А кстати, вы не знаете, почему она так называется, всегда меня этот вопрос занимал.
— Кто?
— Желтая пресса.
— А… Случайно знаю.
— Так расскажите, — предложил Варенцов.
— Все очень просто. Американский художник Ричард Аутколт в девяностых годах девятнадцатого века поместил в одной газете серию комиксов, главным героем которых был пацан в желтой рубашке. Все его высказывания были в духе поручика Ржевского. Он имел успех. И в тысяча восемьсот девяносто шестом году редактор респектабельной «Нью-Йорк-пресс» презрительно назвал подобные издания желтой прессой. Кстати, и вся пресса печаталась на дешевой бумаге желтоватого оттенка. Уже в тридцатых годах прошлого века ее заменили белой, которую делали, как это ни смешно, из конопли.
— Память у вас что надо. Даты, имена… Завидую. Вы приняты с испытательным сроком, — сказал Варенцов, открывая дверцу бара. — Будете фильтровать информацию. Я рад, что у нас появился такой профессионал. Я считаю, каждый должен заниматься своим делом. А иначе…
— Если за ошибку в расчете отвечает больше одного человека, виноватых не найти.
— Это мне нравится, — улыбнулся Варенцов. — Слушайте, — сказал он после паузы, — не могу отделаться от мысли, что мне тоже знакомо ваше лицо. Мы могли раньше где-то встречаться? Но даю голову на отсечение, вы на меня прежде не работали.
— Нет, не работал.
— Вы пьете? — Варенцов вынул из бара бутылку и два стакана. — Ну, за компанию? В смысле — за фирму? За сотрудничество?
Валентин посмотрел на бутылку и на Варенцова.
— Рановато для меня, — произнес он нерешительно.
— Да? — сказал Варенцов. — А я выпью. По такому-то случаю! Вы второй человек, который меня здесь расшифровал.
— Впрочем… — сказал Валентин. — Благодарю вас. Только немного.
Варенцов налил в оба стакана, Валентин осторожно принял свой, поднял и выпил.
— Предвосхищая следующий вопрос, я скажу вам, чтобы расставить точки над «и», почему я здесь — Полторак. Это, между прочим, девичья фамилия моей матери, так что все законно. Хотя сами-то мы не местные… Просто в провинции традиционно скептически относятся к человеку из шоу-бизнеса. Им бы не понравилось, что недвижимостью и фабрикой тут владеет какой-то столичный хлыщ, который таскается по ночным клубам и водит дружбу с голубыми и всякими прочими извращенцами, понимаете меня? — Варенцов хохотнул. — Это был продуманный ход, ну а теперь, когда фамилия стала чуть ли не логотипом всего моего бизнеса здесь, менять что-то мне уже и в голову не приходит. И потом, это очень увлекательно, вы только представьте: приезжаю я в Москву — и вот я уже Варенцов. Возвращаюсь сюда — Полторак. Еще виски?
