Владимир Гурвич - Федеральный наемник
Я почувствовал злость. Опять этот священник не вовремя со своим гуманизмом. А здесь быть гуманистом все равно, что ангелом в аду. Я смотрел в лицо отца Бориса и видел, что он не отступит. Даже если я выстрелю.
Я опустил автомат.
— Ладно, черт с ним, пусть еще поживет. Только, боюсь, что однажды мы пожалеем об этом. Вы плохо знаете эту братию, они не любят отвечать на добро добром. Берите его и идемьте, я не могу терять времени.
Раненный идти не мог, каждый шаг приносил ему сильную боль. Отец Борис взвалил его на спину и потащил на себе. Я не собирался ему помогать, меня не оставляла злость за то, что я вынужден был ему уступить.
Впрочем, идти было уже недалеко, до Свирского оставалась пара километров. Я видел, как тяжело отцу Борису — боевик был довольно высокий и достаточно упитанный. Глядя на него можно было сделать безошибочный вывод, что кормили у них в банде хорошо.
Несколько раз нам приходилось делать небольшие привалы. Но это все, чем я помогал священнику. Отец же Борис выглядел невозмутимым, разве что пот катился с его лба градом, а иногда его начинало просто шатать. Но я упорно делал вид, что не замечаю его состояние. Пусть каждый несет тот крест, который он сам себе выбрал.
Мы вошли в Свирское. Аслан уверенно повел нас к дому своей матери, став на этом коротком участке пути нашим предводителем.
Дом, в который он нас привел, по здешним меркам отличался большими размерами и, как вскоре убедился я, если не богатством, то зажиточностью. Встретила нас мать Аслана — Фатима, средних лет, но не потерявшая привлекательности женщина. Разумеется, первым делом она обняла сына, но увидев раненного, который сидел на спине у отца Бориса, как всадник на лошади, она взмахнула руками и попросила принести его в комнату.
Село было большое, что в этих местах явление нетипичное. Но еще большей редкостью было то, что как выяснилось, тут находился медпункт. Пришел фельдшер, осмотрел рану, промыл ее. После чего подтвердил мой диагноз, что она не представляет опасность для драгоценного здоровья боевика.
Фатима окружила раненного повышенным вниманием, они то и дело переговаривались о чем-то на своем языке. Едва же я подходил к ним, как эта пара тут же умолкала, а боевик уже чувствовал себя настолько уверенным, что бросал на меня в комплекте с ненавидящими еще и угрожающие взгляды.
С каждой минутой эта ситуация нравилось мне все меньше и меньше. Я жалел, что уступил отцу Борису и не убил этого явно опасного и наглого бандита. Он со своим гуманизмом однажды непременно допрыгается. Ладно если пропадет сам, но он и нас утащит в ту же пучину. Нет, от него, да и от всех остальных надо освобождаться, в который раз сказал себе я. Особенно не нравилось мне то, что я заметил, что в последнее время как-то сблизились священник и Ванда; они то и дело вступали в беседу и, судя по умиротворенным выражениям их лиц, находили согласие.
Это, конечно, их полное право, тем более молодой женщине после всего, что случилось с ней, требовалось утешение, но меня не покидало предчувствие, что пострадавшей стороной этого наметившегося альянса могу оказаться я.
Я решил поговорить с Фатимой. Тем более мне показалось, что она сама хочет это сделать; несколько раз я ловил на себя ее пристальные взгляды. В другой бы ситуации я бы сделал недвусмысленные выводы об ее чисто женском интересе к такому замечательному молодцу, как я. Но сейчас после всего увиденного я был уверен, что ею двигают совсем иные мотивы.
После сытного обеда, от которого я успел почти что полностью отвыкнуть, я поймал ее во дворе. Мы посмотрели друг на друга и окончательно поняли, что нам есть о чем побеседовать.
Мы сели рядом на скамейку.
— Мне Аслан полчаса о вас рассказывал. Он вами восхищается, говорит, что вы отлично владеете оружием, великолепно деретесь. И вообще, смелый человек. Вы стали его кумиром, — улыбнулась женщина.
— Даже не предполагал, — искренне удивился я. — Я то как раз полагал, что ваш сын меня не любит.
— Почему вы так думаете?
— Мне казалось, что он считает меня своим врагом, врагом вашего народа. Он у вас очень горячий паренек, прямо рвется в бой. Не пускайте его.
— Я знаю, — вздохнула Фатима, — я постараюсь удержать. Но это будет трудно, у нас мужчины не любят слушать женщин, даже если женщина — его мать. А он хочет быть мужчиной немедленно. А вы лишь подаете ему пример, только распаляете в нем это желание.
— Но что я могу поделать, коли ситуация так складывается. Идет война.
— Да, война, — невесело согласилась Фатима. — Не будь ее вас, наверное, здесь бы и не было.
Этот вопрос не очень понравился мне, заставил насторожиться.
— Конечно, не будь войны все бы мы были бы в других местах.
— Но зачем вы пришли сюда. Аслан говорит, что вы не федерал. Кто же вы?
— Я не принадлежу ни к какому лагерю, я сам по себе. Мы тут все такие. Отец Борис приехал, чтобы изучать на практике что такое добро и что такое зло.
— Но вас же интересуют совсем другие вещи?
— Вовсе нет, этот вопрос должен интересовать каждого. Как можно жить, не знаю что есть зло и что есть добро? — Я усмехнулся.
Фатима внимательно взглянула на меня.
— Аслан рассказывал мне, что вы хотели убить Салмана, а отец Борис не дал это сделать.
— Отец Борис не понимает, что такое война. Но однажды поймет. Кстати, что вы собираетесь с ним делать? — спросил я о раненном.
— Возвращу своим, — спокойно ответила Фатима.
— То есть Умару Султанову.
Она не ответила, но и без слов ответ был предельно ясен.
— А почему здесь нет боевиков? — спросил я. — Или они есть, только спрятались?
— Нет, они ушли. А почему, я не знаю.
— Когда ушли?
— Вчера.
— Где же они теперь?
Фатима решила снова ответить молчанием.
— Зря вы сюда прибыли, — вдруг негромко протянула она. — Вам бы уехать поскорей.
— Но чего я должен бояться?
— Вы убили товарищей Салмана. Он вам этого никогда не простит. Я кивнул головой.
— Вы правы, мы скоро уйдем. А пока помогите нам, никому не говорите о нашем пребывании тут. Мало ли кто к вам приехал, сейчас тысяча людей бегут со своих насиженных мест. Разве мы не можем быть вашими родственниками. Между прочим, у Ванды недавно в Столице убили мужа. А где, кстати, ваш?
— Его нет здесь, — сказала Фатима таким тоном, который не позволял расспрашивать дальше.
— Я беспокоюсь за Павла, за Ванду и отца Бориса, — сказал я. — Между прочим, отец Борис спас Аслана, ваш сын бросился под пули, а он накрыл его своим телом.
Это сообщение взволновало взволновало Фатиму, ее глаза увлажнились.
— Пока они находятся в моем доме, их никто не тронет. Но если они его покинут, я ничего сделать не смогу.
Я кивнул головой.
— Я скажу, чтобы они никуда не выходили.
— А что будете делать вы? — спросила она.
— Ничего, Может, немножко похожу по горам. Я очень люблю горы. А здесь красивые места, и я тут не был.
— Места красивые, — подтвердила мои наблюдения мать Аслана. — Но ходить я вам тут не советую.
— Вы имеете в виду боевиков, — как можно безучастней произнес я. — Но я их не боюсь. Зачем я им нужен? Выкуп с меня они не получат, так как его некому платить. Я меньше месяца назад как освободился из тюрьмы.
Я внимательно взглянул на женщину, мне было интересно, какое впечатление на нее произведет эта новость. Но она лишь бросила на меня беглый взгляд.
— Странный вы человек, — вдруг задумчиво проговорила Фатима, — непонятный. И разговор у вас такой же. И людей вы сюда непонятных привели.
Несколько секунд я раздумывал, затем извлек из-под подкладки куртки фишку с готовившимся к прыжку волком, как бы ненароком разжал кулак. Несколько секунд Фатима смотрела на мою ладонь, затем перевела взгляд на меня.
— Почему вы сразу мне не показали ее?
— Хотел получше вас узнать.
— Узнали?
— Трудно сказать определенно. Но какое-то представление получил. Мне показалось, что вам можно доверять.
Фатима покачала головой.
— Никому нельзя в нынешние времена доверять, — со вздохом сказала она. — Говорите, что вы хотите?
— Пробраться в Верхнее.
— Это очень трудно. На дороге замаскированные дозоры.
Я пожал плечами.
— Ничего другое меня не интересует.
Она задумалась.
— Ладно, когда пойдете?
— Этой ночью.
— Никому ничего не говорите.
Она ушла, оставив меня одного пребывать в некоторой растерянности от разговора. Хотя я еще раз убедился, что Сулейман не врал, когда говорил о большой разветленной организации, которую он создал у себя на Родине, но все же я хотел бы получить от Фатимы более определенные сведения. И все же меня успокаивало то, возможности Сулеймана гораздо больше, чем возможности Умара. Рано или поздно, с моей помощью или без моей он одолеет его.
