Илья Рясной - Цеховики
После такой промывки мозгов работать вечером я не стал, вернулся домой пораньше. Я доживал последние дни в одиночестве. Послезавтра заявится моя фамилия. Нина будет выделывать йоговские асаны, а Сашулька потребует показать ему пистолет, которого у меня сроду не было.
Я лежал на диване и уныло смотрел «Прожектор перестройки», где Черниченко вещал, как под Указ о борьбе с пьянством вырубили в Крыму элитную виноградную лозу. Тут зазвонил телефон.
Терпеть не могу вечерние телефонные звонки. За ними, как правило, скрываются заботы, суета.
— Слушаю, — резко произнес я.
— Терентюшка, это дядя Нестеров. Есть такой.
— Да уж знаю.
— Еще бы ты не знал… В общем, все на мази. После обеда я у тебя. И обговорим все конкретно. Чтобы верста коломенская тоже была.
— Я скажу Пашке.
— Лучше я сам ему сейчас позвоню. Сердце у меня упало. Ну, все, начинается.
…Грек был вовсе не по-гречески, а прямо по-немецки пунктуален. Каждый вторник и каждую субботу в девять-десять вечера он приезжал к своей девятнадцатилетней любовнице — победительнице первого в городе конкурса красоты и проводил у нее ночь. Для человека, выбравшего такую нелегкую профессию, какую выбрал себе Грек, нет ничего хуже устоявшихся привычек. Привычки делают поведение повседневным.
Внешне Грек никак не походил на каторжника, который из своих сорока лет двенадцать провел в самых элитных исправительно-трудовых учреждениях Союза, где заработал вес и авторитет. Его руки с длинными, сильными, музыкальными пальцами не были испорчены ни одной татуировкой. Лицо благородное, приятное. Ни движения, ни разговор не выдавали в нем блатного. Роскошный серый костюм ладно сидел на высокой атлетической фигуре. Нет, не мог этот человек быть преступным «авторитетом». Преуспевающим хирургом, кинорежиссером, в худшем случае директором магазина — пожалуйста. Но уркой…
Грек вылез из «девятки» стального цвета с затемненными стеклами. В руках он держал букет гвоздик и дефицитнейший торт «Птичье молоко».
— Здоров, Грек.
Он обернулся, и лицо его перекосилось.
— Добрый вечер, — нехотя произнес он.
Ему протянули руку. Грек протянул руку в ответ. И тут же согнулся от страшного удара в солнечное сплетение…
Нестеров развернул скорчившегося Грека и втолкнул в машину — Пашка услужливо распахнул перед ним дверцу.
— Возьми, — Пашка протянул ключи от замка зажигания.
"Девятка» взвыла мотором и рванула вперед.
— Больно же, — прохрипел Грек, слегка отдышавшись. — «Браслетом» руку защемили.
— Терпи, казак, — Пашка хлопнул его по плечу.
— На каком основании я задержан?
— За дело, Грека.
— В контору едем?
— Не в драматический же театр.
"Девятка» остановилась в пустынном дворе. Греку набросили куртку на руки, чтобы не видно было «браслетов». Через несколько дворов ждала машина. Синие «жигули» с липовыми номерами, в которых я с нетерпением ждал всю компанию.
Когда Грека сажали в машину, он задергался. Попытался сбросить руку Нестерова, за что получил такой удар по почкам, что, застонав, присел.
— Вы что делаете? По закону обязаны объяснить, за что я задержан. Предъявить постановление.
— Предъявим.
Когда за окном машины начали пробегать новостройки, Грек снова заерзал на сиденье.
— Контора в другой стороне. Вы чего?
— Мы тебя, Грека, — ухмыльнулся Пашка, — на следственный эксперимент везем. Поэкспериментируем немного.
— Думаете, это вам так просто пройдет? — Грек напряг руки, будто пытался разорвать наручники. — Да чего вы о себе думаете, поцы?!
— Заглохни, Грек, а то я драться буду, — произнес Нестеров, сосредоточенно крутивший баранку.
Когда машина въехала на проселочную дорогу, Грек снова заволновался, но Пашка отвесил ему такую затрещину, что у того только зубы лязгнули.
— Куда вы меня привезли? — закричал Грек, когда машина остановилась у заброшенного бетонного строения.
— На кудыкину гору, — сказал Пашка.
— Что происходит?
— Нарушение соцзаконности.
В подвале каким-то чудом сохранилось электричество. Тускло светила лампочка под потолком. В углу лежала груда мусора. Из мебели здесь было две табуретки, на полу стоял заплесневелый электрический чайник. Наручники пропустили через ржавый радиатор парового отопления, так что вор оказался крепко прикован и стоял на коленях, не в силах разогнуться или сесть на пол.
— Что вы затеяли?
— Судить мы тебя будем, Грека, — развел руками Паш-а — мол, ничего не попишешь, надо.
— Шутки шутишь. Жванецкий ментовского розлива.
— Да уж какие шутки, Грека? — вздохнул Пашка. — Смотри, нас сколько. Тройка в полном составе. Достаточно для вынесения смертного приговора. А приговоры троек приводились в исполнение незамедлительно.
— Да ладно дешевый шелест разводить.
— Никто не разводит. Скоро убедишься.
— Цирк уехал, а клоуны остались. Я на вас такую телегу за подобные провокации накатаю, что погоны вместе с мясом сдерут.
— Да-а?
— Не тридцать седьмой год. Сейчас к жалобам отношение правильное.
— Когда есть жалобщик, — согласился Пашка. — Грек, неужели ты не видишь — перед тобой налицо преступный сговор органов прокуратуры и МВД. Чуешь, чем пахнет?
— Дерьмом.
— Точно. Я буду искать неизвестных убийц рецидивиста Парариди. Терентий получит дело в производство. Как по-твоему, быстро мы найдем злоумышленников?
— Таких дешевых разговоров я еще не слышал.
— Так послушай. Ты исчезаешь с концами. Знаешь юридическую тонкость — нет трупа, нет дела. Кое-какие познания в данной области позволят тебя закопать на веки вечные. Твое исчезновение вряд ли кого взволнует. Мало ли куда мог деться человек с твоей биографией. На работе тебя не хватятся, поскольку ты сроду нигде не работал. Справка инвалида второй группы обошлась тебе в четыре тысячи рублей — это мы в курсе. Куда Грек делся? В бега подался — и баста. Могут, правда, твои компаньоны или воры провести свое расследование. И пожалуйста. Ты их хорошо знаешь. Как по-твоему, способны они вычислить нас? Смешно. А если и вычислят, что само по себе невозможно, думаешь разборы нам учинят? Не смеши мои подметки, Грек.
— Брось, менты так не делают.
— Да?.. Кстати, ты даже не спросил, за что на тебя такой наезд. Знает кошка, чье мясо съела.
— Да уж не твое.
— Плохо ты воровские правила блюдешь. Знаешь ведь, вор делает свое дело, то есть ворует. А сотрудник правоохранительных органов свое — ловит вора. И никто ни на кого не в обиде, все в понятии. Верно?
— Верно.
— А ты следователя прокуратуры решил замочить. Убийц подослал. По наводке дешевых фраеров, торгашей гнутых. Куда это годится?
— Ты за кого меня держишь?
— За суку позорную, за кого же еще. Притом за суку бешеную, которую нужно отстреливать. По Уголовному кодексу я тебе ничего не предъявлю — доказухи нет. Нынешний закон не позволяет мне защитить человека, моего коллегу. А в порядке особого совещания — пожалуйста. По нему тебе светит исключительная мера наказания.
— Бог мой, целая шобла помешанных ментов. — Грек держался хорошо, но видно было, что Пашкина речь начинала его пронимать. Он начинал осознавать серьезность положения.
— Можем, правда, поторговаться. Ну, скажем, ты нам расскажешь что-то, что нас заинтересует.
— Ага, и подписку о сотрудничестве дам… Насквозь вас, ментов, вижу. Ваш дешевый маскарад на меня не действует. Как пацана решили попугать… Давайте лучше по-хорошему расстанемся и обо всем забудем.
— Ехал Грека через реку, — Нестеров в привычном темпе прошелестел по помещению и присел на одно колено около Грека, — а рак Греку цап. — Он схватил уголовника за нос и повернул пальцы.
— Ух, — воскликнул Грек. Из глаз его брызнули слезы.
— Чего плачешь, Грека? Не рыдай, не надо, — хмыкнул Нестеров и вдавил своими стальными пальцами какую-то точку у ключицы вора. Грек на этот раз вскрикнул гораздо громче. — Ох, какие мы нежные, — хмыкнул Нестеров и пережал еще какую-то точку. На этот раз Грек заорал благим матом. — Да не волнуйся так, Грека, мы тебя не больно зарежем. Мы же не садисты какие…
— Сволочь легавая!
— Может быть, и сволочь, — добродушно согласился Нестеров.
— Пользуешься тем, что у меня руки скованы, капитан.
— А ты что, побоксировать хочешь? — обрадовался Нестеров. — Так я тебя сейчас раскую. Давай.
Он так сжал руку Грека, что в ней что-то треснуло.
— Если бы у тебя мозгов сколько мышц было… — буркнул Грек.
— А если бы у тебя мозги были, ты бы с нами сразу договорился и не доводил бы до крайностей, Грека. Не то через реку не переплывешь. — Нестеров встал и уселся на табурет.
— Как-то давно я под Челябинском срок мотал. Зона бардачная была, по первому времени «авторитетов» не слушали, А потом еще из Грузии вагон «отмороженных» прислали. В Грузии у них в камеру черную икру носят и «матрешек» водят, вот боссы ментовские и решили их Севером поучить. Черные наглые, без тормозов, надумали, что они за главных будут. Меня на разбор вытащили. Я один, а их семь человек. С финарями. А у меня одна заточка в руках. Я им сказал, что они завалят меня, но сперва трех-четырех с собой унесу. И они отступили, щенки. А почему? Потому что поняли — меня дешевыми номерами не проймешь. Если надо — я умру.
