Максим Шахов - Мы те, которых нет
Ясно, решили брать объект на выходе из квартиры. Ломать металлическую дверь с риском получить при этом пулю – на это они не отважились.
– Дрянь дела, – сообщил Роб. – Будем прорываться с боем.
– Сбрось тревожный сигнал Куратору, – ответил Шатун.
– План «Трасса», – приказал Роб и положил рацию рядом с собой.
Во дворе появился Шатун, по виду типичный долговязый местный алкоголик. Одет в тряпье, на плече матерчатая замызганная авоська. Шаркая ногами, он тяжело брел к подъезду.
Пошатываясь, постоял у подъезда, будто вспоминая код. Нажал кнопки, потянул на себя дверь. И исчез из поля зрения.
Похоже, он никого не насторожил. Во всяком случае, никакого движения среди оставшихся на улице боевиков не заметно.
Роб замер у экранов, положив ладонь на прислоненную к столу бесшумную снайперскую винтовку «винторез». Он ждал…
На телефоне замигал условный знак – открытый замок.
Молодец, Шатун! Это означало, что трое в подъезде нейтрализованы. Пистолет с глушителем – вещь суровая…
В фургоне и джипе никто не шевелится. Они не знают, что карусель закрутилась. Слишком самоуверенны. Привыкли все брать нахрапом.
На экране телефона возникли два закрытых замка. Сигнал «приготовься, выходим».
Теперь уже счет не на минуты, а на секунды.
Роб глубоко вздохнул, задержал дыхание, резко выдохнул. Взял «винторез» и приблизился к окну.
Из подъезда выскочили Шатун и Куратор. Пошла потеха!
Пару секунд ушло на то, чтобы противник сообразил, что творится. Потом из джипа выскочил шофер с пистолетом-пулеметом, а «Форд Транзит» тронулся с места.
Беглецы устремились к невзрачному «жигуленку» у подъезда – это резервная машина на случай экстренной эвакуации. Щелкнули открывающиеся по радиосигналу замки.
Шофер джипа поднял ствол компактного пистолета-пулемета «Бизон».
Роб плавно нажал спусковой крючок. Хлопок – «винторез» бьет негромко. Готов – еще одна жизнь сегодня оборвалась. Не последняя.
Следующий выстрел – пуля пробила лобовое стекло и разнесла черепушку водителю «Форда Транзита». Фургон вильнул и уперся в бетонную цветочную розетку.
Куратор уже валился на заднее сиденье «жигуля». Шатун распахивал дверь со стороны водителя.
Из салона микроавтобуса посыпались вооруженные люди в камуфляже. Сколько же вас там – пять, шесть?
Шатун дал по ним длинную очередь из пистолета-пулемета, заставив попрятаться, кто куда, и упал за руль. Мотор завелся…
Один из боевиков высунулся из укрытия, вскинул автомат.
Они еще не сообразили, что глушат их сверху. Хлопок «винтореза» – минус еще один. Похоже, это бригада для разборок, захвата заложников, и опыта боевых действий в городах, в том же Грозном, у них нет. Там бы этих бойцов быстро научили сечь, из какого окна долбят.
«Жигуль» рванул с места.
Вслед хлестнула очередь. Стрелял боевик, находившийся вне досягаемости «винтореза» – за лакированным телом «Форда Транзит».
Роб пару раз нажал на спусковой крючок – пули пробивали машину. Одна, кажется, задела стрелка.
Роб выщелкнул магазин. Присоединил новый. И снова открыл стрельбу, не позволяя высунуться боевикам и прикрывая отход объекта.
«Жигуль» перелетел через детскую площадку, вильнул между деревьев, снес кусты. И скрылся между домами.
Роб остался с врагами один на один. Что ж, бывало и хуже, когда в горах прикрывал отход группы. Тогда он выжил.
«Винторез» – надежная родная машинка, придется тебя бросить. Пистолет-пулемет «Кедр ПП 91», «Глок» за поясом – все, этого достаточно.
Роб прыжками преодолел ступени. И выскочил из подъезда. Надеялся, что боевики не сориентировались, откуда их валили.
Появившийся из подъезда человек привлек внимание. Боец в камуфляже поднялся во весь рост. Но нажать на спусковой крючок не успел. Его смело короткой очередью.
Роб знал, как уходить от преследования. Огрызаясь экономными очередями, заставил преследователей попрятаться, преодолел несколько метров. Нырнул в палисадник. Дальше через дорогу. А дальше – железнодорожные пути. Развилки. Там сам черт ногу сломит…
Роб ушел. Куратор и Шатун ушли. Им повезло в тот день.
А тем, кто пришел по их душу, не повезло. Четверым понадобился патологоанатом, а двоим – реанимация.
Полицейские нашли на месте перестрелки только следы – гильзы, кровь. Тела были эвакуированы.
При обходе жилого сектора стражи порядка наткнулись на квартиру, где были брошены снайперская винтовка и дорогостоящая следящая аппаратура. И никаких пальчиков или других, пригодных для идентификации следов.
С другой стороны – трупы есть? Трупов нет. И на фиг это расследование! Материалы сгинули в сейфах окружного полицейского управления – навсегда…
* * *На следующее утро после бойни в ресторане «Зенит» Роб сообщил мне о новых неприятностях.
– С Куратором двигаете на запасной аэродром, – велел я. – Головой за него отвечаешь.
– Знаю, не маленький.
– А еще – благодарю за службу. Вы молодцы.
Итак, положение аховое. Моя морда показана по телевизору. Я стал одним из самых разыскиваемых преступников в стране. Крыша моя тоже снесена могучим ураганом – Куратора обложили, спалили его запасную лежку.
И что я имею?
А имею я себя самого, мою группу, Куратора на шее. И ощущение, что скоро разразится катастрофа невиданных масштабов.
Да, забыл – еще на руках у меня сумасшедшая террористка. Сидит в кресле как изваяние. Осунулась, ночь не спала. Но вид у нее не растерянный и не удрученный, а злой.
Только что я влил ей граммов двести текилы. Но не взяло.
– Ты в контакте, голубушка? – Я щелкнул у нее перед носом пальцами.
– Я в порядке. В порядке!
– Ну вот и хорошо.
– Их всех убили.
– Тебе их жалко?
Она посмотрела на меня очумело:
– Жалко? Мы были семьей!
– Шведской. Не говори глупостей. Тебе наплевать на них, так же как им на тебя. Объединяло нас общее дело. Теперь нет и его.
– Почему нет дела? – вскинулась она. – Дело осталось. Мы стольким пожертвовали. Дело есть!
– Нас сдали. Ты же вчера согласилась со мной – Афон привел нас на убой.
И правда – на убой… И я, такой весь из себя мощный профессионал, едва не попал как кур в ощип. А спасла меня привычка перестраховываться.
За день до акции около ресторана «Зенит» крутился человек. Ничем особым не отличался – прошелся и исчез, как сотни других. И отложился в моем подсознании. Я его на экране не рассмотрел детально. Даже внимания не обратил. Но заноза в памяти засела.
А когда мы вошли в банкетный зал, картинка сложилась.
Человек немножко подтягивал ногу. Это был Леший, мой бывший сослуживец по двести пятой базе.
В тот же миг мне стало понятно удрученное состояние Афона. Он привел всех в ловушку. Он замыкал наше шествие. Для чего? Для маневра. Скорее всего, у него была договоренность, что группа захвата его выпускает. А остальных кладут вглухую…
Цель всей этой трагикомедии? Пока непонятно. Но какая-то цель была. Не просто ликвидация терроргруппы. Что-то заказчики еще хотели. Поэтому не думаю, что Афона выпустили бы просто так и дали ему раствориться. Его бы, наверное, просто взяли живым и подвязали на какую-нибудь публичную акцию. Тут бы вспомнилось и то, что он в свое время был боевиком «Левой инициативы» – единственной политической организации, которая может оказать в хаосе сопротивление и незыблемо стоит на государственнических позициях.
«Инициативу» хотят убрать с арены? Ну что ж, тоже версия.
– Сакральная жертва – вот кто были мы, – сказал я.
– Все равно ты предатель! – неожиданно взбрыкнула Зена.
Я включил телевизор. Объектив телекамеры наехал на мертвое лицо Глицерина и на лежащий рядом с ним «Клин».
– Ты бы смотрелась куда лучше. Но за неимением…
– Сволочь!
– Я – да. Сволочь. Поэтому жив. И поэтому жива ты. Был бы интеллигентным садистом, как Жаб, или маньяком-взрывником, лежал бы сейчас с тобой в морге. Сволочью быть иногда выгодно.
Она потянулась к бутылке с текилой. Сделала большой глоток. Встряхнула головой. И почти спокойным ровным голосом произнесла:
– Ты прав, Чак. Извини… Что дальше?
– Вопрос интересный. Дела наши неважнецкие.
– Я знаю.
– Нет, ты даже не представляешь, что такое быть дичью, на которую объявлена охота, которую высматривает каждый патрульный, каждый полицай в штатском, каждый агент.
– И что? Сдаваться?
– Хороший выход. Пожизненного тебе не дадут с учетом молодости и неземной красоты. Но лет двадцать – легко. Две трети отсидишь, по условно-досрочному выйдешь. Как раз ближе к сорока годкам. Будешь выглядеть на пятьдесят – жизнь там тяжелая. Если выйдешь.
– Ты сволочь.
– Да знаю я. Не повторяйся.
