Кирилл Казанцев - Время пришло
– Вы полагаете, у них наполеоновские планы? – Кудеснику снова стало не по себе.
– Я полагаю, что все, ими совершенное, – еще цветочки. Не впадайте в панику, подполковник, сейчас не самое подходящее для этого время. Поздно пить боржоми. Сейчас – или они нас, или мы их. Усильте охрану должностных лиц… тех, кто еще не пострадал. И сами будьте настороже. И еще, – он смерил незадачливого «шерифа» неприязненным взглядом. – Злоумышленникам стало известно, что Николай поедет к судье Горшевичу. Об этом были в курсе несколько ваших работников – те, что предоставили адрес дачи, те, что присутствовали при этом, те, что путано объясняли, как проехать, – в итоге он долго плутал по лесам и дачным поселкам, злоумышленники его опередили и красиво всех уделали. Вы должны отчетливо представлять, Аркадий Григорьевич, что один из этих людей слил информацию злоумышленникам. И слил оперативно – не сходя с места. Выявите круг этих людей и проведите расследование с привлечением толковых оперативников. Я не призываю вас арестовывать всех этих людей и подвергать их пыткам – в этом случае вы наживете еще больше врагов, – но сделайте так, чтобы от дальнейшей работы эти люди были отстранены.
Осокин сидел в пустом гостиничном номере, без бумаг, без компьютера, и проматывал в голове ключевые события минувшей ночи. Ну, какие ловкачи, ей-богу! Он восхищался этими людьми. Эти двое работают на пределе, на грани фола, но пока еще не оступились. Они наделали столько дел, поставили на уши весь город, весь Интернет, масса пострадавших – физически и морально – и ни одного трупа! Такого не бывает, рано или поздно они сорвутся, допустят ошибку, и тогда появятся жертвы. А это на руку властям – и чем больше трупов, тем больше им это на руку. Он разговаривал с Людмилой Анатольевной – супругой судьи Горшевича, женщина плакала, подробно описывала приметы «помощника» подполковника Осокина (которые он и так уже знал). Примечательный молодой человек – артист от бога, может сойти и за строгого следователя из Москвы, и за ущербного обитателя качаловского дна. Меняет внешность, как хамелеон. Во время беседы у Людмилы Анатольевны зазвонил телефон. Учтивый мужской голос (знакомый по записи допроса двухдневной давности, но уже без сбивающих с толку «особенностей») предложил забрать ее дражайшего супруга на незавершенной стройке в Октябрьском районе. Продиктовал точный адрес. Предложил поторопиться, а то «любезному Дмитрию Викторовичу очень больно». Сорвались всей толпой, и Юрий Андреевич впереди, на белом коне. Фантазии у злоумышленников пока хватало. Судья Горшевич в позе летучей мыши болтался под потолком и был ни бе, ни ме, ни кукареку. Пульс прощупывался, и врач в больнице сказал, что все в порядке, от растяжений связок еще никто не умирал. Но он очень удивится, если в ближайший месяц Дмитрий Викторович сможет совершать элементарные двигательные операции – поднимать бокал с «Хеннесси», передвигаться, подтирать себе задницу и т. д. Сообщить что-то вразумительное Горшевич также не мог: выжатые тряпки не страдают словесным поносом.
Не успели поматериться, как новое сообщение: приезжайте на Гостинодворскую улицу и сами посмотрите, не пожалеете. Фантазии у злоумышленников пока действительно хватало… Собравшиеся в указанной точке работники экстренных служб стояли, задрав головы, и с почтенным благоговением взирали – словно на солнечное затмение! – на два болтающих под козырьком тела. Поднять их «по горячим следам» не удалось. Человек, обмотавшийся веревками, сам едва не загремел в пропасть! У крыши имелся небольшой наклон, затрудняющий доступ к «объектам». Пришлось пожарникам ставить машину на тротуар, вздымать лестницу на четвертый этаж и проявлять чудеса эквилибристики, чтобы отвязать и спустить бесчувственные тела. Оба были живы – молодые, сильные и здоровые, – но уже на грани. И опять ни бе ни ме. В карманах сохранились удостоверения работников службы наркоконтроля – и соответствующие выводы Осокин сделал. Резать засохший клей (отличного импортного качества!) пришлось ножами – всю ночь только тем и занимались. Попутно у пострадавших выявились тяжелые переломы в грудных клетках, в черепных костях, свернутые носовые хрящи. Комментировать ситуацию они и не пытались. Нашлись свидетели конфликта, разгоревшегося в баре, – явно инсценированного злоумышленниками. По описанию внешности парня и его женщины (минус усы, которые никого не обманут, женский парик) – те самые герои…
Подполковник Осокин нисколько не удивился, когда к утру поступило еще одно сообщение. Бог троицу любит! Нападение на городского прокурора Говядина! Патрульные в машине проспали самое интересное! Оргвыводы гарантированы, но сотрудники хотя бы выспались. Прокурор сам позвонил, сообщил дрожащим голосом, что он уже очнулся и хотел бы получить защиту от «распоясавшихся негодяев». Колонна машин устремилась в дорогу. То ли устали за ночь «мстители», то ли что-то пошло не по плану – но прокурор отделался испугом. Жирная медуза, трясущаяся от страха. Зеленая голова прокурора свидетельствовала о том, что его буквально окунули в несмываемую краску, пока тот валялся без сознания! И только огромный синяк на лбу выделялся в общей цветовой гамме – он был темнее. Детский сад! Оперативники, которые видели это чудо, по очереди бегали на лестничную площадку, чтобы похохотать. Вспоминали мультик про Шрека. А Осокину пришлось терпеть, мучительно сооружать серьезную мину, и он отчаянно завидовал своему помощнику Николаю Ухтомскому, которого ничто не держало на месте, он забился в тесную кладовку и провел там несколько минут, а когда вышел, то размазывал слезы по щекам, наверное, вспомнил там что-то грустное. Все, что смог поведать прокурор, – историю о том, как посидел на унитазе, вышел, выключил свет… и тут ему в физиономию уперся ярко освещенный «дьявол», по-видимому, маска какого-то страшилища. Ей-богу, не детский сад, а детский сад с африканским барабаном! Какое отношение к эффектной маске имеет синяк на лбу, прокурор изложить затруднился, но было ясно и без слов – побежал не туда…
Осокин испытывал противоречивые чувства, пытался сосредоточиться, когда в номер вторгся возбужденный Николай с нетбуком и спросил:
– Расслабиться хотите, Юрий Андреевич?
– Так вроде всю ночь расслаблялись… – пробормотал Осокин, неприязненно косясь на компьютер. Он уже догадывался. Так и есть! Ролики о ночных похождениях «мстителей» уже разгуливали по Интернету. Некий фанат смонтировал из них отдельный фильм, так что можно было и не выискивать их кусками в море информации, а просматривать единым массивом, ежечасно проверяя, не прибавилось ли что-нибудь новенькое. Безжалостная правда-матка (к сожалению, не сопровождающаяся юридическими доказательствами) о свинствах, чинимых судьей по указке «старших товарищей», о преступных эпизодах с участием работников ОБНОН. У оператора имелся талант – он ловко менял ракурсы, активно использовал игру света и тени, приближал – где это было выгодно, удалял – где имелся смысл, – и в сочетании с комментариями и «естественным» звуковым сопровождением это выглядело чертовски эффектно!
– Даже не знаю, Юрий Андреевич, – задумчиво пробормотал Николай. – Я, конечно, сделаю все, чтобы вам угодить и понравиться, но получим ли мы удовольствие от успешно проделанной работы?
– А ты ее еще проделай успешно, – огрызнулся Осокин. – А потом рассуждай. А ну, марш работать!
В начале пятого, когда бездарно прожитый день близился к завершению, в «опочивальню» Юрия Андреевича ворвался возбужденный капитан Махрышкин – начальник уголовного розыска. Инструкции руководителя «высокой московской комиссии» были недвусмысленны: любая поступающая информация должна докладываться напрямую Осокину – минуя Кудесника и его банду. Тем более горячая информация!
– Товарищ подполковник… Юрий Андреевич… кажется, свершилось! Мы нашли их берлогу! Их заметил один из внештатных агентов лейтенанта Колесова. Это за Медвежьей балкой в Кировском районе – там старые барачные кварталы и несколько трехэтажек…
– Спокойствие, капитан! – Осокин аж подпрыгнул от возбуждения. – Никакой суеты, усвоил? Будем гоношиться – вновь окажемся в заднице. Забудь про инициативу, строго выполнять мои указания. Живо подготовить ОМОН Караканова и транспорт для него – какую-нибудь невзрачную хлебную будку. Никаких сирен, никакой помпы. Оцепить район, перекрыть дороги. И чтобы без самодеятельности!
Он добрался до своей запасной «берлоги» около четырех часов дня. Поднялся по скрипучей аварийной лестнице затрапезного барака, мимо расписанных стен с ободранной штукатуркой, мимо ржавых труб, убегающих в никуда. Кивнул татуированному господину в тельняшке, сидящему на подоконнике с задумчивой миной и курящему папиросу (надо же, эстет), – господин покосился и тоже кивнул, предпочитая не вступать в беседу. Прихрамывая, он направился по коридору. Поковырялся ключом в замке, вошел в убогую квартирку, где царил неистребимый запах старости. Пристроил пакет с продуктами на колченогой тумбочке, уставился в зеркало. Перевоплощения пока проходили. Из зазеркалья его уныло разглядывал взъерошенный сутулый субъект – явно старше своих лет. У субъекта была рыжеватая окладистая бородка и очки в старомодной массивной оправе. Он «снял» бородку, снял очки, подхватил пакет с продуктами и побрел в комнату. Усталость гнула к земле – за последние сутки он явно переработал…
