Сергей Донской - Арктическое вторжение
Характер и поведение Г. изменчивы. Он может быть безупречно галантным или подчеркнуто грубым, причем вне зависимости от того, с кем имеет дело. Так, применяя психическое и физическое воздействие к задержанным талибам, он проявлял при этом полный цинизм, бессердечие и неоправданную жестокость. На мое замечание он ответил приблизительно следующее: «Мы обязаны быть беспощадными. Стоит проявить мягкотелость, и Россию завалят афганской наркотой».
Примерно так же он рассуждает в любых ситуациях, оправдывая применение оружия или физической силы. Мне доводилось видеть, как он убивает. Поистине пугающее зрелище. Г. проделывает это с улыбкой. Чужая жизнь для него ничего не значит, равно как мораль, этика и христианские заповеди…»
Астафьев неопределенно хмыкнул. Становилась ясна причина подсознательного ощущения опасности, исходящей от этого Грина. Да, такие, как он, способны убивать и калечить без малейшего зазрения совести. Именно поэтому им повышают оклады, но не звания. Они нужны руководству не в тиши кабинетов, а там, где тонкий интеллект сочетается с грубой физической силой. Бывают «белые» агенты, бывают «черные», а есть редкая разновидность так называемых «серых» спецов, с равным успехом выполняющих как чистую, так и грязную работу. Астафьеву впервые доводилось иметь дело с интеллектуалом, способным на насилие.
«Не являясь специалистом, рискну предположить, что неровность характера Г. вызвана психическими отклонениями. В первую очередь, это презрительное и даже брезгливое отношение к женщинам, тщательно скрываемое, но проскальзывающее в некоторых поступках и репликах.
О его высокомерии по отношению к женскому полу свидетельствуют также определенные высказывания, сделанные в моем присутствии. Предполагаю, что Г. является убежденным холостяком, хотя его подлинная биография мне неизвестна…»
Астафьев вторично пробежал текст глазами. Последние два абзаца его насторожили. Известно, треть агентов проваливается из-за женщин, поскольку постель с древних времен остается наиболее удобным полигоном для выведывания тайн, плетения интриг и вербовки. Это нежелательный, но неизбежный процент потерь, учитываемый при подготовке операций. Руководство постоянно помнит об этой ахиллесовой пяте подчиненных и способно как-то контролировать ситуацию, отслеживая и предотвращая случайные половые связи. Другое дело – сексуальные отклонения. Они скрываются куда более тщательно, чем естественное влечение к противоположному полу.
Агент, обуреваемый комплексами, является слишком уязвимой и легкой мишенью для противника. Спутавшись с женщиной, мужчина не обязательно потеряет голову от страсти и даст волю языку. А вот будучи гомосексуалистом, садистом или мазохистом, он попадется на удочку в девяноста девяти случаях из ста. Психическое отклонение само по себе является прекрасным поводом для шантажа. Никто не желает предстать перед близкими и знакомыми в качестве извращенца. Сфотографированный с хлыстом мужчина будет лезть из кожи, чтобы предотвратить обнародование снимков.
Не известный президенту капитан Нетесаный не располагал фактическим компроматом на Грина, однако намекал, что в принципе это возможно. Почему бы и нет? А вдруг? Негативные штришки к портрету всегда затмевают положительные черты. Как в том старом анекдоте про чиновника, которому год за годом отказывают в переводе на руководящий пост. Получив очередной отрицательный ответ, он напрямик спрашивает у начальства: «В чем дело? Почему мне не доверяют?» – «Так ведь в молодости ты был замешан в какой-то темной истории с шапкой, – отвечает начальник. – Не знаю точно, в чем суть, но отношение к тебе настороженное». – «Шапка? В молодости? – недоумевает чиновник. – Ах да, однажды в университете был культпоход в театр, и там у меня свистнули пыжиковую шапку!» – «Вот видишь, – наставительно говорит начальник. – Значит, нет дыма без огня. Все-таки репутация у тебя запятнана, так что не обессудь».
– А ты, оказывается, кляузник, капитан Нетесаный, – пробормотал Астафьев, с наслаждением гоняя во рту тающий шоколад. – Где-то тебе майор Грин дорогу перешел, вот ты и злобствуешь. Факты, дорогой мой, факты, где они? Высокомерие по отношению к женскому полу, ха! Ты что, над постелью Грина свечку держал?
Решив проигнорировать туманные намеки капитана, Астафьев нашел для себя кое-что более любопытное:
«Педантичность, дотошность и аккуратность Г. граничат с маниакальностью. При этом он скуп, что проявляется в том, как он расплачивается в ресторанах. Я дважды ужинал с Г., и оба раза он доставал из бумажника ровно такую сумму, которая покрывала его собственный заказ. Думается, такой человек всегда преследует материальную выгоду».
– И молодец, – отметил Астафьев, разворачивая новую шоколадку. Он уже нисколько не сомневался в том, что капитан Нетесаный опасался человека, о котором давал показания, и стремился не к объективности, а к негативности изложения. Отсутствие конкретных фактов его не смущало. Видимо, он полагал, что абстрактными умозаключениями легче манипулировать, проще выстраивать их в удобном для себя порядке. Выставляя Грина в самом черном свете, Нетесаный явно рассчитывал избавиться от него.
– Дурак ты, капитан, – усмехнулся Астафьев. – Знал бы ты, сколько подобных писулек проходит через мой кабинет. Домыслы, преувеличения, тонкие намеки на толстые обстоятельства… И что? Чепуха на постном масле, вот что.
Астафьев раскрыл последнюю страницу. Она гласила:
«Следующий настораживающий фактор заключается в абсолютной аполитичности. Г. Никогда не обсуждает политические события, читает только специальную литературу, телевизионные программы смотрит бегло, беспрестанно переключаясь с канала на канал, выпуски новостей игнорирует. Нелюдим, тщеславен, честолюбив, очень высокого мнения о своих профессиональных качествах. Страдает недооценкой сотрудников и противников».
– Вывод? – буркнул Астафьев, фокусируя взгляд на последнем абзаце.
Вывод как таковой отсутствовал. Продолжались голословные обвинения.
«Законченный индивидуалист, Г. утверждает, что его родина находится там, где пребывает он сам. По его словам, государств, как таковых, больше не существует, мир поделен по сферам влияния между несколькими бизнес-группами. Развивая тему, он заявил, что разведки все больше уподобляются корпоративным службам безопасности, а шпионаж сводится к промышленному. На мое предложение податься в частную фирму, где платят больше, Г. ответил обещанием подумать. Считаю, что человек такого склада характера способен вести двойную и даже тройную игру».
Разочарованный, Астафьев закрыл папку и отодвинул ее от себя подальше. Он терпеть не мог кляузы и выбрасывал их из головы сразу после ознакомления. Единственное, что вызывало доверие в показаниях капитана Нетесаного, так это хладнокровная, обдуманная жестокость Грина к врагам. Что касается двойной и даже тройной игры, то в политике это было нормой, а не отклонением от правил. Долго ли Владлен Силин соблюдал договоренности с выдвинувшим его Ельциным? И не вечно же Астафьев собирался соблюдать паритет с Силиным. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И у него, у человека, запросов и возможностей намного больше. Все-таки царем природы считается он, а не какая-нибудь там корюшка.
«Все это было, будет и повторится снова, – печально подумал Астафьев. – Ничто не вечно под луной, как, впрочем, и под солнцем. Но это великое знание порождает великую скорбь, поэтому рациональнее не травить себе душу, а сосредоточиться на делах насущных».
– Ибо все суета сует и всяческая суета, – прошептал Астафьев и закрыл глаза.
Знал бы кто, как он устал… И этот груз ответственности, лежащий на плечах… Непомерный, тяжкий груз. Президенты, они как атланты, обреченные поддерживать небо. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. И конца этому не видно, особенно когда ты намереваешься баллотироваться на второй срок. Не славы ради. Во имя России, для ее дальнейшего процветания…
Интерком на столе Астафьева издал мелодичный перезвон.
– К вам Верещагин, Анатолий Дмитриевич, – прошелестело в динамиках. – Впускать или пообедаете сначала? Уже пятнадцать минут пятого. У вас был трудный перелет, а вы совсем не отдыхали.
Сунув коробку с шоколадками в ящик письменного стола, Астафьев ответил:
– Не до обеда. Приглашайте Верещагина. И больше ни души, ясно? Меня ни для кого нет.
– Даже для премьер-министра?
– В особенности для него, – отрезал Астафьев. – Я занят.
Электрический глазок интеркома испуганно мигнул и погас. Не часто доводилось помощнику слышать, как президент разговаривает в столь резком тоне. Выдержанный, вежливый, умеющий расположить к себе людей самых разных социальных слоев и рангов, Астафьев обычно сдерживал эмоции. Что на него накатило?
