Александр Бушков - Второе восстание Спартака
– Разрешите...
Кузнецов развернул карту – это оказалась карта Балтийского моря, – разложил на столе и ответил:
– Я говорил с Алафузовым,[3] а он профессионал крепкий, мы несколько раз все просчитали, проверили и взвесили, посоветовались со специалистами... Да, это рискованно, опасно, но... шанс на успех, безусловно, есть. И шанс немаленький... Может быть, лучше Семен Федорович обрисует положение вещей?
Командующий ВВС ВМФ привстал, склонился над картой. От неприметной точки на карте до Берлина протянулась жирная, уверенная карандашная прямая.
– Если стартовать с ленинградских аэродромов, то самолеты дотянут только до Либавы. Но вот тут, – Жаворонков ткнул пальцем в исходную точку на карте, – в Рижском заливе есть остров Эзель.[4] От него до Берлина примерно девятьсот километров. И при максимальном загрузе топлива в три тысячи килограммов наши самолеты смогут долететь до Берлина и вернуться обратно... Правда, при почти пустых баках...
– Лететь надо будет по прямой, – добавил Кузнецов, – над морем, отбомбиться и немедленно назад. Ни малейшего промедления. Пятнадцать-двадцать минут задержки, и до острова уже не дотянуть – не то что не зайти на второй круг, а садиться придется по ту сторону фронта, на территории, оккупированной противником...
Сталин все еще молчал.
– Черт подери, красиво! – шумно выдохнул Шапошников. – А что ПВО немцев? Вокруг Берлина зениток, как блох на барбоске...
– Но ведь советская авиация полностью уничтожена, не правда ли? – улыбнулся Кузнецов. – Самолетов-то у нас нет ни одного... И даже вы, товарищ генерал, поначалу были удивлены нашим планом. А фрицам и в голову не придет, что русские отважились на такую наглость.
– Лететь придется на предельной высоте, это тысяч восемь метров, – уверенно сказал Жаворонков. – Прожекторы не достанут. А если и достанут, то никто с земли не разглядит тип бомбардировщиков. И еще. Придется идти без сопровождения истребителей.
– Почему?
– Топлива не хватит даже на билет в один конец... Мы планируем сначала провести разведку погоды, потом разведку зенитной обороны города. И только после этого начать операцию.
– А кстати, самолеты какого типа? – спросил Берия.
– «ДБ-3»[5]. Или «ДБ-3ф», – незамедлительно ответил Жаворонков. – Наиболее подходящие для такой операции. Три звена по пять самолетов, итого пятнадцать машин. У меня есть все расчеты по исходникам...
– После. Я знаю, что такое дальние бомбардировщики. Запас бомб?
– Максимум семьсот пятьдесят килограммов на самолет. Но... я бы посоветовал загрузить по две двухсотпятидесятикилограммовых бомбы. Или по одной пятисотке.
– Планируемые потери?
Жаворонков замялся, и вместо него негромко ответил Кузнецов:
– Лаврентий Павлович, мы планируем, что все самолеты вернутся на остров.
– Даже без прикрытия истребителей?
– Так точно.
Берия уважительно поднял брови, но Кузнецов понял этот мимический жест по-своему и сказал с нажимом, уперев взгляд в карту:
– Я считаю: нам не нужно, чтобы летчики героически погибли за Родину. Нам нужно, чтобы летчики выполнили приказ Родины. И были готовы к дальнейшим победам.
Сталин тем временем надорвал папиросу по спирали, аккуратно ссыпал табак в трубку, чиркнул спичкой и наконец закурил. Спросил у Кузнецова, выдохнув облачко сизого дыма:
– Когда вы собираетесь начать операцию?
– Как можно быстрее, товарищ Сталин. Не позднее десятого августа. Обеспечивать аэродромы на Эзеле становится все труднее, немец ведь изо всех сил к Таллину рвется... Но недели полторы на подготовку у нас определенно есть.
– А не потому ли вы, Николай Герасимович, все это и затеяли, – ласково улыбнулся Берия, – чтобы заранее очки себе заработать? Если Балтийский флот все ж таки будет заперт немцем, товарищ Сталин вас по головке не погладит...
– Лаврентий Павлович!..
– Да шучу я, шучу, – отмахнулся Берия. – Должность у меня сволочная такая: в первую очередь плохое в людях подозревать. Потому что если я не буду подозревать, то грош мне цена, особливо сейчас, во время ох как далеко не мирное...
– Хватит, а? – устало скривился Сталин и оперся руками о столешницу. Кожа на тыльной стороне ладоней была сплошь усыпана старческими веснушками. – Итак. Что думаете по этому поводу, товарищи?
– Считаю, что такая операция сейчас просто необходима, – убежденно произнес Шапошников и азартно откинулся на спинку стула. – Бомбовый удар по Берлину – это, знаете ли... это удар Гитлеру не в бровь, а в глаз. Вся Европа с Америкой увидят, что СССР не только не сломлен, но и способен поразить хищника в самое сердце...
– Полностью согласен, – добавил Берия. – Однако, со своей чекистской колокольни глядючи, хочу вопрос задать: кто будет заниматься подбором экипажей?
– Товарищ Жаворонков, лично, – ответил Кузнецов.
– Планирую набрать людей из Первого минно-торпедного полка, – сказал командующий ВВС ВМФ, – и буквально через два дня перебазировать на остров. Хотел подключить и Черноморскую авиацию, но обстановка там сейчас не слишком-то благоприятная...
– Вам виднее, – пожал плечами Берия и сделал пометку в блокноте. – Только душевно вас прошу: перед тем как перебазировать, вы список экипажей мне перешлите, ладно? Корректировать ничего не буду, упаси бог, не мое это ведомство, а... Ну, просто так. Пусть будет. И еще. Как народный комиссар внутренних дел предлагаю считать эту операцию, ежели мы ее утвердим, совершенно секретной вплоть до завершения. Потому как если произойдет утечка и враг будет готов к торжественной встрече наших самолетов, то мы потеряем не просто машины и их экипажи... Так что наработки по обеспечению секретности и безопасности готов представить уже завтра утром.
– Итак, я вижу, что эта идея и вам пришлась по душе, – произнес Сталин. – Мне она тоже понравилась. Поэтому... Ответственным перед Ставкой за успех назначаю товарища адмирала Кузнецова. И докладывать о результатах будете лично мне.
– Есть, товарищ Сталин.
– И если вопросов, уточнений, комментариев, предложений больше нет, то на этом считаю разговор законченным.
Председатель Госкома обороны неторопливо встал (сделав знак остальным не подниматься: чай, не графья) и вновь подошел к окну. Сумерки уже сгустились, но небо на западе, там, откуда бронированным чудовищем наползал враг, было чистым, светло-голубым. Пурпурные тона исчезли совершенно – а вместе с ними исчезла и беспросветная тяжесть, давящая на сердце.
«Мы не сдадимся, – вдруг с холодной ясностью понял Сталин. – Мы никогда не сдадимся».
– Ставка... нет, лично я, – сказал он, не оборачиваясь, – возлагаю на этот полет очень большие надежды. И я не приказываю, я прошу вас не подвести народ и Правительство. Если акция сорвется, если самолеты не долетят, а будут сбиты на подходе к цели... Это, думаю, будет равносильно нашему проигрышу в войне... Спасибо, товарищи. Все свободны.
За его спиной заскрипели отодвигаемые стулья, зашаркали подошвы. Он не повернулся, продолжал смотреть на тускнеющий закат.
А где-то далеко, в районе Красной Пресни, завыли сирены, предупреждая о приближении немецкой авиации.
Вираж первый, романтический. путь к Берлину
Глава первая
Люди в белых халатах
За окном свирепствовала лютая, редкостная даже для конца декабря стужа, а внутри корпусов было не просто тепло: внутри было жарко. Котельная госпиталя кочегарила на полную катушку. И не удивительно – прежнего завхоза отправили не то строить каналы, не то рубить леса, короче, приносить пользу всему народному хозяйству. Наглядный пример много убедительнее высокопарных слов и яростной пропаганды. И теперь можно голову прозакладывать, что новый завхоз вовремя и в достаточном количестве запасет угля, отремонтирует котлы и трубы, проверит все до единой батареи... Словом, врачи и больные могли не волноваться – даже если уличная температура против сегодняшних минус тридцати шести упадет до минус сорока шести, никаких аварий не будет.
Благодаря раскаленным батареям форточку в библиотеке можно было не закрывать. А то закроешь и задохнешься, как от боевых отравляющих веществ, – настолько плотная табачная завеса висела в помещении.
Как-то так само по себе сложилось, что курилкой этого отделения госпиталя стала библиотечная комната. Ну а где еще можно спокойно подымить и неспешно потолковать о всякой всячине? На лестничных площадках тесно и прохладно, а все коридоры забиты койками – Финская война переполнила госпитали и больницы Ленинграда.
Собственно, о ней, о войне, в курилке в основном и говорили. Разговор, конечно, соскакивал и на иные, сугубо гражданские темы, но неизменно возвращался к «зимней войне»... А чему тут удивляться, когда все обитатели госпиталя еще совсем недавно мерзли в снегах на Карельском перешейке, а над головой свистели финские пули.
