Владимир Ефимов - Симуляция
Консерв проводил щедрого "пиджака" ничего не выражающим взглядом бедуина. С такими глазами на Пустоши живут, с такими убивают и с такими же – умирают. Никто не должен знать, что ты чувствуешь, тогда у тебя есть шанс. Но к Чарли Консерв по-прежнему испытывал только презрение. Одна бумажка тут ничего изменить не могла.
Дождавшись конца рабочего дня, он ссыпал в карман содержимое жестянки, сунул ее за пазуху, сложил картонку, на которой сидел и не спеша направился по пустеющим улицам предместья.
Когда Консерв зашел в "Ковригу", Чико с Перочистом сидели за тем же столиком, как будто никуда и не уходили. У Перочиста был свой столик, который немедленно освобождался при его появлении.
Посетителей с утра заметно прибавилось. Новый человек мог бы сказать, что бар полон. Это если он не видел, что здесь творится по вечерам в дни выплат. Проститутки Любимчика работали в полном составе, кроме Лани, которая все еще оставалась с Жекой наверху. Девочки были совершенно поражены этим фактом, и с удовольствием бы его обсудили, если бы горячее вечернее время дало бы им такую возможность. Они успевали лишь обмениваться выразительными взглядами и коситься на потолок.
Консерв сразу прошел к столику Перочиста и сел, зная, что его ждут.
– Чтоб ты жил, Перочист, и ты, парень.
– И ты живи, Консерв. Выпьешь с нами?
– Отчего ж не выпить с правильными людьми?
В конце концов, солнце вставало примерно так же часто, как и садилось, и монета падала примерно столько же решкой, сколько и орлом. [4]
Опрокинув стопку и неторопливо закусив, нищий вытащил свою картонку и сверясь с понятными только ему пометками, начал пересказывать в мельчайших деталях все виденное за день в магазине. Чико быстро заскучал от обилия подробностей, но Перочист слушал с неослабным вниманием, переспрашивая некоторые нюансы и уточняя то одно, то другое. На этот раз его заинтересовал утренний ритуал перестановки манекенов, и наводчику пришлось ответить на множество заковыристых вопросов. Потом Перочист начал выспрашивать, не выходил ли Орехов из своего кабинета до закрытия, причем вопросы ставил как опытный следователь, подъезжая к одной и той же теме с разных концов.
– Скандалы какие ни то были?
– Нет, Перочист, все было спокойно.
– А необычные какие-нибудь покупатели?
– Не… Хотя был один пиджак с приколом. Галстук себе выбирал, – Консерв глянул на свою картонку, – час сорок где-то. Выбирал, выбирал, потом встал столбом и простоял минут двадцать. Зарубило его. Может припадочный какой. А скорее просто не в себе был. Знаешь, как у них, пиджаков… А до того ты, Перочист, заходил. Фраером прикинутый. Носки купил, да по сторонам смотрел.
– Годи. Тот пиджак, он что так и простоял столбом двадцать минут?
– Не меньше.
– И что продавцы?
– Да ничего. Косились, как на психа.
– А из начальства никто не выходил?
– Перочист, если я сказал, что хозяин не выходил весь день, значит так оно и было. Разве что, когда я отлить отлучался. Но и то вряд ли. У него там, верно, и сортир и столовая. Но сам я этого, понятно, не видел.
– Добро. Спасибо тебе, Консерв, за инфу, – Перочист выложил на стол несколько купюр, – твоя работа пока кончилась. Гуляй три дня, а потом опять погляди, до пятницы. Это будет не мелкое дело. Таких дел и старики не помнят.
Нищий с сомнением покачал головой, забрал деньги и направился к выходу. А Перочист привстал и гаркнул, перекрывая шум толпы:
– Хозяин! Комната нужна!
У пустынников был не лишенный смысла обычай никогда не обсуждать опасные дела дома, точнее в тех местах, которые заменяли им дом. Они прибегали к временным убежищам, а Перочист мог даже позволить себе снять на несколько часов комнату. Там он вынул из кармана несколько листов бумаги и начал их комментировать, не столько поясняя, сколько рассуждая вслух:
– Вот, это магазин, его зал. Три стены стеклянные, это витрины. Сзади контора, что там творится, мы не знаем. Босс выходит вот из этой двери с кассой в мешке. До начала работы он наводит свою декорацию в зале и уходит к себе. Больше он в зале не появляется, а если надо отлучиться среди дня, он пробегает по залу, как заяц. Вот фото. Я так думаю, что он покупателей боится.
– Как так? – удивился Чико.
– Обыкновенно. Своих продавцов он строит, а перед покупателем надо шестерить. А кому шестерить охота? Но днем он, возможно за залом следит по видео. Камеры здесь, здесь и вот тут. Короче, Чик, – Перочист, наконец, решил головоломку, – Ты должен появиться вот здесь, в зале, вот в этой точке. И ровно в тот момент, когда Орехов будет проходить мимо. Берешь у него кассу, и выходишь здесь, через витрину. Дальше просто, – он взял листок с другой схемой, – бежишь вот сюда, во двор. Шагов двести. Здесь надо приготовить мопед. Я буду за ним присматривать.
– Почему мопед?
– Потому что на мопеде нет номеров. И угнать его проще. И можно будет уйти дворами, прямо в Пустошь.
– Его же хрен заведешь!
– Здесь горка. Первые триста метров идут под уклон… Стоп! Берем два мопеда, и уходим вместе. Если один заглохнет – уходим на одном.
– Перочист, ты, конечно, голова, но скажи мне, ради Бога, как мне появиться посреди магазина, когда он будет закрыт и в зале будут только охрана и продавцы с кассирами?
Губы Прочиста растянулись в некое подобие улыбки:
– А вот это, Чико, и будет наш самый большой сюрприз.
* * *
Бар "Коврига" привык к колоритным сценам. Поэтому никто не обратил особого внимания, когда ближе к полуночи сверху спустился серьезный парень Чико, оставивший где-то свою непременную невозмутимость. Он подошел к стойке, хлопнул один за другим два стакана крепкой и покинул заведение. Все это время он скреб свой бритый затылок и приговаривал: "Ну, блин! Ну, вира-майна!" Вид у него при этом был самый потерянный.
А вы знали, что на презервативах есть серийные номера? Hет?! Значит, вы их не разматывали достаточно далеко! [11]
Никто особо не удивился и позже, ближе к утру, когда на верху лестницы, ведущей в номера, появилась Лань, хотя вид у нее был несколько необычный. Она нетвердо стояла на ногах, откровенное платье сидело на ней как-то косо, по лицу блуждала улыбка Будды. Девочки, дожидавшиеся ее появления в полном составе, разинули рты. Лань спустилась на подворачивающихся ногах, крепко держась за перила, подсела к подругам, и, повертев в руках заботливо поданный стаканчик, обратила к ним затуманенные глаза, окруженные темными кругами размазанной косметики.
– Девочки… – проговорила она и замолкла, глядя поверх голов, – Девочки, я и не знала, что так бывает, – и лицо ее расцвело уже вовсе идиотской улыбкой.
В воцарившейся тишине она отставила стакан, к которому так и не притронулась, пробормотала: "Пойду я" и, пошатываясь, направилась к выходу.
Завсегдатаев "Ковриги" действительно трудно удивить, но все же посетителя, явившегося на другой день, они запомнили надолго. Сразу после полудня в бар вошел клерк Чарли, собственной персоной. Разговоры умолкли, и все, как один, уставились на его безупречный костюм, строгий галстук и портфельчик в правой руке. Громилы из рабочих сразу стали прикидывать, к чему бы придраться, жулики – как бы добраться до бумажника, а у хозяина одна за другой промелькнули несколько мыслей, одна неприятнее другой. Сначала он подумал, что это явился с инспекцией какой-то чиновник из неведомого еще департамента, но инспекторы всегда излучают особое агрессивное спокойствие, а гость явно был взволнован и неуверен. Потом он решил, что это адвокат по поводу одной из драк, которые иногда кончались и убийствами, а без членовредительства вообще обходилась редкая неделя. Впрочем, вряд ли кто из пострадавших мог нанять такого холеного адвоката. Хозяин даже начал склоняться к дикой мысли, что кто-то из центральных кланов решил прибрать "Ковригу" к рукам и прислал своего эмиссара для переговоров, но к этому времени Чарли уже подошел к стойке, заказал пиво и спросил, где можно найти человека по имени Пойнтер.
* * *
Чарли не просто было узнать это имя. Когда он вчера вечером пришел в больницу к Марьям, предварительно уточнив у супруги корпус и номер палаты, он не смог узнать от нее ничего вразумительного. Он и нашел ее далеко не сразу – оказывается, Марьям за это время перевели в другое отделение. Исходив немало пахнущих хлоркой коридоров, и открыв, наконец, нужную дверь, он был совершенно поражен увиденным.
Все, и он в том числе, были уверены в том, что болезнь Марьям – это всего лишь легкое недомогание, результат несколько истрепанных нервов. Его супруга на правах первой подруги беседовала с врачом, и принесла много интересных слов про стресс достижения, который дает сильнейшую психологическую нагрузку и потому чреват психосоматическими проявлениями. Чарли ожидал увидеть девушку, утомленную излишними переживаниями, а войдя в палату увидел лишь тень, призрак былой Марьям. Он ее не сразу узнал, настолько она осунулась. Лицо ее потемнело и заострилось, глубоко запавшие глаза горели лихорадочным огнем. Невероятно худая рука с уходящей под кожу иглой капельницы выглядела беспомощно и трогательно.
