Владимир Ефимов - Симуляция
– Ты меня как будто уговариваешь?
– Я? Да я просто рассказываю тебе, Чико, что и как.
– Я благодарен, Перочист. Есть инфа, а есть мудрость. Инфу приносят шестерки, а мудрость дают старшие.
– Ты правильный парень, Чик. Другому я не стал бы давать такую добрую указку. К вечеру придет Консерв, он расскажет подробности.
Такому серьезному парню, как Чико, полагалось бы промолчать, всем видом показывая, что его ничего не интересует. То что тебе нужно, ты уже знаешь, так учат старшие. Но Чик был нетерпелив:
– Что хоть за пойнт, Перочист?
Перочист не смог скрыть презрительной усмешки, но от поучений удержался. Чико предстояло идти на дело. Он даже ответил:
– Одежный магазин Орехова знаешь?
Чико глянул удивленно:
– Это ж не наша земля.
– Не наша и не чужая. Его никто взять не может. А мы возьмем.
* * *
Консерв был нищим, и, в отличие от Валуна, для него подаяние было основным доходом. Но не единственным. Он не попрошайничал в людных и доходных местах, там работали городские нищие, в сущности наемные работники, отдающие большую часть заработка своим хозяевам. Консерв презирал их, как и всех городских жителей. На Пустоши каждый был сам себе хозяином. Там тоже были свои правила и свои начальники, но никто не говорил тебе, когда вставать, что делать, как смотреть. На Пустоши никто не решал твоих проблем, потому и выжить там мог не каждый, но пока ты жив, твоя жизнь принадлежит тебе.
Консерв побирался на улицах рабочих кварталов, его можно было увидеть и в таких местах, где за день проходит меньше сотни человек. Выручка его бывала невелика, зато конкурентов никаких. Да и патрули встречались нечасто. К тому же, его ремесло было удобно совмещать с другим – с ремеслом наводчика, что он и делал весьма успешно. Переходя со своей жестянкой от одного угла к другому, он внимательно наблюдал за магазинчиками, аптеками, прачечными, а потом, за стаканчик-другой, щедро делился со знакомыми иванами добытой инфой: когда уходят и приходят хозяева, когда уносят выручку, как запирают двери, сколько людей бывает в заведении и когда. Если с его указки проходило успешное дело, то ему обычно подбрасывали небольшую долю.
Сейчас он по просьбе Перочиста уже вторую неделю наблюдал за большим одежным магазином, самым жирным куском во всем предместье. Собственно, он уже и не принадлежал к рабочим кварталам, и одевались в нем в основном "белые воротнички" из более приличных районов. Но и рабочие позажиточнее заходили туда, когда был повод шикануть.
Консерв изо дня в день наблюдал за работой магазина, меняя точки наблюдения, примечая детали опытным глазом, иногда даже делая фотографии на полученную у Перочиста камеру. Обычно первым в магазин приезжал его хозяин, коммерсант Орехов со своим водителем и секретарем. Важно пройдясь по торговому залу, он проверял, все ли выглядит достаточно внушительно и, частенько, начинал мелкие реформы. По его указаниям сотрудники переставляли стеллажи с одеждой, переодевали манекены или переставляли их с места на место. Господин Орехов выглядел как полководец, размещающий войска перед решительной битвой. Затем он скрывался в своем кабинете и больше не показывался оттуда до конца дня.
Одновременно подходили первые сотрудники, магазин открывался, подтягивались редкие покупатели. В торговом зале начинали работать один-два продавца, кассир, два охранника. К полудню покупатели уже тянулись ручейком, и к этому времени вся ореховская рать была в сборе. Два кассира, почти десяток продавцов, уборщица, трое подсобников. Вечером ручеек покупателей превращался в реку, по субботам эта река была особо полноводной и продавцы сбивались с ног.
Кассиры несколько раз за день снимали кассу и относили деньги в кабинет хозяина. Видимо, у него там был сейф. Потом поток редел, и к закрытию в магазине оставался, фактически, только скучающий персонал. Охранники запирали двери и проверяли не осталось ли посторонних в зале.
Продавцы наводили порядок на стеллажах. В это время подъезжали инкассаторы, их броневик останавливался почти вплотную к главному входу. Один сидел за рулем, другой заходил внутрь, третий оставался у двери. Охранник впускал инкассатора и опять запирал дверь. Орехов выходил из своего кабинета с опечатанной сумкой и вручал ее инкассатору. Тот, в сопровождении двух охранников, направлялся к выходу. Охранники отпирали дверь и выходили сами, блокируя с двух сторон пространство между входом в магазин и броневиком. Затем выходил инкассатор с деньгами и тут же садился в машину. Через мгновение броневик уже удалялся по улице. Все это время в торговом зале было около дюжины сотрудников, а охранники и инкассаторы действовали четко и сосредоточено. Они прекрасно представляли себе, сколько желающих наложить лапу на их кассу найдется в неблагополучном соседнем районе.
Лишь проводив броневик, Орехов проводил со своими людьми короткий разбор полетов, отпускал всех, кроме ночной охраны и покидал магазин сам.
Кажется, теперь я знаю, как течет время для червячка, насаженного на крючок: ничего выдающегося, просто щедрая порция смертной скуки перед тем, как тебя съедят – боюсь, примерно таким образом и коротает свой досуг между рождением и смертью большинство людей… [6]
Благодаря обширным прозрачным витринам Консерв мог за всем этим наблюдать. Сейчас он ясно видел клерка, подбиравшего себе галстук с рубашкой. Тот рылся на стеллажах, подходил к зеркалу, шел к вешалкам и опять возвращался к зеркалу, чтобы сложить две покупки бутербродом и оценить их в сочетании со своим лицом. Лицо было сведено стандартной жизнерадостной судорогой преуспевающей шестерки.
"Давай, давай, – подумал Консерв, – Хрен тебе поможет твой галстук. Высушат и выкинут. И удавишься ты на своем галстуке". Все, кто работал по найму, представлялись ему безнадежными слабаками, продавшими хозяину и тело и душу. К ореховским продавцам он относился более сочувственно. Пока он изучал распорядок магазина, работники стали ему родными. Он и сам однажды поймал себя на мысли, что считает магазин Орехова своим местом работы. Он знал о нем все. Он уже мог угадать процентов на семьдесят, что сделает продавец или кассир через пятнадцать минут. Одного он не мог понять, сколько не ломал голову: каким образом Перочист собирается взять кассу? Консерв не видел к этому никаких реальных возможностей. Система была отлажена идеально, пробить ее можно было разве что чудом.
* * *
Если бы клерк Чарли Нуар, подбиравший галстук с рубашкой, мог услышать мысли Консерва о своем будущем, то вряд ли стал бы сильно возражать. Будущее ему и самому представлялось безрадостным. И новый галстук тут действительно не поможет, хотя Чарли и предпочитал встречать критические моменты своей судьбы в новом галстуке и впервые одетой рубашке. Это было своего рода жертвоприношение, попытка сбросить старую шкуру вместе со всеми прошлыми неудачами. Переговоры, которые ждали его в конце следующей недели, могли стать последними в его карьере. Шеф ясно дал понять, что если Чарли не сможет договориться о поставках, его просто вышвырнут. Это ни к черту не годилось. Как можно вообще так ставить вопрос? Все годы, отданные фирме, служба не за страх, за совесть… Что же все это уже ничего не значит!? Чарли уже и сам себя убедил, что служил верой и правдой и принес фирме немалую пользу. Но, конечно, дело было не в справедливости. Он чувствовал, что из этих переговоров толка не будет.
Фирма поставляла оборудование для аэродромов. Суммы заказов были огромны, клиентов были единицы, один контракт мог кормить десять лет. Как получилось, что последние три года Чарли занимался только подготовкой контракта с приморской авиакомпанией? Если бы кто-нибудь спросил его сейчас, он бы сказал, что его подставили, чтобы теперь сделать козлом отпущения. Но все эти три года ситуация его вполне устраивала. Четкая задача, ясный круг обязанностей, широкие полномочия… Вовсе не хотелось думать о том, что задача может оказаться невыполнимой и за все придется отвечать. Чарли готовил варианты предложений, собирал сведения о заказчике, составлял досье и психологические портреты на его руководство. На него работали инженеры, экономисты, сыщики из службы безопасности. Можно было собой гордиться. Отчеты выглядели так внушительно! Но к ведущим менеджерам в фирме относились, как в средние века к пушечным мастерам: кто отливает пушку, тот из нее и стреляет. И если ее, спаси и сохрани, разорвет… Можно сколько угодно объяснять, что пушка отлита и высверлена по всем правилам, что сталь прекрасная и раковин в ней нет, но какое это будет иметь значение, когда клочья твоего тела разлетятся праздничным салютом?
Образ был популярен. У шефа над столом даже висела цитата из древней рукописи, в которой говорилось о несчастном пушкаре, которого "разметах неведомо куда". Чарли три года отливал, высверливал и заряжал свою пушку. И теперь, когда не стрелять было уже невозможно, на стволе обнаружилась заметная трещина. Разведка сообщила, что приморцы ведут переговоры и с конкурентами. Впрочем, это можно было и предвидеть. Как бы там ни было, все должно было решиться на ближайших переговорах меньше, чем через неделю. Чарли знал, что решение еще не принято, но абсолютно не верил в успех. Большее, о чем он мог мечтать – это что все как-нибудь да отложится еще на недельку-другую. Хотя в случае успеха его ждало не просто прощение. Его ждало немедленное повышение и гарантированная спокойная жизнь на ближайшие лет десять. Следующие поражения ему бы прощали, а если бы ему удалось заключить еще один контракт, он, скорее всего, занял бы место своего шефа.
