Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед
– Нет! – сказал Илья сам себе. – Не надо. Не идти? Как? Ведь всем понятно, что я буду кружить в этом Кривом переулке, как голодный пес у витрины мясной лавки. Я уверен, что Алька тоже хотела, чтобы я…
И вот тут дурацкое, самое решающее, соображение – глупее которого не придумаешь – посетило Илью: то, что у Александры остался последний шанс отказаться от Паливцева и что он, Илья, не может лишать ее этого шанса!.. Как прихотливо устроена человеческая натура: не так давно Илья лелеял самые суровые взрослые планы, а вот теперь цеплялся за какую-то совершенно детскую отговорку, как за соломинку… И шел, шел навстречу своей судьбе – как агнец на заклание.
Интересно, мог ли просчитать это предусмотрительный товарищ Лагин?
Тающий под ногами теплый снег гадко чавкал. Наконец Илья пришел на место – вот оно: покосившийся уличный фонарь, последний в этой нескончаемой череде, дырявая чугунная ограда, высокая, в нескольких местах залатанная железными щитами и растрескавшейся широкой доской с надписью «Причалъ № 6». Он остановился у калитки. Скорее на ощупь, нежели что-то реально рассматривая, отодвинул засов, жирно смазанный солидолом. До его ушей дошли приглушенные голоса, пробивающиеся из дома; вот брызнул чей-то смех, вот раскатился чей-то бас. Эх, уж не Юрка ли Пыж? Кажется, он собирался пойти. А что ж ему? В отличие от многих, с Паливцевым у него всегда были отличные отношения. Да и не прийти на свадьбу приемной дочери своего прямого начальника, товарища Лагина – это как-то… э-э… не по-чекистски, что ли.
Холодный отошел от открытой уже калитки, не решаясь войти в этот чертов двор, туда, где бормотали выгнувшиеся, облепленные комьями мокрой листвы деревья, поблескивающие под лунным светом и мучнистым светом фонаря; туда, где разбитая статуя фонтана и черная покосившаяся голубятня…
– Да что я, не человек, что ли? – пробормотал Илья. – Ладно уж, пойду поздравлю молодых! Безалкогольная, говорите вы, Семен Андреич?..
Он потянул из заложенной во внутренний карман фляги и решительно вошел во двор. Направился к парадному подъезду. И чем дальше он шел, тем больше его показательно-уверенная походка сбивалась на какую-то тряскую рысь. Таяло расстояние до крыльца, на лице Илюхи таял нездоровый румянец, сменяясь бледностью. На растрескавшихся ступенях крыльца, основательно выбитых временем и сменой вех, валялся человек. Поза и время суток не оставляли сомнений в том, что разлегся он тут вовсе не с целью позагорать. Несколько мгновений Илья гипнотизировал взглядом раскинутые ноги в дурацких брюках-дудочках и желтых ботинках, которые, кажется, он сам сгоряча и присоветовал носить Льву Ивановичу, начисто лишенному вкуса.
Конечно, он – Паливцев.
– Ядрена головешка! – пробормотал Илюха. – Эко его угораздило…
Конечно, первым желанием было бежать. Судя по всему, помощь уже запоздала: у первой ступени натекла черная лужа крови, и по ее размерам легко было представить масштабы кровопотери. Однако тут Паливцев слабо пошевелился и тихо застонал. Он был еще жив. И тут бежать бы Илюхе!.. Тот же Лев Иванович и пальцем не шевельнул бы, проси его о помощи человек, которому еще можно помочь – только протяни руку.
Илья пробормотал головокружительное ругательство и, склонившись над Паливцевым, расстегнул тому рубашку и раскрыл рану. Да, это было серьезно. Кто-то со знанием дела всадил клинок в правое подреберье и, без сомнения, зацепил печень. И потому было странно, как Паливцев вообще до сих пор жив, хотя так слаб, что даже не может позвать на помощь. Лев Иванович открыл правый глаз и что-то пробормотал.
Неизвестно, что дернуло Илью склониться к самым его губам.
– Что?
Рот Паливцева снова искривился и произнес несколько скомканных слов. Кажется, на этот раз Холодный разобрал:
– Нет… не тебя…
И вот тут на весь двор раздался придушенный вопль. И как этот голос ни был похож на обычный голос Александры, Илья узнал сразу, даже не заглядывая в дальнее окно, где она стояла.
Конечно, вот тут Холодного ударило: пора! Он и так преступно медлил и, кажется, уже погубил себя.
Парень рванулся к калитке, которую даже не запер; он бросился на простор, как птица из тесной клетки. На самом излете своего бега по двору напоролся он на небольшую, плотную, темную фигуру, разом выкристаллизовавшуюся в проеме калитки. Страшный удар на несколько мгновений лишил его зрения, второй удар, под дых, заставил Илью захлебнуться в сполохе огневой удушающей боли. Подхватило, завертело, ну а третий удар бросил его лицом вниз на освещенный пятачок, ближе к крыльцу.
А дальше – известно. Было продолжение яростной схватки с недавними товарищами, с Прутковым и Ленькой Ипом, были выстрелы людей Лагина, уложившие замертво Жеку Лившица, хотя пули предназначались ему, Илюхе. Была ожидаемая смерть Паливцева – и только странно, что он ждал, пока над его телом соберется так много людей, вообще-то пришедших в дом совершенно по иному поводу. В конце концов, это уже было неважно. По крайней мере – не столь важно для Холодного, который разом понял, что его жизнь кончена. Но он попытался сказать Альке, стоящей на пороге с поднесенными к лицу кулакам, что он не убивал. Нет, не так. Он вымолвил:
– Я шел поздравить. Это – не я.
И вот тогда она тряхнула головой и ответила звонко и яростно:
– Не верю!
А кто бы, в самом деле, поверил на ее месте?
15
Его вызвали к следователю только на второй день. Причем вместо ожидаемого начальника Управления ГПУ по Желтогорской области Илья увидел какого-то юнца, который, кривя слюнявый рот, напропалую оскорблял Илью и не сумел толком сформулировать ни одного вопроса обвинения. Зато он дважды ударил Илюху по лицу и назвал «тупой скотиной» и «нэпманским элементом». В иной ситуации Илья охотно обучил бы товарища следователя более крепким ругательствам, однако сейчас как-то не было настроения.
К Лагину он попал дня через три после того, как случились эти жуткие события на свадебном торжестве Паливцева. Семен Андреевич сидел за своим столом очень спокойный, но бледный и какой-то осунувшийся.
– А, – только и сказал он, когда ввели Илью, и жестом отпустил конвой, велев ждать за дверями.
– Ну.
– Что – ну?
– Что скажешь, говорю?
– Да я, собственно, уже все сказал, товарищ Ла…
– Гражданин.
– …гражданин Лагин, – послушно повторил Илья. – Я уже все сказал. Я никого не убивал. Я вошел во двор, когда Паливцев уже валялся там в луже крови. Думаю, его подрезали уже минут пятнадцать как, – добавил он, сцепив руки замком и попытавшись максимально сосредоточиться. – Да и ножа у меня не нашли, а значит, главной улики нет.
– К сожалению, улик столько, что хватит засудить весь ваш выпуск из первого интерната, – отозвался Лагин. – Дело твое на контроле у первого секретаря Брылина. Полно отпечатков твоих пальцев в таких местах, что… ну, ты понимаешь. Да одного вмешательства Брылина хватит вполне, тем более что Баранов с пеной у рта настаивает на твоем расстреле. Еще лет пять-шесть назад так и было бы – пристрелили как бешеную собаку, без разговоров и, быть может, даже без суда. А сейчас, понимаешь – социалистическая законность должна быть соблюдена, Илья. Но главное не в этом. – Он подался вперед, опираясь локтями на столешницу, и тихо выговорил: – Главное, что я тебе не верю.
– Почему? – в тон ему выговорил Илья. – Потому что вы меня отговаривали, причем так отговаривали, что я долго думал, что именно вы имели в виду: подговаривали убить Паливцева или, напротив, всячески от этого отвращали?
– Хорошо говоришь… Но на суде, наверно, не пригодится, Илюша. Я, кстати, тебе даже сочувствую. Да. В чем-то понимаю. К тому же, думаю, Паливцев – это еще не самое черное дело в твоей жизни, да и на моей совести, наверно, бывали вещи и похуже, чего уж там. Нет, дело в другом. Ты ведь бежал. Спасался бегством. Ты почти ушел. Они же тебя не догнали. Тебе оставалось вынырнуть в калитку, и все, дело с концом. И вот тут тебя, к несчастью, остановили. Ударили, смяли, бросили на землю. Это был я.
– Что? – переспросил Илья.
– Это был я. Впрочем, по твоему выражению лица тогда было понятно, что ты мало что различаешь перед собой – вот и меня не сумел узнать. Вот так.
Илья остолбенело смотрел на этого человека и понимал, что мгновенно вызревшее в его голове шальное предположение, что Паливцева убил именно Лагин, верно. А что, была полная возможность. Но тогда шансов выкарабкаться из этой истории у него нет. Нет никаких шансов у человека, которого видели над телом. Который пытался бежать. Который оказал сопротивление, вследствие которого – пусть даже не по его, Ильи, вине! – погиб еще один человек.
Никаких шансов.
Холодный поднялся со стула:
– Мне нечего больше сказать, гражданин Лагин.
