Евгений Сартинов - Черный риэлтер
— А опознать вы его сможете? — спросил Колодников.
— Смогу, чего там такого.
— Паша, Виктор — возьмите бабушку, провезите ее на ту улицу, попытайтесь найти этого Колю.
— Хорошо.
Тут с улицы вернулся Сычев.
— Есть тут следы колес, спасибо нашему мэру. Все он денег не найдет заасфальтировать наши дороги. Судя по следам — «Жигули», классика, хорошо поношенные. Уже, кстати, шипованые.
В это время Астафьев зашел в секретариат, и его развернули к ио. начальника ГОВД.
— Юрий Андреевич, вас тут Попов просил зайти.
Попов выглядел неважно: глаза красные, лицо бледное, майор был неряшливо выбрит. Астафьев уже знал, что произошло с его матерью, и взглянул на все эти недостатки в облике начальника с сочувствием.
— Вызывали, Владимир Александрович?
— Да, вызывал. Юрий Андреевич, доложите, как идет дело по фактам мошенничества Зубаревской?
— Хорошо идет. Выявлено уже двадцать семь эпизодов.
— Сколько?! — Попов был потрясен.
— Двадцать семь.
— Что-то слишком много. Ты принеси мне штук пять, самых важных, я посмотрю, за уши там ничего не притянуто.
Астафьев развел руками.
— Увы, у меня их уже нет.
— Как нет? А где они.
— Так, нет. Вас не было, а дело сложное. В связи с тем, что там примерно пять случаев с предполагаемыми убийствами, их забрала к себе прокуратура.
— Когда?!
— Вчера. Вас не было, а они просто попросили передать им, так что мы решили с Логиновым отдать им всё.
— Всё!
— Да, всё.
— Но почему всё? — не мог понять Попов.
— Потому, что все преступления Софьи Зубаревской носят опасный для общества характер, и объединены в одно дело.
— Кто подписал постановление?
— Кудимов.
— Хорошо, иди.
Сразу после ухода Астафьева Попов начал названивать городскому прокурору.
— Алексей Дмитриевич, добрый день. Попов вас беспокоит.
— Добрый день, Владимир Александрович. Я слыхал, у тебя с матерью проблемы.
— Да, пошла на рынок, поругалась там с продавщицей, отошла от лотка три метра и упала с обширным инсультом. Нашла где правду искать — на базаре. Сейчас в коме, врачи надежды не дают. Ждем с минуты на минуту.
— Сочувствую.
— Спасибо. Слушай, а зачем это ты забрал к себе все дела Зубаревской? Там же много мусора? Все их все равно не докажешь, только время потеряешь.
— Ну, и если половину докажешь, и этого хватит ей на пожизненное. Беспредельщица она, эта цыганка. Все ее художества можно квалифицировать как особо циничные, и опасные для общества.
— Понятно. А кому определили ее дела?
— Малиновской.
"Все! — подумал Попов. — Хрен я эту цыганку больше прикрою. На пару с Юркой они раскрутят ее до самых печёнок".
Попрощавшись с прокурором, Попов набрал на мобильнике эсэмэску: "Надо встретиться".
Вскоре пришел ответ: "Ильмень, в час".
ГЛАВА 20
В час дня Астафьеву позвонил Шварцман.
— Ну, ты мне удружил, Юрий Андреевич! Нашел себе киллера из киллеров!
Астафьев опешил.
— Ты это про что, Саня?
— Да про того парня, которому ты вчера прострелил ногу.
— А, «Квазимодо». И какие там у тебя проблемы?
— Проблемы такие, что он оказался глухонемым. Послали меня его допрашивать, а он мычит, как кентавр не доеный, и все.
"Так вот почему он не убежал после выстрела в воздух. Он и не понял, в чем дело", — догадался Юрий.
— А почему ты этим занимаешься? — спросил он Шварцмана.
— А потому, что ваш дом с недавних пор находится на моем участке.
— Понятно. Кто он, этот "горбун проклятый", еще не выяснил?
— Нет, документов при нем никаких. Пробовал ему писать записки — по глазам вижу, что понимает, но отвечать не хочет.
— Ладно, попробую что-нибудь узнать про это. Кто-то же у нас в городе должен заниматься такими людьми?
В это время Колодников и Демин пытались привести в чувства хозяина дома по улице Достоевского пятьдесят шесть. Получалось это с трудом, тот был в состоянии близкому к коме. Его подруга, толстая дама в трико, с совиным лицом, короткой стрижкой и татуировками на оголенных руках, была хоть и поддатая, но на ногах стояла твердо, и речь вела вполне связанную.
— И что вам всем тут от Кольки надо? — сурово спросила она.
— Он сегодня утром выходил из дома по улице Лермонтова пятьдесят два, а там произошло убийство, — пояснил Колодников.
— Это вы че ему, мокруху шьете!? — лицо дамы грозно нахмурилось, и она еще больше стала похожа на сову.
— Почему обязательно мокруху? — спросил Демин.
— Потому что я знаю вас, мусоров е…х, сама раскрутилась на червонец по вашей милости.
— Это за что же ты так долго у «хозяина» отдыхала? — Спросил Демин.
— За что, за что — за дело. Мужа, козла е…, ножом пырнула. Он потом кровью истек, пидор.
Демин аж засмеялся.
— Ну вот, а говоришь, по вашей милости? Сама мужа запорола, а виноваты мы.
— А что, я ведь права была. Он мне изменял с родной сестрой, с младшей, с Веркой, сучкой. Я их застукала в своей постели, и покарала. Верка, правда, сука, сбежать тогда успела, а то бы я и ее бы тогда замочила. А меня взяли и посадили ни за что.
— Слушай, подруга, не парь нам мозги, — Колодников был суров. — Поднимай своего сожителя, нам его допросить надо.
— Да про что?!
— Про убийство на Лермонтова пятьдесят два! — заорал уже Демин. — Если не разбудишь, то сейчас мы его забираем и увозим с собой.
— А-а! Ну, так бы и сказали. Не надо его никуда уводить. Не убивал он этого деда. Не любила я его, приходил он тут пару раз с Колькой. Противный такой, небритый всегда, бородавка эта еще на носу, — ее аж передернуло от отвращения, — а туда же. Колька только отвернется, он ко мне с обниманием лезет. Уж полгроба из задницы торчит, а он все туда же! С обжимками. Вот Колька вечером пошел к Верке, за водкой…
— Это по Лермонтова сорок? — спросил Демин.
— А хрен его знает, по Лермонтова, или по сорок. Там палисад такой голубенький.
— Ну, дальше что?
— Дальше? А про что я говорила? А-а! Про водку. Только денег у нас не было, он и так рублей триста уже этой кошевке должен. А она, сука старая, водки не дала, отматерила его, да за дверь выставила. Тогда он пошел к этому деду…
— По Лермонтова пятьдесят два? — снова спросил Демин.
— Да не перебивай ты меня! — заорала на участкового подруга. — Не запоминаю я эти цифры долбанные! Я продавщицей только день поработала на рынке, и хозяин меня пинками из-за прилавка выгнал. Я сдачу с ценой путала, цену отдавала покупателю, а себе сдачу оставляла.
— Как тебя зовут? — спросил Колодников.
— Люба.
— А фамилия?
— Цепляева.
Колодников хмыкнул. Фамилию он эту хорошо знал, была такая в Кривове знаменитая воровская династия.
— И что Николай выходил у этого деда?
— Пришел он, трясется весь. Говорит — дед мертвый лежит, в крови весь. Не то грохнул кто, не то сам свалился, об угол треснулся. Потом бутылку достает. Я ему — откуда, нахрен, пузырь то? А он говорит — на столе стоял. Открытая уже была пол-литра, там отпито грамм сто всего было. Ну, помянули мы деда. А с утра мой хрен снова собирается. Сам на ногах уже не стоит. А ему говорю: куда ты, нахрен, собрался, упадешь ведь где-нибудь, замерзнешь!? А он говорит — так у деда еще один пузырь на столе стоял. Не пропадать же ему. Ну и через полчаса он его притащил. Вон, выпил его почти весь один, мне так, плеснул на донышко.
— Когда он первый раз уходил? — спросил Андрей.
— Да, хрен его знает, темно было. Ночь уже. Мы тут третий день гудим, брат его с тюрьмы вернулся, Витька, к нам первым делом завернул. Потом он уехал, а Колька все не успокоится, два дня сверху уже гульбанит.
— Ну, хоть примерно ты знаешь, во сколько твой Колька ушел за водкой? — спросил Колодников. Любка пожала плечами.
— Ночь была, темно. Не вечер уже, это точно, ночь. По телеку уже давно новости прошли.
— Значит, сильно после десяти. Он там ничего не видел, около дома?
— Видел, машину. Она как раз отъезжала от дома. Кольке и интересно стало, кто это к старикам приезжал, вот он и завернул. Еще сказал, что видно тот, кто приезжал, по жбану деду и дал.
— Откуда ты знаешь, что его убили эти, с машины? — не поверил Колодников.
— Да Колька же говорил. Тот еще свеженький был, кровь еще из башки текла.
— А второй раз он, когда за бутылкой пошел? Сколько тогда время было?
— А, это я помню, — она взглянула на старинные ходики с давно не работающей кукушкой. — Да шести еще не было.
— Понятно. Давай, приводи своего кента в чувство, чтобы сегодня больше не пил. Вечерком мы подъедем, снимем показания. Он тебе кто, сожитель?
— Почему сожитель? — обиделась Любка. — Муж.
— Постой, его как фамилия?
— Цепляев.
— А ты кого убила?
— Сашку.
