Михаил Серегин - Крестом и стволом
– Знаю, – кивнул священник.
– А что до погибших, то, может быть, ты ошибся? Я лично трупы осматривал, все точно – шесть человек, ну, и… Тохтаров.
– Нет, Костя, я не ошибся, – тихо возразил священник. – Там весь пол был кровью залит. Просто их всех вывезли еще часа за два до штурма. А этих шестерых я тоже видел – у самого выхода.
– Знаешь, Миш, человеческая психика штука тонкая. Бывает, такое увидишь, что и в страшном сне не приснится. Конечно, люди всякое говорят, но Ковалев – мужик точный. Он четко все разъяснил, не было в изоляторе никого, кроме тех, что по документам числились. Хотел он задержать и остальных, да только человек тридцать парфеновцев пронюхали – и в бега! Документы-то лишь на двадцать два человека.
– Я знаю, – вздохнул отец Василий. – Я видел, как другие документы сгорели. И потом, ты же помнишь, Тохтаров цифру называл… Помнишь? Восемьдесят шесть человек.
– Знаешь что, дорогой товарищ! – рассердился Костя. – Ты ничего уже не изменишь! И нечего себе душу травить! Ты, конечно, прав: Ковалев на самом деле сволочь. Мне рассказывали, он, перед тем как комиссия из области прикатила, даже здание наново оштукатурил. Но дело-то не в Ковалеве!
– Что ты хочешь сказать?
– Что никому эти дела не интересны, – развернулся к нему лицом Костя. – Ты думаешь, сюда из области дураки приехали? Черта с два! Ты что думаешь, они свежей штукатурки не видели или жалоб от родственников не получали?! О-го-го! Еще как получали! Но промолчали ведь!
– Да, я знаю.
– И правильно сделали! – неизвестно кому, священнику или себе, начал доказывать Костя. – Потому что нет трупов – нет и убийств! А многие даже и не числились в задержанных – ни ордера из прокуратуры, ни даже ведомости на паек! – разгорячился Костя. – Ты же сам напомнил, как Тохтаров об этом рассказывал!
– Да, конечно, – кивнул отец Василий.
– Ну, и чего ты хочешь?! – закричал Костя. – Чего?! Чтобы и твой труп где-нибудь на дне Волги с привязанной к ноге железкой болтался?! Ты этого хочешь?! Нет, ты скажи!
– Нет, – покачал головой священник. – Я просто хочу справедливости.
– Поздно, – буркнул себе под нос Костя и неожиданно тяжело вздохнул. – Если так посмотреть, то Ковалев своей цели уже добился. В области его заметили, он у них сейчас на хорошем счету. Чего ему еще надо?
– Он хочет парфеновское место занять, – пояснил отец Василий.
Костя остолбенел. Он долго переваривал новую информацию, а потом как-то устало махнул рукой и обхватил голову руками. Некоторое время он так и сидел, а потом снова развернулся к священнику.
– Тогда он и этого добился, – сказал он. – Все верно. Усть-Кудеяр теперь под ним. А все бандитские связи у него давно в руках. Поэтому, Мишаня, дыши глубже, а икру мечи реже.
Постепенно оба немного успокоились и вспомнили, что в последнее время Парфен сторонился бандитских методов и братву присылал скорее как исключение, чаще действовал через тех же ментов. Так что Ковалев, в общем-то, пришел на хорошо подготовленную почву, и то, что раньше его люди делали для Парфена, теперь точно так же будут делать для него. Вот и все. И хуже всего во всей этой истории то, что никто ничего не может поделать. Как и во всяком маленьком городке, все знали всё, и никто ничего не делал.
– Свято место пусто не бывает, – подытожил Костя.
– Если бы свято, – не согласился отец Василий. – Они же на этом месте будущий ад создают! Своими собственными руками!
* * *
Наступил сентябрь. Детишки пошли в школу, а бригадир строителей Петрович наконец-то завершил отделку летней кухни. «Как раз к зиме», – шутила Ольга. Отец Василий съездил в Красный Бор и нашел хозяина кобылы, тот пил и все никак не мог собраться и приехать за своей лошадкой. А отцу Василию, как ни странно, обратную транспортировку не дозволял.
– Стрелка у меня шибко пугливая, – объяснил мужик. – Да и старая уже. Сдал бы на мыловарню, если бы была.
Непонятно, что он хотел этим сказать, но приезд все откладывался и откладывался, и лошадка по имени Стрелка в поповском доме прижилась и чувствовала себя абсолютно свободно – утром уходила пастись к роще у речки Студенки, а вечером, ровно в девять, как по часам, снова появлялась во дворе.
Деятельность самозваного «комитета» стремительно заглохла. Никто ничего не требовал и даже не просил. И только матери и жены беззаконно арестованных продолжали ходить в храм и молились, молились и молились. К священнику несколько раз приходили родственники тех, кто бесследно исчез, но отец Василий не мог сказать почти ничего. И только матери белобрысого паренька он точно сообщил: да, видел; да, разговаривал; да, он был жив. Но где ваш сын сейчас, не знаю.
Ковалев чувствовал себя все увереннее. Начальник милиции явно набирал силу, и в нем все чаще чувствовался тот, кого белобрысый паренек на исповеди в изоляторе назвал «Коваль». А однажды он даже собрал конференцию по вопросам сохранности имущества, куда практически силком согнали всех предпринимателей города.
Не забыли и отца Василия. Священник идти не хотел – не считал нужным. Он прекрасно знал, что там произойдет. Сначала будут пугать растущей преступностью, потом сделают акцент на технических средствах защиты или использовании наемной охраны, а потом широко разрекламируют какое-нибудь свежеобразованное ООО, в котором – вот удача! – как раз есть то, что нужно для безопасности отечественного предпринимательства. Вот только контрольный пакет в этом ООО будет принадлежать или самому Ковалеву, или одному из его людей. Так или почти так делали все: и Парфен, и ребята из налоговой с их манией поддержки только определенной марки кассовых аппаратов, которые, как на грех, можно было купить только в одном месте, и даже сам Николай Иванович Медведев не брезговали-с.
И все-таки отец Василий туда пошел, он и сам не смог бы потом объяснить, зачем, может быть, для того, чтобы еще раз посмотреть в глаза Ковалеву. Посмотрел… Глаза как глаза. А в остальном все было именно так, как он и предполагал. И преступностью пугали, и на технические средства налегали, и магазинчик, в котором можно приобрести все эти чудеса западной техники, настойчиво так присоветовали. Отец Василий с трудом досидел до конца и поехал домой.
* * *
Двор встретил священника тишиной. Не стучали по причине временного отсутствия материалов строители, никто не пел на крыше блатных песен, и только Стрелка сразу же кинулась ему навстречу, издавая странный тревожный храп.
– Что ты, Стрелка? – протянул к ней руку отец Василий. – Что ты? Это же я.
Но кобыла не давалась и отбегала то к крыльцу, то к новеньким свежепокрашенным воротам. Отец Василий и сам встревожился и, после второй или третьей безуспешной попытки поймать Стрелку, взбежал на крыльцо и быстро прошел в дом – Ольга должна была знать, что стряслось с животиной.
Он толкнул дверь кухни, но здесь было пусто.
Отец Василий кинулся назад и пробежал по комнатам, но везде было тихо и как-то неуютно.
Он выглянул на задний двор, но сарай был заперт, а утоптанная строителями площадка пуста.
И тогда зазвонил телефон. Отец Василий на секунду остолбенел. Это звонил не его телефон – совсем иной тембр.
Он метнулся на звук и источник обнаружил в прихожей, на полке встроенного шкафа. Это был маленький аккуратный мобильник. Уже предчувствуя ужасное, священник неотрывно смотрел на телефон и не мог заставить себя взять его в руки.
Телефон звонил и звонил, и тогда он решился.
– Отец Василий? – спросил пропущенный через спутник знакомый вкрадчивый голос.
– Да, Батон, это я.
– Слушайте меня, батюшка, внимательно. Ваша супруга у нас и чувствует себя неплохо. Вы слушаете?
– Да, – моментально охрипшим голосом ответил священник.
– Мы как-то нехорошо в прошлый раз расстались. Так вот, чтобы исправить это досадное недоразумение, я приглашаю вас в гости повторно. Вы понимаете, о чем я?
– Понимаю.
– Меня не волнует, как вы это сделаете, но сегодня же вечером, не позднее одиннадцати ноль-ноль вы вместе с Бухгалтером будете стоять на стоянке автомашин, что недалеко от вашего дома. Вы понимаете?
– Я понимаю. Но с чего вы решили, что я смогу?
– Мы располагаем неопровержимыми – вы слышите? – не-опро-вержи-мыми сведениями, что вы имеете к нему гораздо более близкое отношение, чем пытались представить.
В трубке послышался хрип. Отец Василий потряс трубку, и тогда из нее послышался другой голос, тоже знакомый. Это был Рваный.
– Слушай меня, поп! – прорычал бандит. – Не придешь, я лично твоей мочалкой займусь! Ты все понял? Не слышу!
– Да, Рваный, я тебя понял.
– То-то же!
Связь прервалась, и отец Василий рухнул на табуретку там же, где и стоял. Он не представлял, что будет делать. Да, он знал, со слов Коробейника, кто такой Бухгалтер. Но он понятия не имел, почему бандиты решили, что он имеет к Парфенову гораздо более близкое отношение, чем говорил. Это никогда не было правдой!
