Михаил Серегин - Крестом и стволом
– Господи! Что с тобой?! – врос в кресло главврач, только сейчас заметив, что на плече у отца Василия повисло безжизненное, такое же залитое кровью тело.
– В операционную! – прохрипел отец Василий. – Быстро! Быстро, Костя!!! Он еще жив!
– Так, я это… – начал было главврач и осекся, столько силы, гнева и страдания увидел в потемневших глазах своего товарища. – Выпил я.
Отец Василий отреагировал матом.
* * *
Операцию главврач проводил лично. Он не посмел возражать священнику и, строго подчиняясь его приказам, не привлек даже хирургическую сестру. Они быстро срезали пропитанную кровью одежду, и, пока отец Василий смывал кровь, главврач приготовил инструменты. Только в пять утра Костя наложил последний шов.
– Кто он? – только теперь осмелился спросить главврач.
– Друг, – коротко ответил священник.
– Откуда?
– От Ковалева.
– И что теперь?
– Спрячешь его у себя.
– Я не могу, – мягко, но решительно возразил главврач. – Операция это одно, а прятать его от закона это совсем другое. Ты не мальчик, должен понимать.
– Не свисти, Костя, он мне жизнь спас, – покачал головой отец Василий. – Если ты его сдашь, я тебя лично кончу.
Главврач дернул кадыком. Отец Василий говорил абсолютно серьезно.
– Куда положишь? – спросил священник.
– К желудочникам, наверное, в послеоперационную палату. Есть там у меня одноместная, в ней Тохтаров лежал.
– Ковалев убил Тохтарова, – сообщил отец Василий. – И его убьет, если найдет. Мы вместе уходили…
Главврач испуганно посмотрел на священника, опустил глаза вниз, но потом вздохнул и положил товарищу руку на плечо:
– Иди в душ, Миша. Нельзя тебе в таком виде Олюшке на глаза показываться.
* * *
Когда они вдвоем закончили отмывать укрытую на задах третьего больничного корпуса машину, уже совсем рассвело. Отец Василий натянул отстиранное в импортной больничной стиральной машине белье, надел влажный, пахнущий отдушками подрясник, рясу и сел за руль.
– Не беспокойся, Миша, – скорбно сказал на прощание главврач. – У меня здесь надежно. А что сказать персоналу, я найду.
Отец Василий благодарно кивнул и повернул ключ зажигания.
* * *
Олюшка все равно перепугалась. Трудно сказать, что она подумала, учуяв запах стирального порошка, а затем и ощупав насквозь влажную рясу, но в глазах ее появился, да так и застыл печально знакомый мужу страх. Но она промолчала.
Отец Василий быстро переоделся, подошел к телефону, несколько секунд стоял, словно не мог решиться, и набрал московский номер. Он звонил своему прежнему командиру.
– Дмитрий Александрович? Да, это я, Мишаня… Сразу узнали? Да… да… Дмитрий Александрович, у меня к вам просьба. Можете выслушать?
Отец Василий и сам пока не знал, на что рассчитывал, звоня отставному полковнику МВД, но одно он знал точно – нельзя позволить Ковалеву замять это дело. Зло должно быть наказано, и наказано судом человеческим. Он долго и путано объяснял, что, собственно, произошло в усть-кудеярском изоляторе, рассказал о гибели начальника СИЗО Тохтарова, изложил свою версию по поводу последних событий. Но, как, впрочем, и ожидалось, Дмитрий Александрович ответил согласием не сразу.
– Зачем ты в это ввязался, Миша? – укоряюще спросил бывший командир спецбатальона.
– Я не хотел ввязываться, Дмитрий Александрович, – сглотнул священник. – Но вы же знаете, не от всякого боя можно уклониться.
– Это ты верно сказал, – вздохнул полковник. – Знаешь что, я наведу справки, и если то, что ты рассказал, подтвердится, кое-куда позвоню. Но только дай мне слово, что ты в это дерьмо больше не полезешь.
– Обещаю, – твердо сказал отец Василий.
– Вот и хорошо. Я тебе позвоню.
Отец Василий некоторое время слушал в трубке гудки, а потом набрал еще один московский номер. Он звонил своему товарищу по семинарии Кольке, ныне отцу Виталию. Работал отец Виталий в патриархии и поэтому всегда мог дать действительно дельный совет.
– Отец Виталий? – осторожно спросил он, как только трубку подняли.
– Да, – раздался сонный голос. – Кто это?
– Это я, Миша Шатунов, Колян… Не спишь?
– Сплю, конечно, – уже веселее ответил Колян. – Какого, извини меня, хрена ты в такую рань звонишь?
– Это у вас там в патриархии шесть утра самая рань, а у нас в гуще народной – самый разгар рабочего дня, – попытался пошутить отец Василий. И, судя по ответной реакции, шутка, похоже, удалась. Он не знал этого точно, потому что ему самому было совсем не до шуток.
– Слушаю тебя, отче, – еще веселее ответил Колян. – Что могло понадобиться человеку из самой гущи народной от недостойного служителя патриаршего? – опасно пошутил он. Это был прежний, веселый и талантливый Колька.
– Совет, Коля, всего лишь совет.
Отец Василий принялся объяснять, но выходило плохо, и он лишь с огромным трудом смог выразить свою главную проблему – острый конфликт между гражданским, да и просто человеческим долгом и саном священнослужителя. Хотя, если совсем честно, там, глубоко внутри, отец Василий хотел только одного – поддержки, нормального человеческого понимания.
– Ты не ко мне обратился, Миша, – серьезно ответил друг. – Если ты хочешь снять с себя сан, тебе надо обращаться выше.
– Я этого не говорил, – холодея от безнадежности, сказал отец Василий.
– Тогда, отец, иди и спасай души, а не тела, – жестко ответил Колька. – Именно за этим мы с тобой пришли в лоно церкви, и ни за чем другим. Надеюсь, ты еще об этом не забыл?
Отец Василий попрощался и положил трубку. Если уж Колька не смог поддержать его, вряд ли хоть кто-нибудь во всей православной церкви решится на это.
* * *
За отцом Василием приехали прямо домой, буквально через пять минут после телефонного разговора с Москвой. Священник поцеловал жену, вышел на крыльцо, глянул на серебрящуюся вдалеке Волгу и спустился вниз. И только садясь в милицейскую машину, оглянулся. Ольга стояла у кухонного окна, прижавшись лбом к стеклу, и что-то шептала.
Допрос вел сам Ковалев. Он абсолютно спокойно выслушал все, что рассказал ему священник, и лишь в конце мягко поинтересовался:
– Вы лично видели, как по коридору протаскивали трупы?
– Нет, но я слышал характерный шум. И потом, Павел Александрович, когда я полз к выходу, пол весь был залит кровью. И я от этого не откажусь ни за что.
– Да ради бога, – насмешливо скривился Ковалев. – Вот, прочитайте и распишитесь.
– Я хочу сделать заявление, – сказал отец Василий, принимая от Ковалева уже отпечатанный подручным текст показаний. – Вчера на меня было совершено бандитское нападение. Меня вывезли в Красный Бор, и мне только чудом удалось бежать.
– Это уже не ко мне, – отмахнулся начальник милиции. – Зайдите в шестой кабинет и оставьте там свое заявление. Следователя я назначу. – Он ничего не боялся, этот ныне всемогущий местный начальничек.
* * *
Но отец Василий и не думал сдаваться. Он сходил в шестой кабинет, оставил там свое заявление о похищении и сразу же отправился в райадминистрацию. Секретарша пропустила его к Медведеву без долгих разговоров, и отец Василий прошел в кабинет.
Николай Иванович сделал приглашающий жест рукой и продолжил диктовать в телефонную трубку:
– Да, запятая, погиб. Я сказал, погиб при исполнении… да, исполнении… служебных обязанностей. Точка. – Медведев диктовал некролог Тохтарову.
Отец Василий слушал эти насквозь пропитанные ложью слова и ждал. Он знал, что не уйдет отсюда, пока не добьется своего. Медведев закончил и выжидательно уставился на священника.
– Николай Иванович, – начал отец Василий. – Сегодня ночью в изоляторе была настоящая бойня.
– Я знаю, батюшка, – печально кивнул глава администрации. – Погиб Марат Ибрагимович, погибли шесть задержанных, один совсем мальчишечка, я видел бумаги…
– Вас неточно информировали, – покачал головой священник. – Там погибло гораздо больше людей, а главное, без этих смертей можно было вполне обойтись! – Он хотел рассказать, как погиб Тохтаров, но Медведев встал из-за стола и подошел к окну.
– Я знаю, как много вам пришлось пережить, – тихо сказал он, засунув руки в карманы брюк и глядя в окно. – Я как раз туда еду, прямо сейчас. Хотите со мной? На месте покажете, как и что.
* * *
Когда они приехали в изолятор, там уже толпились какие-то мелкие чины из администрации. Отец Василий сразу же кинулся к дверям, но его никто и не думал останавливать. Он прошел внутрь и ахнул. В воздухе еще висел запах гари, но полы были чисты – ни малейших следов ночного побоища, ни единой капли крови. Сзади подошел Медведев.
– Показывайте, отец Василий.
– Здесь же все отмыли! – сразу охрипшим голосом сказал священник.
– Вряд ли, – не согласился Медведев. – Ковалев никому не разрешал сюда войти. Мы, можно сказать, первые.
