Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Указание остановиться в Таиланде генеральный сделал неожиданно, будто по чьей подсказке и перед самым отлетом, когда прямой билет до Сингапура лежал в кармане. Пришлось менять и запрашивать тайскую визу. Людвиг Семейных растолковал, что задание, которое предлагалось выполнить в Бангкоке, безнадежное, а потому надрываться не рекомендуется. Согласно памятке по командировке разрешалось все же провести осторожные переговоры с тамошним отделением «Индо-Австралийского банка» и представителем «Банка Америки» по старым, совсем старым делам. Оба банка гарантировали займы, выданные Васильевым, земельной собственностью. Часть займов осталась невзысканной.
Семейных, ковырнув в затылке пухловатой ладошкой, сказал:
— Наш генеральный остряк... Бангкокская земля, которая является залоговой, нам не нужна, в какой бы хорошей цене не оказалась. Ну отсудим ее, а взамен получим мороку. Налоги на недвижимость, содержание адвоката, издержки... Все такое.
— Ясно, — сказал Севастьянов. — Будем дураками, но сделаем вид, что большие умники. Больше недели я там не останусь.
— Недели? Ха-ха! Разогнался! Только три дня.
Семейных нравилось, когда другие, как говорится, слишком о себе понимали и представлялась возможность осадить.
Он открыл полагавшийся ему как секретарю партбюро сейф-недомерок, поставленный возле тумбы письменного стола. Порывшись в верхнем отделении, достал замызганный конверт с фирменной маркой «Чейз Манхеттен бэнк» и вытащил три зеленых долларовых десятки. Дважды пересчитал. Сказал:
— Обож-ж-ж-жаю «биттлзов»! Купи концерты на видеопленке. Не важно какой системы. Мой видик универсальный. Не обзавелся? Купи теперь. Вещь при нашем-то телевидении с певцом века Лещенко... Возьмешь пленки на остановке в Таиланде. Отдашь Павлу Немчине, он перешлет с оказией. Ему — большой привет...
И бросил короткий взгляд, словно испытывал.
... Теперь, в Бангкоке, после деловых звонков, практически беспокоиться не о чем. Из «Индо-Австралийского» обещали сообщить о встрече, когда определяться со временем. Представительство отделения «Банка Америки», поинтересовавшись, сколько дней отведено у него на Бангкок, пригласило на завтра. В посольстве консульский отдел, где нужно отметиться, открыт, и Павел Немчина на рабочем месте.
Севастьянов отошел от гостиницы, чтобы не брать такси. Перехватил на загазованной Сукхумвит-роуд дешевую трехколеску, называемую бангкокцами «тук-тук». Улыбающийся водитель в темных очках, покрытых слоем пыли, понесся в сторону Саторн-роуд, вихляясь между машинами, которых заметно прибавилось в городе. На меблирашках «Королевский отель», в которых в васильевские времена обязывали останавливаться по неизвестной причине, провисало посеревшее полотнище с надписью — «Можно на короткое время». В воротах, показавшихся низкими и закопченными, торчал мусоросборочный грузовик. И когда-то казавшееся невероятно роскошным место пронеслось мимо, оставив на душе чувство непонятной тревоги.
В консульстве развалившийся на диване лохматый парень в трусах и майке рассматривал изданную в Москве пропагандистскую брошюру на английском «Продовольственную программу — в жизнь!». Он нехотя поджал ноги, пропуская Севастьянова через узкий проход к двери с полукруглым окошком. На обшарпанной котомке лежал паспорт с тисненым кенгуру на обложке.
— Вы — Севастьянов? — спросила полная женщина, когда он заглянул в окошко. Не дожидаясь ответа, отомкнула несколько задвижек.
В фанерной выгородке за крохотным столом сидел консул Николай Дроздов. Он был настолько высоким, что пряжка брючного ремня виднелась над столешницей, на которой ничего не лежало, кроме зажигалки. Глаза щурились от сигаретного дымка. Курил консул, что называется, без рук. Сигарета перегонялась время от времени из одного угла губ в другой, только и всего.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Москва предупреждала о вашем появлении.
Севастьянов невольно вскинул брови. Что-то застывшее, неподвижное, словно вода в бочаге, стояло в дроздовских серых глазах. Явственнее и напористее ощущалась только их пристальность.
Севастьянов улыбнулся.
— Почему вы улыбаетесь?
— Думаю. Стал важной персоной, о которой предупреждают.
Дроздовские губы изобразили усмешку, которой не было в его глазах.
— Вы, вероятно, нет, а ваше дело, — возможно. Вы ведь по банковской линии? Бухгалтером в сингапурское торгпредство?
Он отлепил створку массивного сейфа, в котором на полке лежала печать и одна-единственная тетрадка. Аккуратным почерком вписал Севастьянова. Дата прибытия в консульский округ, предполагаемая дата отбытия, номер паспорта.
— Вы с Васильевым ведь работали?
— Вы знали его?
— Васильева? Не только знал. Встречался. Любили его. Берегли как могли. От чужих...
— Что значит — от чужих?
— От своих не имели права. Вот свои и съели... Ведь он на пенсии?
— Умер он, — сказал Севастьянов.
Тетрадка аккуратно легла назад в сейф. Дроздов сложил ручищи перед собой. Повертел зажигалку.
— Мучился?
— В ночь после кончины я ездил на дачу, где он помер. Думаю, случилось в одночасье. Может, во сне.
— Вот чем утешаемся... Заберите паспорт. Больше не нужен. Просвещать относительно режима поведения в этой стране, думаю, не стоит. В этих краях вы бывали. Так что, будем считать, беседу с вами я провел. Хорошо?
— Провели, — сказал Севастьянов, чувствуя симпатию к человеку, которого интересовало, мучился ли Васильев перед смертью.
— Какие планы? Назад в гостиницу?
— Не сразу. Есть передачка для Немчины, первого секретаря. Потом уеду. Две деловые встречи завтра-послезавтра. И в Сингапур, на место.
— Сейчас Немчину найдем. Погуляйте несколько минут по психодрому...
— Погулять где?
— По психодрому. Дорожка вокруг клумбы перед зданием посольства. Ошалеет человек от бумажек, выскочит, походит, подышит на воле и снова в контору бумагу строчить... Да-а-а.
Севастьянов кивнул.
У двери на территорию посольства стоял аромат кофе, густой и давнишний. На тронутом ржавыми пятнами холодильнике была водружена попыхивавшая кофеварка.
— Может, кофе? — сказал вдогон Дроздов.
— Нет, спасибо, — ответил Севастьянов и вышел на советскую территорию в Таиланде, над которой от зноя струилось марево. Солнце ослепило, а когда глаза привыкли к яркому свету, он различил старинное двухэтажное здание, похожее на колониальную виллу, с верандой, и асфальтовую дорожку между магнолиями и бугенвилями, по которой шла Клава.
Дроздов ладонью попробовал стеклянный отстойник кофеварки. Плеснул кофе в чашку. Ложки не разыскал, куда-то пропала. Зацепил сахар щепотью. Размешал концом шариковой ручки. Ссутулившись, чтобы глядеть не в стену, а в окно, отхлебнул, обжигаясь.
Бухгалтер на посольском дворе шел прямиком к Клаве Немчине, работавшей библиотекарем. Дроздову нравилась Клава, но знал об этом только он сам.
Консул наблюдал, как двое сошлись на крыльце.
Он поставил чашку на холодильник. Вернулся в кабине- тик. Набрал две цифры по внутреннему телефону, сказал в трубку:
— Павел? Тебе передачу доставили... Кто? Севастьянов. Есть такой бухгалтер международного уровня... Что? Валютчик? Ха-ха... А ты с ним знаком... Где сейчас? Да во дворе, с женой твоей разговаривает... Алло, алло!
Дроздов помотал головой. Не дело, если телефон разъединяется сам по себе. Следовало сказать связистам.
Когда консул вернулся к чашке с кофе, в окне обоих не было видно.
Что-то тянуло душу, как для себя определял такие состояния Дроздов, из-за проезжего бухгалтера. Напоминание о Васильеве? Горечь от поражения, которое, несомненно, потерпел этот сильный человек? Севастьянов, конечно, мелочь. Не шевельнулся, хотя и работал вместе с Васильевым, чтобы побороться за справедливость Да и один он совсем, наверное. А если быть справедливым? Он, Дроздов, на его месте — что же, шевельнулся бы? Нет, не шевельнулся. Как не сделал этого, когда был привлечен к участию в «теневом» расследовании «дела Васильева», хотя обозначить дело следовало бы другим именем.
Дроздову было известно, что операции по кредитованию развертывались формально под руководством человека из разряда тех, о которых в те времена говорили как об авторитетных, забыв прилагательное «опытный». Дела велись широко и смело. Васильев, его заместитель, мог радоваться.
Известно было, что Васильева лишь настораживала излишняя, по его мнению, в денежных делах личная близость «авторитетного» начальника к Амосу Доуви, советнику, ведавшему техническими деталями оформления сделок. Васильеву-то откуда было знать, что начальник не смельчак, а уверенный во вседозволенности властолюбец, вознесенный московскими связями. Складывалось исподволь так, что Доуви отчасти определял, кому и сколько выдавать советских кредитов в Сингапуре, а смельчак добивался утверждений в Москве. На деле Доуви брал деньги для себя через подставные фирмы, а перед наступлением срока платежей скрылся с аргентинским паспортом. В Сингапуре открыли уголовное дело. По стечению обстоятельств Интерпол арестовал проходимца в лондонском аэропорту Хитроу. Сработала система предупреждений с электронной памятью, отреагировавшая на фотографию, когда пограничник подставил паспорт под проверочный компьютер.
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
