Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Вдруг отчетливо подумал: не удастся этому бухгалтеру то, что не получилось у Васильева. Есть ли у него терпение, рассудочность и немалое мастерство интриганствовать? Ощутит ли грань между дозволенным и преступлением? Что-то подсказывало — этот будет, будет мстить. Консул отправился налить кофе. Наклонившись над кофеваркой, увидел в окне, что бухгалтер и Клава Немчина снова появились на веранде у входа в посольское здание. Сколько же они там стоят?
— Не верю я ни в какие случайности, — говорил в это время Севастьянов Клаве. Ее глаза, губы, вся она, облепленная под сквозняком из посольских сеней легким бумажным платьем, была перед ним. Протяни руку — и дотронешься.
— Мы можем встречаться в этом городе, — сказала она твердо.
— Легче уж между линий окопов на фронте... Думаешь, о чем говоришь?
— Действительно, не думаю. Но и на фронте назначали свидания...
— Вон идет твой муж, — сказал Севастьянов. — Кого ты собираешься обманывать — его или меня?
— На Волге ты так не рассуждал. А я тебя не упрекала и таких вопросов не ставила...
— Севастьянов! Привет! С приездом в достославный Бангкок! — сказал ее муж. — Что там мне прислали?
— Семейных тридцатник с просьбой насчет пленок, — сказал он почти грубо.
Немчина склонил с высоты своего роста голову над ними.
— Сделаем... Могу сразу и отвезти назад в гостиницу. Где вы на постое?
— «Амбассадор», — сказал Севастьянов. — Комната 686...
5
Капитан контрразведки генерального штаба Супичай кивнул юнкеру военно-морского колледжа в сторону своей каморки. Продержал там стажера две минуты одного перед столом с пишущей машинкой и бланками протоколов, помеченными сверху знаком «гаруды» — священной птицы, символизирующей герб страны. Вошел сам, но не сел. Распорядился начинать доклад. Прохаживался за спиной, отметив, что стрижка юнкера выглядит вполне гражданской.
Рассказ изобиловал подробностями. Но капитан не прерывал. Не юнкеру решать, что существенно в его наблюдениях, что — нет.
Стажер выбрал для ведения слежки за своим «объектом» провинциальный костюм. Просторная домотканая рубаха, расходясь к подолу, скрывала широкую грудь и натренированный пресс живота. Штаны пузырями на коленях не привлекали внимания. Но кожаные сандалии, хотя и заношенные, не могли принадлежать человеку с крестьянскими ступнями. Обувь полагалась бы резиновая, подешевле.
— Что вы пили, когда сидели в забегаловке?
— Кофе, господин капитан.
— Посмотрите на свои ноги и спросите себя: если бы я увидел человека, пьющего кофе, с такими ступнями? Следовало заказать рис с овощами, либо пиво со льдом, либо уж мороженое... Человек с окраины или деревни не станет тратиться на кофе, для него он — не праздник и не обыденность, кофе для него — ничто. Человек вашего обличья попотчует себя в городе пивом или мороженым... К костюму нужны резиновые шлепанцы, но обуйте уж кеды. В шлепанцах, если понадобится, далеко не сбегаешь... Итак?
— Женщина прибыла и уехала на «тук-туке». Имела пакет с маркировкой универмага «Новый мир», который на Балампу. Красного цвета. Это сегодняшний цвет, я проверил. Они выпили пепси, после чего русский расплатился. Они вышли, взяли такси и там поцеловались. Такси отвезло их в «Амбассадор», номер 686. Окно во двор. Резервирование сделано русским торговым представительством. Все, господин капитан.
— Почему они целовались в машине?
— Думаю, чтобы не делать этого на людях, господин капитан.
— Европейцы свободно делают это на людях, юнкер. Если им не нужно скрывать свои отношения. Двое боялись не тайцев, а твоих. Работайте в этом направлении. Не навязчиво. Пока я ничего не вижу. Просто набирайте факты. Главное: присматривайтесь — нет ли у вас конкурентов из какой-либо другой... организации, особенно зарубежной. Это понятно?
— Понятно, господин капитан.
Юнкер сделал поворот кругом. Работа не обещала быть тяжелой.
Севастьянов лежал на траве навзничь. Раскинутыми руками свободно обнимал облака... Так было вольно и спокойно на душе.
Потом увидел далеко внизу, в котловане, ползущую по насыпи зеленую змею — электричку. Ее единственный глаз — прожектор — светил против солнца. Стояла солнечная, ветреная и холодная погода.
С этим ощущением он проснулся и вздрогнул.
— Мне пора, — сказала сидевшая над ним Клава. Белые полоски, оставленные купальником, выделялись на загорелых плечах.
Случаются такие дни, когда просыпаешься себе на горе. С ощущением непоправимого несчастья. Зачем он откликнулся на ее звонок из универмага? Сорвался, примчался, ничего не соображая от волнения, в забегаловку на Рачждам-нен-роуд, привез ее в гостиницу.
Зазвонил телефон. Севастьянов перекатился по широченной кровати к аппарату.
— Пожалуйста, говорите, — сказала телефонистка. Потом включился, прокашлявшись, человек, для которого английский вряд ли был родным языком. — Господин Севастьянов?
— У телефона, — ответил он, чувствуя, как струя прохладного воздуха, бьющая из кондиционера, упирается между лопатками, а солнце, пробив задернутые жидкие занавески, слепит.
Клава наклонилась, мазнула губами в щеку и, перешагнув ворох его и своей одежды на полу, семеня, ушла в ванную, на ходу зашпиливая волосы.
— Говорит Лябасти, Жоффруа Лябасти-младший, «Индо-Австралийский банк». Приветствую вас в этом городе!
— Приветствую вас, господин Лябасти, очень рад вас слышать. Большое спасибо, что позвонили...
— Вы не располагаете временем сегодня около шести пополудни? Мы могли бы встретиться в нашем отделении на Вайрлесс-роуд. Полагаю, переговоры не помешают потом вместе пообедать?
Клава появилась из ванны, сбросила полотенце, присела на кровать. Прикрыла собой от кондиционированного сквозняка. Он почувствовал, что она открыла флакон с духами.
— Договорились, — сказал Севастьянов в трубку.
Часы на столике с лампой возле кровати показывали
четвертый час.
Севастьянов положил трубку, но не оглядывался, слушая, как Клава шуршит платьем. Вновь пронесся аромат ее духов. Стал острее. Она наклонилась.
— Я пошла. Утром позвоню... Ничего не говори.
Он и не собирался.
Однажды они ездили в Таллинн ночным поездом и перед рассветом увидели овальное зарево. Проводник объяснил: отражение озера Юлемисте. Но они не поверили. А вечером в северной кромке неба над городом опять появился серебряный овал, тронутый пятнами черных облачков. Запомнилась красная лампа над аптекой в углу Ратушной площади, собака-попрошайка, крутившаяся под ногами людей в узких пальто возле позеленевших каменных ваз у бара «Каролина».
Эти детали, вернувшись, он рассказывал Ольге через час после того, как расстался у «трех вокзалов» с Клавой...
Не хотелось думать, как теперь, вернувшись из «Амбассадора», Клава будет изворачиваться и врать Немчине. Ложь могла войти в его жизнь. Но эта ложь марала только его. Он лгал один. Теперь врала и она, грязь ложилась и на нее, и в этом-то заключалась для Севастьянова суть непоправимого несчастья, случившаяся катастрофа. С той же злостью, как на обледеневшей Волге, он думал, как расчетливо и практично она приготовила их встречу в Бангкоке.
Вдруг устыдился своего озлобления. Какая разница, расчетливая ложь или вынужденная? В обоих случаях — ложь.
Оставляя мокрые следы на малиновом ковре, он прошел из-под душа к зазвонившему телефону.
— Господин Себастьяни? — спросила женщина.
— Моя фамилия Севастьянов, через «в» и в конце тоже «в», пожалуйста...
— О! Прошу прощения господин Севастьяви... Теперь верно? Господин Лябасти-младший просил сообщить... Я — Нарин, помощник господина Лябасти-младшего.
«Китаянка, наверное», — машинально подумал он.
— Вам вышлют автомобиль к пяти тридцати в гостиницу. Водитель будет дожидаться у входа. Его зовут Випхават. Спасибо, до свидания.
Попугаи в вольерах шумели перед закатом. Опять гремел гром, обрушивался ливень, грохотала кровля. Гвалт затих на минуту, но один какаду продолжал упорствовать, изображая захлебывающуюся водосточную трубу.
Привратник в синей ливрее с золочеными пуговицами спросил:
— Господин Себастьяни?
Водитель в кителе, сняв картуз, открыл дверцу «ситроена».
Сигналя свистком, приклеившимся к сухим от жары и газа губам, охранник с дубинкой в ременной петле, втиснувшись между бампером «мазды» и ржавым крылом сундукоподобного «лендровера», буквально телом придержал поток машин в крайнем ряду на Сукхумвит-роуд. Водитель «ситроена» вильнул в брешь. Можно было бы и выключать мотор. Сомкнувшееся стадо пестрых автомобилей вынесло бы само по себе, подталкивая, к центру.
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
