Кирилл Казанцев - Бункер разбитых сердец
Проведя обычный ритуал приветствия и прощания с дневными работниками склада, Михаил, немного помелькав перед видеокамерой над его столом, отправился к центру зала. Там его ждал припрятанный накануне лом, ожидая дальнейших действий.
– Ну что, приятель, повкалываем? – вслух обратился к нему Родин, словно тот был одушевленным предметом, и принялся убирать ящики с гвоздями, которыми в прошлый раз прикрыл поле своей деятельности.
Расчистив достаточно места, взялся за лом. Закаменевший раствор откалывался мелкими частями, и это здорово выматывало. Впрочем, как и в прошлый раз. Но Михаил вошел в азарт, не замечая усталости. Он рассчитывал сегодня закончить эту нудную работу, но через два с половиной часа, считая недолгие перекуры, обнаружил, что железный лист уходит под штабеля ящиков с гвоздями. Нельзя сказать, что данный факт его разозлил, но и настроения не прибавил. Он уже довольно поизмотался, а тут еще нужно разгружать эту тяжеленную тару килограммов по тридцать, перетаскивая на другое место. А потом ведь снова придется возвращать на место, чтобы никто другой не заметил его бурной деятельности и не начал задавать лишних вопросов. Короче, перспектива безрадостная. Тем более если сегодня он определил ширину листа, которая равнялась полутора метрам, то длина пока оставалась под большим знаком вопроса. Оптимизма прибавляло лишь то, что эта крышка явно что-то скрывала под собой, а не являлась подставкой под что-либо, как он в отчаянии подумал в ту ночь. Подковырнув один из ее краев ломом, Родин получил в полу некую щель. Тонкая щепка, оторванная от деревянного ящика, легко провалилась под крышку.
Михаил попытался увеличить зазор. Это давалось ему с большим трудом. Сплав металла, из которого изготовили эту злополучную крышку, был довольно твердым и неохотно поддавался лому. Пропыхтев над этими манипуляциями с полчаса, он посветил фонариком в проделанное отверстие. Но оно было настолько мало, что не было возможности что-то видеть. Зато без проблем рассмотрел, что толщина металла примерно с палец. И это явно сталь, а не кровельное железо.
Родин взглянул на часы. Шел первый час ночи. Ничего, времени до восьми утра еще навалом. Надо пойти немного отдохнуть и выпить чаю. Даже перекусить не мешало бы, подумал он и отправился на свое рабочее место. К тому же его долгое там отсутствие может озадачить начальство, если оно решит просмотреть записи с видеокамеры. Охранник, конечно, имеет право и даже должен обходить дозором складское помещение. Но три часа – это может навести на некоторые подозрения. Хотя бы в том, что он специально уходит от обзора, чтобы где-то поспать. А это на данной службе не приветствуется.
Выпил из крышки термоса две порции чая, съел бутерброд с копченой колбасой, догнался кексом с изюмом и закурил, отвалившись на спинку стула и вытянув длинные ноги под стол. Через несколько минут стал ощущать, что потянуло в сон. Но на этот раз такой оплошности допустить нельзя. Тут же встал, немного размялся и снова отправился в глубь зала.
Переставляя с места на место тридцатикилограммовые ящики, Михаил с неохотой думал о том, что обычным ломом, возможно, и не сумеет открыть крышку, когда ее наконец отчистит от цемента. О том, чтобы поработать тут автогеном, разумеется, не может быть и речи. Даже если он его и раздобудет, то никак не сможет сюда занести. Что ж, придется на время стать Шварценеггером. Ничего, какая-никакая физическая подготовка имеется.
Вскоре Михаил снова взялся за лом. Поскольку силы поубавилось, дело пошло медленнее. И тем не менее еще через пару часов работа по расчистке люка была закончена. Стальная крышка в длину оказалась двухметровой. Итак, полтора на два. Не много и не мало. Смотря для чего, думал Родин, отставив лом и покуривая «Астру». Пальцы слегка подрагивали. То ли от физического напряжения, то ли от нервного возбуждения. В принципе, дело остается за малым: открыть. А если яма глубокая? Черт, противогаз все-таки нужен. Придется купить. Сколько несчастных случаев было, спустился человек в погреб, да так там и остался, пока не достали. Труп. Нет, все-таки стоит подстраховаться. Но для начала открыть бы. А тут ни замка, ни петель, ни ручек. Ничего, за что можно зацепиться. Просто приваренный к полу стальной, поеденный ржавчиной лист. Вернее, к каркасу, который просматривался в проделанную щель. Снова взглянул на часы. До конца смены оставалось четыре часа пятнадцать минут. Время есть. Но вот силы, похоже, иссякли. Да и за столом пора появиться.
Родин нехотя покинул место своих раскопок и медленно двинулся обратно. На полпути внезапно дорогу перебежала большая крыса. Возможно, стук лома о бетонный пол потревожил ее, выгнав из укромного места. Только что она тут делает среди лопат, гвоздей и прочего инструмента? Это ж не овощная база. Вернувшись на место, Михаил увидел, что недоеденный им и оставленный на куске бумаги кекс исчез. Осталось лишь маленькое пятно от сахарной пудры. Теперь понятно. Плевать ей было на шум. Он ей даже на руку был.
Вернее, на лапку. Пока хозяин лакомства занимается бог весть чем, вполне реально нормально пожрать. Он усмехнулся, брезгливо свернул бумагу и, держа двумя пальцами, отнес в мусорное ведро. Затем вернулся, допил остатки чая, прикрыл глаза и, чтобы не уснуть, снова стал думать о Светлане.
И чем больше углублялся в эту тему, тем больше находил в рыжеволосой женщине положительных качеств. Это ему нравилось. Давно он так не рассуждал об этих странных существах, которые до этого несли ему одни неприятности. Неужели еще существуют на свете такие Светы? – каламбурил он про себя, не замечая, что губы его расплываются в улыбке.
Около пяти утра решил вернуться на «место преступления» и зачистить следы. Предстояло не только убрать цемент, но и поставить на место ящики с гвоздями-сотками. А тело ныло, умоляя о покое, и даже каждый шаг давался не без труда. Но как только он очутился возле своего бесценного люка, как будто открылось второе дыхание. Быстро убрал осколки в ведра. Сегодня их понадобилось четыре. Припрятал туда же, где так и стояли два предыдущих. И, нисколько не колеблясь, схватился за лом. Размахнувшись, четко попал им в проделанную дыру. Еще раз. Еще. И так, постепенно разрушая сварочный шов, до изнеможения. В ушах уже шел сплошной гул, а не стук, но Родин, будто бы свихнувшись, продолжал колотить. И, словно испугавшись этого чокнутого, сталь начала просто крошиться под его натиском. Дело пошло быстрее, придав тем самым ему уверенности и задора. И вот уже пляшет и грохочет сама крышка в унисон с ломом. А это значит, что можно открывать.
Родин откинул лом в сторону. Тот жалобно взвыл, прощаясь со своей любимой работой. Кто и когда еще воспользуется им? Станется, и в переплавку сдадут.
– Спасибо, дружище, – вслух выдохнул Родин, сам себе напоминая сейчас одержимого, и застыл над металлическим искореженным листом. Сейчас, когда предстояло всего лишь сдвинуть его с места, он так и не мог на это решиться. То ли боялся разочароваться, увидев не то, что ожидал, то ли хотел продлить свой азарт и интерес, а то ли окончательно выбился из сил. Как бы там ни было, он уже не отдавал отчета своим действиям. Вернее сказать, бездействию. Было семь часов утра.
* * *Аркадий Самохваленко окончательно пришел в себя, когда услышал частые всхлипывания Анны. Она лежала рядом с ним в траве лицом к небу. Она не плакала. Нет. Во всяком случае, никаких слез не было. Просто всхлипы и взгляд широко раскрытых глаз в никуда. Это было похоже на тихую истерику. Аркадий перевалился на бок и дотронулся до ее пылающей щеки.
– Аня, ты чего?
Она не ответила, но всхлипы стали реже. Только тело продолжало также подергиваться, как будто ее ударяло током. Аркадию стало страшно. Что? Зачем она так? Ведь сначала вроде сама была согласная. И волосы его гладила, и дышала так манко, и даже пальцами крепко вонзалась в его плечи, словно притягивая к себе. И уж тем более не вырывалась из его объятий, не кричала. Только постанывала сквозь плотно сжатые губы. Думал, от удовольствия. Как и остальные бабы. Но, может, сейчас так, потому что не девица теперь? Кто тут разберет? У него еще ни разу девственницы не было. Отродясь он не задумывался, как с ними надо обращаться. Думал, что лишь напереть посильнее да поднапрячься. А тут вона как вышло, хоть за доктором беги.
– Аннушка, да не мучь ты меня. Скажи хоть словечко. Тебе плохо? – склонился он над ней, заглядывая в ее пустые глаза.
Она покачала головой. Скорее поваляла в траве, все больше запутывая свои разметавшиеся волосы. Ну, хоть что-то. Жива. Реагирует. И Самохваленко стал осторожно вынимать из ее кудрей соломинки. Анна посмотрела на него и сделала подобие улыбки:
– А ты заботливый, Аркаша. Хороший.
Но ее глаза по-прежнему ничего не выражали. Почему-то после ее фразы Самохваленко вспомнил один из своих рейдов по богатым домам города. В одном из них его поразил большой зеленый попугай с синими крыльями. Он был обучен своими хозяевами человеческой речи. Когда Аркадий подошел к его клетке, попугай посмотрел на него, чуть склонив голову набок, и очень внятно произнес: «Кеша хороший». Аркадий даже вздрогнул от неожиданности. Даже на ярмарках, хоть и видел попугаев, что тянули из корзинок своими клювами бумажки с гаданиями, говорящих не встречал. А тут на тебе! «Кеша хороший»! А взгляд ничего не выражает. Просто трещит заученную фразу. Так и Анна сейчас «Аркаша хороший», а сама где-то далеко, будто и не к нему обращается.
