Кирилл Казанцев - Бункер разбитых сердец
– Нет. А что, звонить надо, только когда проблемы? – немного обиженно произнесла дочь.
– Ой, что-то я не то сболтнул. Извини. Просто спал.
– Сейчас?! – искренне удивилась она. – В двенадцать? А ты не…
– Все нормально, – поспешил ее успокоить Михаил, поняв, что она подумала о плохом, вспомнив его алкоголизм. – Я с ночной смены.
– А-а-а, – облегченно выдохнула она, – ну, тогда извини за беспокойство. Я пока еще не знаю твой график. Ты говорил, у тебя дежурства через ночь?
– Так точно.
– Ммм, ну, ладно. Буду знать. Пока.
– Погоди. У тебя все в порядке?
– Вполне.
– А у Алешки?
– Тоже.
– Не ругаетесь?
– А разве это возможно?
– Даша.
– Да нет, все в рабочем режиме, не переживай. А вот мать, похоже, загрустила. Огорчена, что не удалось с тобой нормально поговорить. Мне кажется, она чувствует свою вину и хочет помириться.
Михаил потянулся к портсигару, встал, скрипнув пружинами дивана, и направился в кухню.
– А ты?
– Что я?
– А ты не хочешь с ней помириться? – вкрадчивым голоском спросила Дарья. – Только не торопись говорить «нет». Скажи хотя бы, что подумаешь.
– Хорошо. Я подумаю, – нехотя отозвался он, закуривая. – Но…
– Нет! – вскрикнула дочь, оборвав его на полуслове. – Давай без «но». Я все прекрасно понимаю. Не маленькая. Но ты даже не представляешь, как я хочу, чтобы ты был всегда рядом со мной. Ну и, получается, с мамой. Папочка, не лишай меня надежды, о’кей?
Все произнесенное ею резало по больному. Сердце буквально разрывалось из-за своего ребенка, но вот это «но» не давало возможности сделать так, как она просит. И Родин поспешил сменить тему:
– Слушай, доча, давай я тебе перезвоню. Чего деньги тратишь?
– Да я, в принципе, все сказала. Необязательно. Пока.
В трубке послышались короткие гудки. Михаил затушил окурок, решая, перезванивать ли дочери. «Пожалуй, сейчас не стоит. Пусть успокоится. Позвоню завтра».
Выспаться, как мечтал, не удалось.
Долго смотрел в окно, уставившись на ствол березы, что росла прямо перед глазами. Ее белый ствол сливался с белым покровом первого снега. А потом почувствовал дикий голод и стал чистить картошку под струей холодной воды, даже не включив газовую колонку. Каждое лишнее действие отдавалось болью в натруженных мышцах рук и спины.
После обеда, не переставая чувствовать усталость, Михаил вернулся на диван с книгой в руках. Взял ее в комнате ныне покойного соседа. Тот, хоть и был к старости законченным алкашом, в юные годы, похоже, увлекался классикой. На его книжной полке стояли рядком несколько разрозненных томов с потрепанными переплетами и пожелтевшими страницами. Михаил взял, что первым попалось под руку. Джонатан Свифт «Гулливер». Разумеется, он читал это. Тоже в ранней юности, и хорошо помнил все приключения несчастного героя. Но сейчас, вчитываясь в как будто и знакомый текст, стал открывать для себя нечто иное, чем представлял прежде. Его стала захватывать философия человеческих отношений, прекрасно раскрытая в этом произведении, а не сами действия. Даже не заметил, что за окном сгустились сумерки.
Из этого романтического покоя его снова выдернул «Профессионал». Михаил нехотя отложил книгу.
– Да.
– Привет. Отоспался? – в отличие от Даши Светлана сразу запомнила его график.
– Мм, привет. Покой нам только снится, – без особого энтузиазма отозвался Родин, потирая пальцами прикрытые веки.
– Это я помеха? – осторожно поинтересовалась она.
– Нет-нет, – поспешил он успокоить Светлану. – Как дела?
– Так себе. А у тебя?
– А почему «так себе»? Где оптимизм и горящий глаз?
– Да что-то с материалом не клеится. Попыталась сегодня сдать в редакцию, так они забраковали.
– Что, тема не понравилась? Уверен, что со стилем у тебя все в порядке, – словно сам был редактором, поинтересовался Михаил.
– В точку. Им, видите ли, неинтересно, что к нам в город приехал вполне интересный писатель. Ну, известный в определенных кругах. Его произведения не изданы. Но зато пользуются большим успехом в Интернете.
Михаил сразу представил себе личный сайт Свифта и улыбнулся про себя:
– Ну, что ты хочешь от некулюторных неандерталов?
– Ой, и не говори! – усмехнулась журналистка, уловив его иронию. – Нет, я конечно, понимаю, Рузиков не Достоевский…
Михаилу здорово резанула ухо произнесенная ею фамилия грандиозного классика. Снова всплыли воспоминания, где фигурантом всех его последующих бед был его однофамилец. Майор Достоевский. И он на некоторое время упустил нить разговора.
– Алло, ты здесь? – окликнула его Светлана, выдергивая из прошлого.
– Да, я внимательно слушаю.
– И что ты думаешь на этот счет?
– А о чем пишет этот талантливый Рузиков?
– Преимущественно о любви. И еще как! Очень глубоко. Ярко. Насыщенно, – стала воодушевленно расхваливать писателя Светлана.
– Думаешь, он хорошо в ней разбирается?
– Ну-у… во всяком случае… – немного притормозила она. – А ты? Как ты считаешь, что такое любовь?
– Это вопрос для твоего следующего журналистского расследования?
– Просто интересно твое мнение. Итак, что по твоему мнению любовь? – продолжала настаивать Светлана, таинственным образом все больше вовлекая Михаила в возникшую тему.
– По-моему, это прежде всего уважение к выбранному тобой объекту, – не задумываясь ответил он.
– Всего-то? А секс?
– Это страсть. Это желание угодить своим физиологическим потребностям. Это просто гормоны. Если ставить его во главу угла, то к старости ни один бы не справил золотую свадьбу.
– Интересно. А что значит уважение? За что? Как тогда объяснить, если женщина, к примеру, Ева Браун любит Гитлера? За что его можно уважать? Он же исчадие ада!
– Кому как. Каждый выбирает в силу своих фантазий. Возможно, Ева не видела в нем это исчадие, не замечала, не вникала в суть, а выделила в нем ум и властность, или в душе сама была такой. Это вопрос тонкий. И почему сразу Ева Браун? Сколько незнакомых нам девушек любят убийц и насильников, ждут их из зоны, защищают, как могут, а порой и просто не верят в их преступления. И вот сидит такая особь за решеткой, барышня не имеет с ним никакого секса, но продолжает любить.
– Слушай, Миш, ты просто потрясаешь мой маленький мозг такими открытиями! – воскликнула Светлана. – Очень хотелось бы продолжить этот спор, только вот не по телефону. Просто у меня сейчас деньги на нем кончатся. Может, встретимся?
В ее предложении Родин не усмотрел никакой обычной бабской хитрости. Она говорила вполне искренне, явно заинтересованная разговором. Да ему и самому понравилось с ней говорить. Еще тогда, в холодном прокуренном тамбуре. И хоть не был он сейчас настроен к приему гостей, не колеблясь, ответил:
– Давай. Заходи. Теперь с меня чайная церемония.
– Диктуй адрес.
Светлана появилась в его квартире через полтора часа. За это время Михаил успел сбегать в ближайший гастроном и купить соответствующие вечеру продукты. Кроме того, заранее разобрал свой диван, чтобы на нем не было тесно двоим, и застелил чистым бельем. В конце концов, до золотой свадьбы со Светланой еще очень далеко. Чего ханжить? Предстоящие беседы на высокие темы не помешают пока еще высокой резвости гормонов, а будут лишь приятным дополнением.
Света скинула ему в руки свою короткую белую курточку из искусственного меха и, как принято у нее самой, процокала высокими шпильками сапожек прямиком на кухню. Движения ее были стремительными и воздушными.
– Ба! Да ты как ждал! – воскликнула она, указывая на стол, сервированный по всем правилам. – Ммм, просто барское угощенье! Миша, ты каждый раз удивляешь меня все больше и сильнее.
Михаилу было приятно. Но не ее похвала, а то, что она совершенно не обращала внимания на скудный и совсем устаревший интерьер его жилища. Ей явно было фиолетово, что тут десятилетиями не производился ремонт, и уж тем более наплевать, насколько тут чисто или грязно. И если перед ее посещением он немного переживал на этот счет, то сейчас полностью расслабился. Нет, Светлана из тех редких женщин, кого больше волнует душевное состояние, а не состояние твоей квартиры и счета в банке. Одним словом – богема.
Она уселась на табурет возле окна и, не дожидаясь, пока Михаил предложит ей зажигалку, сразу прикурила от своей. Ему оставалось лишь поставить перед ней стеклянную пепельницу, до хрустального блеска отмытую накануне. Затем зажег газ под чайником и сел напротив, внимательно рассматривая ее лицо, словно видел впервые. Сразу пришли на ум незабываемые строки: «…и сердцу милые черты».
– Итак, на чем мы остановились? – сразу с места в карьер начала она, затушив недокуренную сигарету и подцепляя вилкой кусочек брауншвейгской колбасы, мастерски нарезанной Михаилом. – Извини, я ужасно голодна. Ну?
– Кажется, на писателе Рузикове, что удостоил своим посещением наше захолустье.
