Андрей Молчанов - Главное управление
– Для заполнения кадровой сетки, – сказал я бездушно. И – пошел получать свое.
Отбушевав по поводу циничного очковтирательства и дутой отчетности, Кастрыкин передохнул, выдержав минутную зловещую паузу, посвященную листанию документов, а после продолжил:
– Вчера силами оперативных подразделений города был задержан на факте вымогательства денег гражданин Ароматов, дважды ранее судимый за кражу и за разбой. Таковой вам известен?
– Нет, но фамилия любопытная…
– Так вот. У него обнаружили удостоверение члена нашего общественного совета. Подлинное. По данному поводу готовится сюжет на телевидении. Позор!
– Но я не подписывал этого удостоверения…
– Его подписал Есин, – поджал губы Кастрыкин. – Но какая разница? Совет курируете вы…
– Удостоверения выдают в кадрах, – сказал я. – Право их подписи – вопрос, там же решаемый, утвержденный еще Коромысловым… Я-то при чем?
– Вы должны были проявить настойчивость в необходимости своего контроля над выдачей каждого удостоверения!
Я представил, какие бы каверзы устроили мне кадровики, влезь я в их кормушку.
Пожал плечами.
– Да нужен мне этот Совет… Назначьте туда другого надсмотрщика…
– Да, теперь Советом буду руководить лично я, – заявил Кастрыкин надменно. – Мне тут вообще, чувствую, всем придется руководить лично, доверять практически некому…
– Есть Евграфьев, – вставил я ядовито.
Кастрыкин поморщился болезненно, и я понял, что его симпатии к фавориту ввиду неописуемых художеств того иссякли безвозвратно.
– Да, всю финансовую документацию по Совету сдайте ему, – процедил через край губы. – Печати, бланки…
Судя по тону, скоро Евграфьеву конец. И я этот конец сегодня же неотвратимо приближу… Но ведь подбирался-то этот идиот Кастрыкиным из ближайших и доверенных лиц, каким же будет назначенец из второго эшелона его холопов? Я понял одно: питерская команда распределяла между собой должности, опираясь на принцип личной преданности. Категории профессионализма и порядочности были вторичны. Впрочем, подобрать себе в доверенные лица честного профессионала куда сложнее, чем бесчестного. А свой в доску дилетант чему-нибудь в итоге и научится…
– У вас резко упали показатели в работе за последний месяц, – молвил Кастрыкин, сверля меня незабываемым взором.
– И упадут еще ниже, – согласился я. – Отделы в разброде, новое руководство абсолютно некомпетентно…
– Ага! – откликнулся он, привстав в кресле. – Дай вам волю – вы бы себе в замы взяли или Япончика, или Сильвестра…
Тут глава управления проявил некоторую осведомленность о личностях, давно находящихся не у дел, благодаря, кстати, нашим стараниям и отдельно взятым, бумагомаранием не обремененным, операциям.
– Толковые, кстати, ребята, – сказал я. – Жаль, что жизни их не были связаны с нашей профессией, а философские и социальные интересы – мелкими и шкурными. А так бы они бы себя показали! По абсолютной личностной величине это были бы непревзойденные опера!
– И это вы о подонках?! – взъярился Кастрыкин. – Не слишком ли вы о них снисходительно и возвышенно? Но мы отвлеклись. Я о новом руководстве! О профессиональных офицерах милиции! Они не могут работать в атмосфере полнейшего саботажа!
– А моим сотрудникам трудно работать с людьми, которые не знают, как проехать от Арбата к Пресне… И из Измайлово в Перово. Трудно работать с теми, кто, может быть, знает лично полномочного представителя президента, но не знает ни одного из столичных криминальных авторитетов и сфер его интересов.
– Согласен, – кивнул Кастрыкин покладисто. – Авторитеты с куда большей готовностью поделятся сферами своих интересов с вами, проверенным товарищем…
– Ну и к чему, собственно, разговор? – поинтересовался я, сощурившись зло. – Мне готовиться к увольнению?
– Зачем же так резко? – вздохнул Кастрыкин. – Вы просто… не вписываетесь… по своим навыкам, личным и служебным качествам в новую руководящую систему нашего управления. Но вас ценит министр, Бог ему судья, и открою секрет – вскоре вам предложат новое назначение…
– И кто же взойдет на мою должность? – поинтересовался я, и тут в сознании моем промелькнуло со всей очевидностью: Акимов!
Подсидел-таки, подлец этакий… Впрочем, и его собью я на взлете, как думается. И поделом ему, сволочи!
Кастрыкин молчал.
– Если ваш алкоголик Евграфьев напел вам о незаменимости Акимова, – сказал я, – то вы разберитесь в нотах напевов, советую серьезно… Не склонен к стукачеству, к интригам и к слухам, но на место возглавляющего борьбу с бандитизмом вы возведете… Хотя, может, правильно: недаром Решетов говорил, что, дабы уничтожить организованную преступность, ее надо возглавить…
– Слушаю вас и понимаю, что не так с вами и плохо и прав, наверное, министр, – неожиданно заявил Кастрыкин. – Принципы в вас остались… М-да. Но я уже принял внутреннее решение. И скажу честно: я… не доверяю вам. Слишком много одинаково негативной информации из различного рода источников.
– И какова суть информации?
– Ваш департамент – это шайка, – вдумчиво ответил Кастрыкин. – И вы ей покровительствуете. А всякого рода группировки, повязанные круговой порукой, – носители активного коррупционного начала в органах. Моя задача – в корне это начало искоренить. И вы в курсе, кем эта задача поставлена.
– И чтобы удержаться и отличиться – вам любой ценой нужны показатели, – продолжил я. – Понимаю. Ибо уразумел, кто вы и зачем здесь.
– Даже так? – глумливо вскинул он брови.
– Вы пришли сюда якобы навести порядок, – сказал я. – Ваш новый порядок означает следующее: слепое подчинение руководителю, входящему в слой высшей власти. Этому слою позволено все, тем, кто ниже, – ничего. Несогласные вышвыриваются на улицу. Что у вас будет в сухом остатке? Только громкая вывеска на учреждении. И горстка лакеев, которым по убогости своей некуда деться. Ваши благие намерения чреваты кардинальной разрухой. Хотя какие они благие? Вы строите карьеру, играя до поры роль честного фискала. Ибо карьера предполагает куш, во имя которого не стоит мелочиться. И загоняете болезнь коррупции внутрь. Дабы рапортовать об успехах якобы выполненного задания.
– В очередной раз уверяюсь, что нам не по пути, – словно не слушая меня, буркнул Кастрыкин, отчужденно помрачнев.
– Теперь удивлю вас, – продолжил я. – Ненавижу ложь, подкуп и любого рода коммерцию в государственных структурах. В силовых – в особенности. Однако на сей исторический момент расчистить весь этот навоз ни у меня, ни у вас сил не найдется. Поколения должны смениться, дабы навоз перегнил и зачерствел. Смиритесь. Не тоните в мечтах. И даже когда вам будет казаться, что ваши праведные идеалы, коли такие существуют, воплощены в реальность, знайте – вас просто водят за нос угодливые подчиненные. Оторвитесь от теорий. Сломать хребет взяточестничеству, кумовству, блату, взаимовыгодным протекциям, чей смысл и вмещает в себя понятие «коррупция», вы не сможете. Все это пришло из нашей древней истории, это вековая традиция. Ее можно перевести в угнетенное состояние, но для этого нужен вождь, а не главный начальник, похожий на приказчика из лавки, и нужна идеология, зовущая на подвижничество. И соответствующий репрессивный аппарат. Тех, кто способен претендовать на роль вождя, во власть не пустят, его притормозят еще на подступах, там нужны лакеи, а не личности; идеология современного мира, частью которого стала Россия, – это деньги, а устремление к деньгам означает беспринципность и индивидуализм. А репрессии невыгодны поголовно всей властительной камарилье. Ибо полетят ее же головы. И что вы можете всему этому противопоставить? Красивые слова?
– Мы заботимся о том, чтобы каждый сотрудник милиции получал достойную зарплату, мы должны привить каждому чувство гордости к Родине, мы…
– Да бросьте, – перебил я. – С достойными зарплатами бюджет лопнет. И чем, собственно, милиционер лучше или хуже армейского офицера, учителя или врача? А чувство гордости за Родину прививает сама Родина, ее дух, ее свершения… А у нас дух по карманам рассован, а свершения – проданные кубометры газа и леса. Вы или себя обмануть пытаетесь прошлой советской демагогией, на которой выросли, или на мне пытаетесь идеологический опыт поставить…
– Вы свободны…
– Уже на этом спасибо.
И я откланялся. Но перед тем как покинуть кабинет, положил на стол Кастрыкина диск – данные службы наружного наблюдения, которое я установил за нашим тыловиком в расчете на какие-либо его пьяные приключения, обойтись без которых, по моему мнению, жизнь бы ему не дала.
На диске был запечатлен инцидент в ресторане, где вместе с прихвостнем Акимовым нетрезвый Евграфьев проверял документы у американских туристов, махая у них под носом кулаками и говоря, что Америка – страна подонков, наш вечный враг и ему противно, проводя культурный досуг, дышать одним воздухом со всякой заокеанской мразью.
