Валентина Колесникова - Хроники эрров. Книга 1
В комнате было темно и тесно, затхлый воздух и везде шерсть, что лезла и в глаза, и в нос, если не в уши… все мое тело было перебинтовано, причем явно делали это первый раз, но учитывая объем работы и глубину поражения – долго, упорно, и непонятно зачем. Человеком пахло отовсюду, словно он был рядом, если не под боком… В соседней комнате раздался звук бьющегося стекла, какие-то крики и, если не изменяет память на некоторые человеческие высказывания, явно нецензурная брань. Дверь тихо распахнулась, я напрягся. В комнату вошла девушка, держа поднос в руке. Судя по запаху – яд. Увидев, что я очнулся и открыл глаза, она замерла, как мышка, напряглась, немного попятилась назад, но дверь покосилась, преграждая путь к отступлению. Немного задержавшись, она сделала глубокий вдох и медленно, с осторожностью, подошла ко мне.
– Ну и на кой я тебе сдался? – прохрипел я в ответ, – запасов на зиму не хватило? Животине корм понадобился?
Она лишь подняла левую бровь, говоря тем самым, что и слова не поняла из сказанного мною. Достав из-за спины все тот же охотничий нож, она направила его острием в мою сторону, прямо в проекцию сердца. Уж не знаю, что отразилось на моем лице, но орал я нецензурно и очень громко, хотя, скорее всего, это был рев зверя, явно нежелающего отправиться на тот свет.
– Вот тварь, да чтоб ты … – Но договорить проклятия я не успел…
Разрезав кровавые бинты на моей груди, она со злостью отодрала их от кожи, несмотря на запекшиеся корочки по краям ран.
– Аааааа! – вновь заорал я, – Да чтоб тебя, зараза…
Часто дыша и морщась от боли, я все же терпел и ждал, когда она закончит с перевязками. Не знаю, сколько я так пролежал, пока человеческая женщина не давала мне спокойно умереть, но желание забрать на тот свет ее с собой почему-то никуда не исчезло, а очень даже усилилось. После экзекуции над моим телом, она принялась меня кормить. Вот ненормальная, психованная женщина… она меня для бойни откармливает? Ну нет, уж лучше голодная смерть, чем такая перспектива… Плотно сжав губы, я с ненавистью уставился на тарелку с чем-то зловонным и нелицеприятным как по консистенции, так и по цвету. Видимо, туда кого-то стошнило по дороге …
Девушка явно не любила, когда ее не слушались, либо очень сильно хотела поставить надо мной эксперимент, так что, схватив за больную рану, вставила ложку полную этой жижи мне в рот прямо в момент моего боевого клича.
На вкус еще отвратительней, чем на вид. Были бы силы, разорвал бы на части несчастную повариху.
– Кто ж тебя готовить-то на свою голову учил? – прохрипел я между позывами рвоты. Она промолчала, только с силой воткнула деревянную ложку, по напоминающую мне половник, прямо в рот. После этого я отключился. Проснувшись вновь, я увидел достаточно интересную картину. Девушка склонилась над моим телом, что-то изучая и записывая углем на пергаменте. Моя кожа, к собственному ужасу, покрылась черной пигментной сыпью аллергического происхождения и все это, естественно, из-за той зловонной дряни, что попала в мой организм. Только сейчас до меня дошло, что по запаху один из компонентов – корень желтянки, на которую у меня аллергия. А если эта человеческая девка еще и в отвар для перевязок его внесла, то умру я очень скоро и очень болезненно, потому что теперь, вместо боли, все тело зудит и ноет. И это только начало. Поймав на себе мой гневный, грозный и ненавистный взгляд, она что-то скомандовала своему псу, опять намазала меня какой-то дрянью и вышла. Постепенно я почувствовал облегчение – легкий холодок по всему телу, но вот потом… потом я рычал и, с силой пытаясь освободиться от пут, высказывал все, что думаю о человеческом роде в целом. Что за очередной отвар она приготовила – не знаю и, если честно, когда выберусь, заставлю все это выпить ее саму. Так продолжалось очень долго. Не знаю, сколько дней прошло – комната моя была без окон. Понять, что на дворе ночь можно было только по трепыханию свечи из соседней комнаты. Девушка все-таки разобралась с травами, исключила из рецепта те, которые вполне могли меня убить, постоянно кормила уже нормальной пищей, но так и не отвязывала от кровати, при этом унизительно для меня самого меняла пеленки. Готов был сойти с ума от такого… Со временем пес ко мне привык, как и я к нему, так что, часто просыпаясь, я видел его на моей кровати у стенки, мирно посапывающим и поскуливающим во сне.
– Приснилось что… – прошептал я, наблюдая за дергающимися во сне лапами. Совсем потеряв рассудок, собака разлеглась пузом кверху, придавив при этом мне живот. Виляя хвостом, он задевал шерстинками меня по носу, так что начихался я еще на одну жизнь вперед. Услышав странные звуки, девушка, безумно уставшая, вошла в комнату. Еле разлепив сонные глаза, она долго смотрела на то, как пес с удовольствием заставляет меня чихать и всячески вертеться (насколько это возможно, с моими-то путами) в кровати. Ей это явно не понравилось.
– Бьер! – позвала она пса, возмущенная таким поведением к моей персоне.
Ну да, я же монстр для нее, так какого лешего меня тут держишь?
– Бьер! – уже более властно приказала она.
Это был самый настоящий приказ, такого бы и я послушался, не завидую ее мужу, явно по струнке ходит, ежели не ползает. А учитывая то, что кличка пса совпадает с моим собственным именем, так совсем становится печально от самого факта наличия такого неприятного совпадения. Пес с неохотой сполз с нагретой кровати, подбежал к хозяйке и с удовольствием лизнул ту в щеку. Ну прям телячьи нежности. А голос, кстати, у нее приятный оказался, не думал, что вообще обращу на это внимание. Застыв в дверях еще на несколько секунд, она посмотрела на меня совершенно непонятным взглядом, сказала что-то на своем, человеческом, да вышла…
На следующее утро мои руки были свободны. Ноги тоже. Одежда лежала рядом, а вот все колюще-режущие предусмотрительно убраны. Меч, прикованный непонятными узлами к стене, был конфискован и, судя по всему, обмену и возврату не подлежит.
– Да ну… – не поверил я, – неужели отпустит… вот сумасшедшая, мы враги, а она … и как я выйду? К местным жителям? Здрасьте, люди добрые, я тут мимо пробегал, вы уж не убейте ненароком… Да первая же стрела, если нож не обгонит, вонзится прямо в горло, если не в мою многострадальную печень. Пух у нее в голове и перья. Ну хоть жизнь сохранила и на том спасибо.
Быстро переодевшись, я вышел, наконец, в ту заветную, до сего дня мне неизвестную, комнату, что преграждала мой путь к свободе. Обычная комната. Печь, стул и большой стол, заставленный травами сушеными и разными ступками. На стенах везде пучки травки висят, ароматы источают те, что посвежее… чан с водой, кирка пустая. Полки на стенах уже еле держатся, упадут – мало не покажется. Как в воду глядел. Только подумал, как тут же одна, что всякими корзинами завалена, скрипнула, да так бы и упала на девицу, что на скамье у стены лежала. Испугалась девчонка, взвизгнула, да так и заехала коленом по больному бедру, меня перед собой увидев. Коли не сообразил, так и по другому месту бы попала, не отделался простым синяком, соловьем бы запел… Боль не сильная, но рана открылась… с этим бедром у меня были очень большие проблемы, в лесу думал, что вообще без ноги останусь.
Крепко держа полку с корзинами, из которых благополучно посыпались какие-то фрукты да прочая еда, я тихо поставил ее на пол…
– Кто ж такую тяжесть на полки ставит? Смерти ищешь? Так попросила бы – в долгу не останусь… Она все равно не поняла, что я сказал, оглянулась только по сторонам, сообразила, что произошло, да почему-то коленки поджала под себя, на меня с ужасом уставилась.
– Сама боишься меня, как чумы, неужели мы такие страшные? – вздохнул я, на спасительницу свою взглянув уже при дневном свете. Волосы в косу заплетены, темно-русые, бледная кожа, как полотно, глаза большие, зеленые. Сама худющая и как только дотащила до дома из лесу или помог кто? Но это уж точно не возможно. Одна она. За все время, что я тут провел – к ней только днем заходили, она тогда дверь на засов мою закроет да пса снаружи для охраны выставит, а сама с гостями о своем разговор ведет. Судя по звону монет – продает что-то… шкурки да травы, может и отвары сама мастерит на продажу… Судя по собранной сумке – собиралась уйти до того, как я проснусь. Либо думала, что я просплю до позднего вечера, либо совсем дуреха. Но что-то в ней было такое… непонятное. Смотрю на нее, а ненависти нет совсем… и дело не в том, что она спасла меня… Закрыв на засов дверь, да окна тканью завесив, я почему-то получал наслаждение от того, что девушка, потеряв дар речи, от страха забилась в угол да трясется как осиновый лист. Бьер при этом рычал, но явно не понимал причину страха хозяйки, чувствовал, что и пальцем ее не трону. Подняв с пола полку, осмотрев со всех сторон, мне понадобилось некоторое время, чтобы прибить ее на место. Прибивал я чугунной сковородкой (за неимением инструментов), кстати, что вызвало у хозяйки дома предобморочное состояние, нежели радость за починку имущества. Подошел к девушке, ухмыляясь так, клыки обнажая, взял под руки да перед полкой поставил взглядом показывая – проверяй, так сказать. Смотрела она не долго, плакать начала да в комок сжиматься, а я тем временем поймал себя на мысли, что от нее очень приятно пахнет, не пойму, чем – молоком? Яблоками? Что за запах… очень приятный… Отпустив ее, я попытался объяснить, что скоро уйду, как стемнеет, но из этого ничего не вышло, она лишь недоуменно на меня смотрела да ресницами хлопала. Я перешел на язык жестов и воли случая, пытаясь объяснить, что очень благодарен за спасенную жизнь, но дабы ее труды напрасно не канули в лету, при свете дня нет никакого смысла рисковать, поэтому в покое я ее оставлю в ночное время суток, когда все злые люди лягут спать. Как мое объяснение выглядело со стороны представить сложно, но, судя по тому, что девушка очень долго смеялась на пару с собакой, я решил немного обидеться да повозмущаться, опять же жестами, отчего истерика посетила сей дом повторно. Кое-как придя в себя, девушка так же жестами попыталась мне что-то сказать, отчего ржал как конь уже я – со стороны действительно смешно – в итоге разрешила до вечера остаться. Судя по попыткам найти общий язык, она собиралась уйти, действительно думала, что проснусь я к вечеру, как обычно. Так, по крайней мере, я понял ее жестикуляции. Бьер, сидя на печи да наблюдая за приехавшим маскарадом, следил за нашими движениями, при этом вертя головой вслед за руками, о чем тогда думал этот пес совершенно непонятно, но ясно было одно – история, в которую я попал, достойна внимания. Желая хоть чем-то отплатить за труды спасительницы, я прибил все полки, починил сломанный стул, подлатал кровать, на которой сам же и лежал и рогами дерево исцарапал. Девушка вроде и перестала бояться, просто сидела и наблюдала, как я, заморская живность, ее хозяйство укрепляю. И в самом деле – что я делаю? Там война, а я тут страдаю совестью… да еще к кому? К человеческой девице… Интересно, а она о чем сейчас думает? И почему от нее все время так пахнет? Что же за запах…
