Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1
— Могу чем-нибудь служить? — вежливо спросил Лем, всем видом выказывая готовность произвести какую-нибудь пакость.
— Благодарю вас, господин Лем, непременно извещу, если вы понадобитесь. Но сейчас я бы хотела немного перекусить.
— Ага, во, Лем, гляди! Учись, блин, как надыть грить!
— Уж кто бы говорил, но никак не ты, рептилия! Двух слов связать не можешь.
— Я? Не могу?! Могу!!! Щас свяжу.
Я усадил Жулю поближе к стене, подальше от пьяной мужской компании, некоторые представители которой уже кидали на нее подозрительно нехорошие взгляды. Да, похоже, придется сегодня повеселиться.
Полупьяно качаясь, подошел тощий мужичок.
— Чего надо? — грубо спросил я его.
— Не, не мне че надо. Те че надо?
— Ты хозяин, что ль?
— Ну.
— Хорошо. Что есть?
— А че хочешь?
— А что есть?
— Пиво, рыба, картошка, мясо.
— Вино?
Трактирщик немного подумал.
— Есть маненько. Нести?
— Неси, пожалуй. Еще картошку, рыбу и мясо. Пиво мне Лем ставит… Да, а откуда рыба?
— Камбала из залива, щука из Крубадара, вохи из Едорама.
— Вохи? Что за пакость?
— Болотный сом. Дешевый, вкусный, хучь воняет маненько. Но с пивом ниче.
— Давай щуку и камбалу. Вохи во-он на тот стол, — я махнул рукой в сторону Лема. — И дракону.
Серот услышал, что его поминают, поднял голову, рыгнул и снова задремал. Стул рядом с ним слабо затлел. Трактирщик шустро схватил сей предмет мебели и поволок тушить.
Спустя несколько минут на столе стояла бутылка неопознанного вина, глубокая тарелка с дымящимся картофелем, еще две посудины с рыбой. Доску с распластанным на ней соленым вохи поставили перед менестрелем. Лем вопросительно поглядел на меня, я в ответ пояснил жестами, что пиво остается за ним. Другой вохи мирно упокоился в желудке дракона, который, не открывая глаз, проглотил рыбину размером с мою руку.
— А послушайте-ка притчу, — возопил Лем, привлекая внимание публики. Похоже, доселе он отдыхал. — Притчу послушайте о великом Анторе, беспрестанно бродящем по свету, среди нас находящемся тогда, когда никто о том не ведает, мудрость и истину ищущем в свете, спорами со всем и всеми доказующем ее непостижимость и вечность непознаваемую!
Вот что значит профессионализм. Хотя в разговоре со мной ясно было, что Лем уже давно в стельку пьян, сейчас по его голосу этого никак не определить.
Зычный зов менестреля привлек внимание всех. Лем вытащил откуда-то из-под стола доморощенный струнный музыкальный инструмент и забряцал по струнам, организуя самому себе сопровождение.
— Шел Антор по дороге, шел, смотрит — костер горит, на костре баран свежеубитый жарится, глаза на Антора таращит. У костра лох отдыхает, барана убивший, на вертел насадивший и на костер их обоих водрузивший.
Увидел лох Антора, обрадовался, дай, думает, позову этого чувака незнакомого отдохнуть, накормлю, напою, а потом ограблю и пойду своей дорогой. Пригласил лох Антора присоединиться к нему и начал речь толкать о том, о сем, чтобы отвлечь внимание, значит. Лох считал себя человеком умным, не знающим поражения ни в борьбе, ни в споре, ни в питии, ни в жратье, ни в… хм. — Лем опасливо покосился на Жулю.
— Говорили они, говорили, много тем перебрали. И заспорил лох с Антором о смысле жизни. Спорили, спорили, лох один довод приведет, Антор — другой, изобличали друг друга на чем свет стоит, к общему мнению, к согласию полюбовному так и не пришли. Надоело лоху спорить, видит он, никак Антора не переспорить. Рассердился лох, пришел в ярость, совсем рассудок потерял, взял нож и зарезал Антора. И начал радоваться, что спорить с этим чуваком незнакомым больше не придется. Радовался, радовался, смотрит — Антор воскрес и перед ним стоит. И говорит, мол, истину ножом не затребуешь. Лох захлопал глазами, удивился страшно и застыл столбом. Убил Антор лоха, закопал, съел барана, как раз поджарившегося к этому времени, и пошел дальше по свету споры вести.
Лем скорбно замолчал. Слушатели дружно присоединились к минуте молчания по безвременно почившему во имя отыскания истины лоху. Я ждал, ждал, потом не выдержал:
— А в чем суть-то?
— Суть? Не хрен драться с бессмертным. Так, мужики?
— Да, да, — согласились мужики, чем сильно напомнили мне фрагов.
Лем старательно приложился к кружке, которую ему до этого обновил трактирщик. Синхронно, словно по команде, то же самое сделали слушатели. Однако Лем опустил сосуд намного позже них, причем уже пустой.
Вытерев усы и подправив их пальцем, Лем снова ударил по струнам.
— А сейчас я скажу следующее.
Ходит-бродит Антор по миру, ищет истину. Много лет ходит он, многих людей перевидал, во многих городах побывал, но истину не нашел. Однако понял немало. И вот что поведал мне сей великий муж при последней нашей встрече, несколько лет назад происшедшей в холмах Глюкляндии многоснежной. Снега и бури окружали нас, ветер яростно свистел в щелях убогой хижины, хозяин которой был столь щедрым человеком, что предоставил нам постели — мне свою, Антору — своей жены, а Антору еще и жену в придачу, по обычаям гостеприимства северного. Сам достойный человек ночевал за дверьми, охраняя покой и уют гостей, ни малейшего внимания не уделяя тому, что утром его придется долго отогревать жене, от ночных забот зело уставшей.
Лем изменил мелодию с задумчиво-сентиментальной на задумчиво-лирическую.
— И поведал Антор человеку этому в благодарность за все блага, нам предоставленные, философскую свою теорию мира. И я присутствовал при том, способный запомнить ее и рассказать этому самому миру. Что сейчас и сделаю, вспоминая встречу мою с великим Антором, вечным странником и истины неутомимым искателем. Аминь.
Не прекращая перебирать струны, Лем взял свободной рукой чудесным образом вновь наполнившуюся кружку и опустошил ее. После чего снова изменил мелодию, теперь на задумчиво-философскую, весьма достойную озвучивать застенки разных там академий.
— Философия века нашего такова, — начал Лем. — Все зиждется на четырех основополагающих столпах, кои суть следующие принципы.
Первый — если может приключиться что-то неприятное, то, чем более оно неприятно, тем более его вероятность. Вывод: самая крупная неприятность случается обязательно.
Второй принцип суть содержит такую: люди все всегда доводят до абсурда. Сие зело потребно иметь в виду королям и правителям, дабы не удивляться потом, с чего бы вполне приличное государство превратилось в сонм мелких княжеств, в коих каждое строение — отдельный феодальный замок. Ну, это самый возвышенный пример.
Третий же принцип состоит в утверждении, что любую вещь или идею можно опошлить. Сей постулат весьма широк, он обстоятельно включает даже два предыдущих.
Четвертый несколько другого характера, но тоже взирает на психологию человеческую с точки зрения циника прирожденнейшего. Его содержание следующе: если всем плохо, то это кому-то выгодно. Если всем хорошо, значит, ты умер и находишься в раю. Но раз всем хорошо, то кому-то это невыгодно. Он постарается обратить реальность. Вывод: ад — бывший рай, рай — бывший ад. Сие вечно, как истина.
Вот что поведал Антор, и ушел не прощаясь, полагая себя полностью щедрому человеку отплатившим. Так оно и было. После него, взяв жену, немногие пожитки и тоже не прощаясь, покинул опостылевший ему хладный кров щедрый человек, оставив меня в одиночестве гордом осмысливать произнесенные вирши.
Ибо:
На холмах Северной Глюкляндии
Я изнывался от тоски…
Позже слышал я, что человек этот щедрый пришел в столицу Глюкляндии, красивый город Глюкву, и стал там большим начальником, руководствуясь мудрыми принципами жизни, Антором ему изложенными. Жена же его второй леди страны стала, аккурат после супруги монарха Глюкляндии, царя Карягиозиса. И живут они поживают, добра праведного и неправедного наживают, мудрыми принципами, Антором великим изложенными, руководствуясь.
Лем торжественно завершил сказ, сильно ударив по струнам в каком-то там, не помню каком, мажорном или минорном, аккорде. Схватил кружку, опрокинул себе в рот. И возмущенно заорал:
— Навай! Где мое пиво?! Забыл наш уговор?
— Щас, погоди, я мигом…
Трактирщик умчался. Лем что-то сердито забормотал под нос.
— Все, на сегодня хватит, — заявил он, принимая полный сосуд из трясущихся рук хозяина. — Я устал.
— Но…
— Говорю, устал. Да еще и условия не создают, какие надо. Я же сказал: пока пива будет в достатке, народу весело. Начнешь жмотиться — пожалеешь.
— Извини, Лем, — развел руками трактирщик. — Заслушался.
— Ладно, прощаю. Но я действительно устал. Сегодня больше сказок не будет. Ставь всем выпивку, Навай, не жадничай.
Навай с недовольным видом разнес по трактиру пиво, не забыв никого. Видать, сильно он ценил общество Лема, раз до такой бесцеремонности дошло.
