Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Бахтурин, переплыв чрез Ахерон
              И выпрыгнув из лодки,
         Тотчас же спросит: «Эй, Харон!
         Где здесь трактир, чтоб выпить водки?»

Не говори, что ты в долгу передо мной:
            И так долги мне неприятны!
Притом же умная насмешка над тобой
           Есть для тебя долг неоплатный!

Он вечно цеховой у Цинского приятель,
             Он первой гильдии подлец,
             Второй он гильдии купец
            И третьей гильдии писатель.

Иной, всю жизнь отдав заботам,
Вотще трудился до конца;
И лишь под старость кровью, потом
Получит имя подлеца.
Но ты не хлопотал упорно,
Известности недолго ждал:
Ты без труда легко, проворно
Во цвете дней ее снискал.
Не по летам к добру ты склонен,
На угожденье не спесив,
Не по летам низкопоклонен,
Не по летам благочестив.

Что ты несешь на мертвых небылицу,
            Так нагло лезешь к ним в друзья?
            Приязнь посмертная твоя
            Не запятнает их гробницу!
            Всё те ж и Пушкин и Крылов,
            Хоть ест их червь по воле бога;
            Не лобызай же мертвецов —
            И без того у них вас много!

Есть люди странные, которые с друзьями
                Обходятся, как с сертуками:
         Покуда нов сертук, в чести — а там
               Забыт и подарен слугам!..

Тот самый человек пустой,
Кто весь наполнен сам собой.

             Поэтом (хоть и это бремя)
Из журналиста быть тебе не суждено:
Ругать, и льстить, и лгать в одно и то же время,
            Признаться, — очень мудрено!

Стыдить лжеца, шутить над дураком
       И спорить с женщиной — всё то же,
       Что черпать воду решетом:
       От сих троих избавь нас, боже!..

         Дамон, наш врач, о друге прослезился,
Когда тот кончил жизнь; поныне он грустит
       (Но не о том, что жизни друг лишился):
Пять раз забыл он взять билеты за визит!..

Делись со мною тем, что знаешь,
И благодарен буду я.
Но ты мне душу предлагаешь, —
На кой мне черт душа твоя!..

          Кто яму для других копать трудился,
Тот сам в нее упал — гласит писанье так.
Ты это оправдал, бостонный мой чудак,
                  Топил людей — и утопился.

Амур спросил меня однажды,
Хочу ль испить его вина, —
Я не имел в то время жажды,
Но выпил кубок весь до дна.
Теперь желал бы я напрасно
Смочить горящие уста,
Затем что чаша влаги страстной,
Как голова твоя, — пуста.

На вздор и шалости ты хват
      И мастер на безделки,
И, шутовской надев наряд,
     Ты был в своей тарелке.
За службу долгую и труд
     Авось наместо класса
Тебе, мой друг, по смерть дадут
     Чин и мундир паяса.

Вы не знавали князь Петра;
Танцует, пишет он порою,
От ног его и от пера
Московским дурам нет покою;
Ему устать бы уж пора,
Ногами — но не головою.

                   В Большом театре я сидел,
Давали «Скопина» — я слушал и смотрел.
Когда же занавес при плесках опустился,
        Тогда сказал знакомый мне один:
      «Что, братец! жаль! — вот умер и Скопин!..
                    Ну, право, лучше б не родился».

Под фирмой иностранной иноземец
            Не утаил себя никак:
            Бранится пошло — ясно, немец;
            Похвалит — видно, что поляк.

            Россию продает Фаддей
             Не в первый раз, как вам известно,
      Пожалуй, он продаст жену, детей,
            И мир земной, и рай небесный.
Он совесть продал бы за сходную цену,
            Да жаль, заложена в казну.

                   Здесь Шаховской лежит,
Он царской милостью к убитому убит.

Преподаватель христианский,
Он духом тверд, он сердцем чист;
Не злой философ он германский,
Не беззаконный коммунист!
По собственному убежденью,
Стоит он скромно выше всех!..
Невыносим его смиренью
Лишь только ближнего успех

За деньги лгать и клясться рада
Ты, как безбожнейший торгаш;
За деньги изменишь где надо,
За деньги душу ты продашь.
Не веришь ты, что, взяв их груду,
Быть может совесть нечиста,
И ты за то винишь Иуду,
Что он продешевил Христа.

Ты, милый мой, чудесно сотворен;
Создав, судьба тебя благословила
И, отпуская в мир, проговорила:
«Ступай! Не писан для тебя закон!»

Что просто дрянь твоя «Непостижимая»,
         Нетрудно было мне постичь;
         Но дерзость впрямь непостижимая
         Печатать эдакую дичь.

          Могуч, величествен и грозен,
В клуб а́нглийский граф Воронцов вступил.
         Хоть он Шамиля не сразил,
         Зато теперь сражен им Позен.

Как вор отъявленный — он дерзок,
Как вор в суде — подленек он,
Как вор на исповеди — мерзок,
Как вор в полиции — смешон.