Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

Так был ясен смысл скандалов
Молодых микрокефалов
                   Из парнасских писарей:
Наполнять икотой строчки
Или красить охрой щечки
                   Может каждый брадобрей.

На безрачье — червь находка.
Рыжий цех всегда шел ходко,
                   А подавно в черный год.
Для толпы всегда умора
Поглазеть, как Митрадора
                   Тициана шваброй бьет.

Странно то лишь в этой банде,
Что они, как по команде,
                   Презирали все «толпу».
У господ они слыхали,
Что Шекспиры презирали —
                   Надо, значит, и клопу…

Не смешно ли, сворой стадной
Так назойливо, так жадно
                   За штаны толпу хватать —
Чтоб схватить, как подаянье,
От толпы пятак вниманья,
                   На толпу же и плевать!

Туманы Северной Пальмиры
Недвижно стынут над Невой.
Ах, дайте тему для сатиры
Цензурной, новой и живой!

Буренин? Нет, что мертвых трогать,
Пусть в «Новом времени» гниет;
Положишь, бедного, на ноготь
И щелкнешь — вонь кругом пойдет.

Писатель Меньшиков? Обновка!..
Он, как трамвай, навяз в зубах;
Пусть выдыхается — неловко
Писать сатиры о гробах.

Иль взять Столыпина за жабры?
Опять не ново и претит —
Ведь он безвредней старой швабры…
Пусть пишет — Бог его простит.

Но кто? Быть может, Пуришкевич?
Я — чистоплотный господин!
Пускай уж лучше Дорошевич
Его поместит в «Сахалин».

Нет крупных гадин! — Измельчали…
Ломаю в горести перо.
Разумно ль трогать их? Едва ли —
И неприлично, и старо.

Вы улыбнулись? Вы готовы
Назвать, быть может, тех и тех…
Но будем немы, как коровы,
Чтоб не вводить друг друга в грех.

Щиплю в раздумье струны лиры
И никну скорбно головой…
Ах, дайте тему для сатиры
Цензурной, новой и живой!..

Мужичок, оставьте водку,
Пейте чай и шоколад.
Дума сделала находку:
Водка — гибель, водка — яд.

Мужичок, оставьте водку.
Водка портит божий лик,
И уродует походку,
И коверкает язык.

Мужичок, оставьте водку,
Хлеба Боженька подаст
После дождичка в субботку…
Или «ближний» вам продаст.

Мужичок, оставьте водку,
Может быть (хотя навряд),
Дума сделает находку,
Что и голод тоже яд.

А пройдут еще два года —
Дума вспомнит: так и быть,
Для спасения народа
Надо тьму искоренить…

Засияет мир унылый —
 Будет хлеб и свет для всех!
Мужичок, не смейся, милый,
Скептицизм — великий грех.

Сам префект винокурений
В Думе высказал: «Друзья,
Без культурных насаждений
С пьянством справиться нельзя…»

Значит… Что ж, однако, значит?
Что-то сбились мы слегка,—
Кто культуру в погреб прячет?
Не народ же… А пока —

Мужичок, глушите водку,
Как и все ее глушат,
В Думе просто драло глотку
Стадо правых жеребят.

Ах, я сделал сам находку:
Вы культурней их во всем —
Пусть вы пьете только водку,
А они коньяк и ром.

Не думайте, что Босния
Пришита Франц-Иосифом
Для пользы хитрой Австрии…
Я тоже думал так.

Но Франц-Иосиф грамотно,
Умно и убедительно
В рескрипте доказал,

Что Босния захвачена
Невиннейшею Австрией
Для пользы… той же Боснии.
Знакомые слова!

А чтоб она не плакала
От этой эволюции,
Сошьют ей конституцию
Из стареньких штанов,

Штанов, кругом заплатанных,
Запятнанных, захватанных,
Штанов, совсем изношенных
И лишь недавно сброшенных
В австрийской стороне.

Теперь, когда прошла предвыборная свалка,
Осмелюсь беспартийный голос мой поднять:
Избранников кадет до крупных слез мне жалко…
Позвольте мне над ними порыдать!

Они, как девушки среди бродяг вертепа,
Краснея и стыдясь, потупят глазки вниз,
Молчать нельзя, а говорить нелепо,
В сердцах подмок предвыборный девиз.

Они — три лебедя (а октябристы — раки,
Союзники же — щуки без зубов)…
Впрягаться ль в воз? Измажешь только фраки,
Натрешь плечо и перепортишь кровь.

Три девушки исправят ли ватагу
Хозяйских псов, косясь на кабинет?
О нет! О нет! Сочувственную влагу
Я лью в унынии и повторяю: «Нет».

А вы, бесстыдники, бездушные кадеты,
Зачем послали в Думу «малых сих»?
Они чрез месяц исхудают, как скелеты,
И будут ручки кресел грызть своих.

О, лучше б дома пить им чай с лимоном,
Мечтать о Лондоне, читать родную «Речь»,
Чем, оглушаясь хомяковским звоном,
Следить за ритмом министерских плеч!

Что им сказать, когда такая пушка,
Как Родичев, и тот умолк давно?
Лишь Маклаков порою, как кукушка,
Снесет яйцо. Кому — не все ль равно?

На днях опять начнется перепалка,
И воз вперед не двинется опять…
Избранников кадет до крупных слез мне жалко:
Их — раки с щуками потащут с возом вспять.

Не один, но четыре еврейских вопроса!
Для господ шулеров и кокоток пера,
Для зверей, у которых на сердце кора,
Для голодных шпионов с душою барбоса
Вопрос разрешен лезвием топора:
«Избивайте евреев! Они — кровопийцы.
Кто Россию к разгрому привел? Не жиды ль?
Мы сотрем это племя в вонючую пыль.
Паразиты! Собаки! Иуды! Убийцы!»
Вот вам первая темная быль.

                   Для других вопрос еврейский —
                   Пятки чешущий вопрос:
                   Чужд им пафос полицейский,
                   Люб с горбинкой жирный нос,
                   Гершка, Сруль, «свиное ухо» —
                   Столь желанные для слуха!
                   Пейсы, фалдочки капотов,
                   Пара сочных анекдотов:
                   Как в вагоне, у дверей
                   В лапсердаке стал еврей,
                   Как комично он молился,
                   Как на голову свалился
                   С полки грязный чемодан —
                   Из свиной, конечно, кожи…

Для всех, кто носит имя человека,
                   Вопрос решен от века и на век —
                   Нет иудея, финна, негра, грека,
                   Есть только человек.
У все, кто носит имя человека,
                   И был, и будет жгучий стыд за тех,
                   Кто в темной чаще заливал просеки
                   Кровавой грязью, под безумный смех…

Но что — вопрос еврейский для еврея?
Такой позор, проклятье и разгром,
Что я его коснуться не посмею
Своим отравленным пером…