Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

                 В коротких панталошках
                 Стоял я в темной спальне.
                 Был вечер. На окошке
                 Синел узор хрустальный.
                 Я ждал, как на иголках,
                 Я снова был младенцем.
                 Злодеи даже щелку
                 Закрыли полотенцем!
                 Но вот открыли двери,
                 Сноп света за портьерой —
                 И я увидел елку…
………………………………
В огромной светлой зале было пусто.
На веточках, развешанные густо
Средь темной зелени, безумно хороши,
Качались лучшие мечты моей души:
Собранье сочинений Метерлинка,
Немецкий серый вязаный жилет,
В конвертике роскошная блондинка,
На недоступного Шаляпина билет,
Полдюжины сорочек чесучовых,
Варенье из айвы и теплые носки,
Два черных галстука и два светло-лиловых,
Для правки бритв английские бруски,
Квитанция на «Ниву», паспорт заграничный,
Кашне и пара розовых очков,
Желудочный экстракт, кровавый куст гвоздичный,
Тюленевый портфель и шесть воротничков,
Халва, «Ave Maria» Сегантини,
Бутылка Fine Champagne и купчая на дом,
Портрет Гюго и зонтик темно-синий…
А наверху повис, болтая языком,
(Как щедр был сон в фантазии своей!)
Инспектор старенький гимназии моей.

Лидка с мамой красят в столовой яйца
В лиловый, пунцовый и желтый цвет.
 Я купил в табачной открытку с зайцем
И пишу милому дяде письмо и привет:

                 «Дорогой, любезный дядя:
                 Поздравляю крепко Вас.
                 Я здоров, а Ваша Надя
                 Ходит с юнкером в танцкласс.

                 На дворе раскрылись почки.
                 Брат сказал, что Вы скупой.
                 Дядя Петр! Как Ваши почки?
                 И прошел ли Ваш запой?

                 Бонна хочет за манеры
                 Отослать меня в Сибирь.
                 Не имеет прав. Холера!
                 Ваш племянник Боб Пузырь».

Две кляксы, здоровые кляксы! И четыре помарки.
Хотел стереть и вышла большая дыра.
 Сойдет! Вместо русской наклеим гвинейскую марку
Это будет большой подарок для дяди Петра.

«Чело-век! Какого черта
Притащил ты мне опять?»
 — «А-la- аглицкого торта
Приказали вы подать».

— «Торта? Гм… К свиньям собачьим.
Ярославец?.. Са-та-на…
Сядь-ка лучше. Посудачим…
Хочешь белого вина?»

— «Не могу-с. Угодно торта?
 Я лакей-с, а вы барон…»
 — «Человек, какого черта?
 Брось дурацкий этот тон!

Удивил! У нас на службе
Все лакеи, как один.
Сядь, ну, сядь — прошу по дружбе».
— «Не удобно-с, господин».

Мимо нашего плота
Целый день плывут флотилии —
Городская мелкота
Высыпает в изобилии.
Томно крякают гитары,
Тилиликают гармоники.
Сватал черт, да подоконники —
Что ни лодочка, то пары…
Ловко девушки гребут!
Весла в весла так и хлопают.
По сажени в пять минут,—
А рулями только шлепают.
«Эй, кокарда! Нос правей!»
Но у той своя фантазия:
Все левее, да левей.
Трах — сшиблись: «Безобразие!»
«Волгу-матушку» поют,
Голоса такие зычные…
Молча в стороны различные
Два конторщика гребут.
Да… Столичный анархизм
В детство впал от малокровия.
В вышине звенит лиризм
Хорового сквернословия…
А под мостом водку пьют:
Там полным-полно народами,—
Под раскидистыми сводами
И прохлада и уют…
Вечер вспыхнул на воде.
Пусть кричат… Мгла, будни, здания,
Вся неделя в злом труде,
Вся неделя в злом молчании…

Лают раки на мели,
Сидя задом к свету.
Финны с горя поднесли
Адрес кабинету.

Рукавишников, Иван,
Славен бородою.
На Парнас залез баран
И блюет водою.

«Дум-дум»-бадзе занял пост
Либерала Шварца.
В «Мелком бесе» спрятан хвост
Сологуба старца.

Лев Толстой сидит в тюрьме
После просьбы жалкой.
Руль закона на корме
Обернулся палкой.

Михаил Кузмин растлил
Сына в колыбели
И потом изобразил
Все сие в новелле.

Брюсов Пушкина, шутя,
Хлопает по чреву.
 Критик Н., в носу крутя,
Предается гневу.

Маркса сбросили в обрыв
Санин с Пинкертоном.
Спят скоты, глаза открыв,
В «Домике картонном».

В Петербурге бьют отбой,
На местах бьют в рыло —
У мышей, само собой,
Все нутро изныло.

Гражданин надет на кол
Небесам в угоду.
Шалый, полый, голый пол
Сел верхом на моду.

Раз один калиф на час
Промычал угрюмо:
«Слава Богу, есть у нас
Третья Полу-Дума…»

Наварили требухи,
Набросали корок.
Ешьте, свиньи! Чепухи
Хватит лет на сорок.

Это милый наш издатель,
Да хранит его Создатель!
Он приятен и красив,
Как французский чернослив.
              Речь его нежней романса —
              Заикнешься ль об авансе,
              Он за талию возьмет:
               «С наслажденьем! Хоть пятьсот!»
На журнальном заседанье
Беспристрастней нет созданья:
«Кто за тему, ноги вверх!
А рисуночки — в четверг».

В колчане сажень крепких стрел,
И полон рот острот,
Он в быте полсобаки съел,
А в юморе — шестьсот.
              По темпераменту сей гой
              Единый на земле:
              Живет с Медузой, и с Фомой,
              И с Волком, и с Ave.
Нельзя простить лишь одного —
Кровосмеситель он:
«Сатирикон» родил его,
А он «Сатирикон».

Добродушен и коварен,
Невоздержан на язык —
Иногда рубаха-парень,
Иногда упрям, как бык.
              В четырех рисунках сжатых
              Снимет скальп со ста врагов,
              Но подметки сапогов
              Все же будут, как квадраты.
В хмеле смеха он, частенько,
Врет, над темами скользя.
Не любить его нельзя,
Полюбить его трудненько.

У него шестнадцать глаз —
Все работают зараз:
На шестнадцать верст окрест
Ловят каждый гнусный жест.
              С этим даром всякий homme [34]
              Угодил бы в желтый дом.
              Он же бодр, игрив и мил,
              Как двухлетний крокодил.
С грациозной простотой
Брызжет серной кислотой
На колючий карандаш
И хохочет, как апаш.

Изящен, как Божья коровка,
Корректен и вежлив, как паж,
Расчесана мило головка
И, словно яичко, visage [35].
              Он пишет, как истый германец,
              Могилки, ограды, кресты,
              Шкелетов мистический танец
              И томной сирени кусты.
Когда же жантильность наскучит,
Он кисть подымает, как плеть,
И рожу Тучковскую вспучит
Так злобно, что страшно смотреть!

Коралловый ротик,
Вишневые глазки —
О скрытый эротик,
О рыцарь подвязки!
              Учась «джиу-джитсу»,
              Он чахнет в неврозах,
              Рисуя девицу
              В пикантнейших позах.
Недавно у сквера-с
Он сфинкса приметил —
И в нем даже эрос
Нашел этот петел.

Как свинцовою доской,
Негодуя и любя,
Бьет рифмованной тоской
Дальних, ближних и себя.
              Солнце светит — оптимист,
              Солнце скрылось — пессимист,
              И на дне помойных ям
              Пьет лирический бальзам.
Безбилетный пассажир
На всемирном корабле —
Пил бы лучше рыбий жир,
Был бы счастлив на земле!