Евгений Лукин - Стишки и песенки

Утро. За ночь став лохматее, выхожу дышать простором. До рассвета Волга (мать ее!) тарахтела рыбнадзором.
Дачи. Рощи. Степи русские. И пустые поллитровки. Сохнут розовые трусики на капроновой веревке.
Дунет ветер — затрещат они. Вот рванулись что есть силы — и забор, вконец расшатанный, за собою потащили.
Но прищепка жесткой чавкою держит трусики из принципа. Не лететь им вольной чайкою над просторами искристыми.
Мысль: судьба у всех почетная. Не питайте к чайкам зависти, если призваны подчеркивать очертанья чьей-то задницы!

Что ты смотришь по-разному, говоришь про топор?.. День Победы я праздновал — занеси в протокол!
Бормотуха — извергнута. А напротив, в кустах, дуб стоит, как из вермахта — весь в дубовых листах!
А мильтоны застали на том, что сек топором… Так ведь я же за Сталина, блин, как в сорок втором!
Я и за морем Лаптева их согласен ломать! Я ж — за Родину-мать его, в корень с листьями мать!
Я их эники-беники в три шестерки трефей!.. А изъятые веники — это как бы трофей…

На ГЭС забастовка, полгорода тонет в ночи, большие турбины вращает вода вхолостую. Бастуют таксисты. Бастуют зубные врачи. И только обком никогда-никогда не бастует.
Не пряча обреза, проспектом идет рэкетир, поскольку менты отказались работать вчистую. У рынка бастует последний бесплатный сортир. И только обком никогда-никогда не бастует.
А я, многогрешный, признаться, мечтаю об том, что как-нибудь утром прочту на воротах листовку: "Ребята! Свершилось! Бастует родимый обком!" И все остальные немедля прервут забастовку.
Мы выправим рубль и наладим красивую жизнь, а если обком осчастливит еще месячишком, мы даже построим ему небольшой коммунизм, посадим туда и показывать будем детишкам.

Нет, ребята, я считаю, сгоряча погребли мы Леонида Ильича! Помер? Мало ли что помер? Что ж с того? Вон другой Ильич лежит — и ничего. Тот лежит Ильич, а этот бы — сидел, оставаясь как бы вроде бы у дел. И, насупившись, молчал бы, как живой, покачнешь его — кивал бы головой… Я не знаю, что за дурость! Что за прыть! Лишь бы где-нибудь кого-нибудь зарыть! Ни носков теперь, ни сахара, ни клизм… А какой был развитой социализм!

Если в зону придет демократия, как случилось у нас на Руси, власть возьмет уголовная братия с пребольшим уголовным мерси.

Я лелею пустые бутылки,
Я окурки у сердца храню,
Я в коробочку прячу обмылки,
Сберегая их к черному дню.
Но когда проститутке с вокзала
Я платил президентский налог,
Как-то больно, товарищи, стало
За страну, что любил и берег!

Следователь: В сарае, где хранится инвентарь, у вас нашли веревку из капрона, большой обмылок и кусок картона с двумя словами: "Первый секретарь". Признаетесь, Петров, или помочь? (пауза) Не думал я, что вы такой молчальник…
Петров: А, ладно! Так и быть, колюсь, начальник! Пишите: выступаем завтра в ночь! Как раз в канун седьмого ноября… Сначала — тех, которые с акцентом… Ребята подзаймутся телецентром… А нам с Витьком мочить секретаря.
Следователь: Так что ж ты, падла, морду утюгом? Который час? Почти 12.30! Витек уже наверно матерится! Давай хватай веревку — и бегом!

Рецепт: берется коммунист, отрезанный от аппарата. Добавить соль, лавровый лист — и кипятить до демократа.
Рецепт: берется демократ, замоченный в житейской прозе. Отбить его пять раз подряд — и охладить до мафиози.
Рецепт: берется мафио… И все. И боле ничего.

Гляжу от злобы костяной на то, что пройдено. Пока я лаялся с женой, погибла Родина.
Иду по городу — гляжу: окопы веером. Ну я ей, твари, покажу сегодня вечером!

Эгоиста эгоист обвиняет в эгоизме, обвиняет в карьеризме карьериста карьерист,
педераста педераст обзывает педерастом, и цепляется к блохастым кто воистину блохаст,
лилипута лилипут обвиняет в лилипутстве, обвиняет в проститутстве проститута проститут,
а который никого никогда не обвиняет — пусть отсюдова линяет! Чтобы не было его!

Разъединственный раз ты бы рявкнул: "Вы что там горланите?!" — и велением масс очутился бы тут же в парламенте.
В напряженные лбы ты такую речугу им выдал бы, что хоть на зуб долби, хоть на мраморе полностью выдолби.
Твой невыспренний слог изощрила бы правда-скиталица. Ты бы все это смог… Но не сможешь — язык заплетается.
…Мы из глыбы слепой обязательно памятник вытешем — всем, ушедшим в запой и ни разу оттуда не вышедшим!

Около квартиры среди бела дня встретят рэкетиры бедного меня.
В шествии победном этих белых дней стану я не бедным, а еще бедней.

Я спросил у Язова:
"Где моя дивизия?"
Умою физию, оглажу пузию. Мою дивизию угнали в Грузию.
Жую провизию и не вылазию. Увидят физию — загонят в Азию.

Будильник отдавали с такими вот словами: "Запчасти — в Ереване, а там — забастовали…" Беру его смиренно и заявляю: "Хрена получат эти суки запчасти от базуки!.."

Хрустальный мироздания чердак, построенный из водяных корпускул. И по асфальту розовый червяк ползет, как эмигрировавший мускул.
О Боже мой, какие времена! Я все прошляпил, пропил и пролузгал… Ведь это расползается страна… И вообще: не мой ли это мускул?!

Один путчист, Плечист, Речист И на руку нечист, Ища, видать, дорогу к магазину, Забрел к ручью — И видит образину Незнамо чью. "Эй,-- говорит,-- ты чья?" А образина из ручья, Боясь, видать, людского пересуда: "Ты!-- говорит.-- Козел! А ну чеши отсюда!.." … Читатель, встретивши его у магазина, Немедля поступи, как эта образина!

Ты меня сегодня выпер, ты со мной не выпил старки, ты, видать, свихнулся, опер, по причине перестройки!
Я писал тебе о каждом, я строчил направо слева. Ночь висела за окошком, черно-сизая, как слива.
Если кто-то грустен, опер, и тоска в бровях заляжет (ты ж меня сегодня выпер!) — кто тебе его заложит?!
Размагнитились магниты (ты со мной не выпил старки!) — прибежишь еще ко мне ты сразу после перестройки!

На столбе у поворота, чуть меня завидевши, раскартавилась ворона на вороньем идише.
Наклонюсь, душой изранен, за булыгой черною. Убирайся в свой Израиль, сионистка чертова!

Ноги — кривы. Зубы — редки. Ликом — бюрократ. Но встают за мною предки, как заградотряд.
Морды — сизы. Кудри — сивы. Складки по брылам. Говорят: "Спасай Россию, а не то — стрелям!.."

Ну похмелье! Острый нож! Как ментом, я им заломан! А газету развернешь — и рука ползет за ломом.
Значит я, туды-сюды, рвусь к прилавку, холка — в мыле! а тем временем жиды всю страну уже споили?
То-то Федька-обормот: морда — чистый рубероид! Я гадаю, где берет, — а его евреи поют!
Не, ребята, черный сон! Зарубежный сектор Газа! Ну-ка ты, жидомасон, подойди сюда, зараза!
Ох, достану-доберусь, за кадык возьму за узкий…Значит, спаиваешь Русь? Ну а я тебе — не русский?!
И запомни, Самуил: у меня два лома дома. Чтоб сегодня же споил! А иначе — жди погрома.

"Мой отец был корявым грузчиком, гнал плоты, выражаясь крепко…"-И поэтик прозрачной ручкою ударяет в грудную клетку.
И субтильная грудь поэтика проминается внутрь от стука… Ах, генетика ты, генетика! Буржуазная лженаука!

Кто мы? В нынешней реальности так решается вопрос: будут две национальности — недоросс и переросс.
Тут, лишившись беззаботности, кто-то, ясно, заблажит. Мы и их на две народности — недожид и пережид.