Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви

Когда земля однажды треснула,

сошлись в тот вечер Оля с Витей;

бывает польза интересная

от незначительных событий.

Бросает лампа нежный свет

на женских блуз узор,

и фантики чужих конфет

ласкают чуткий взор.

Увидев девку, малой толики

не ощущаю я стыда,

что много прежде мысли – стоит ли? —

я твёрдо чувствую, что да.

Важна любовь, а так ли, сяк ли —

хорош любой любовный танец;

покуда силы не иссякли,

я сам изрядный лесбиянец.

Любил я сесть в чужие сани,

когда гулякой был отпетым;

они всегда следили сами,

чтобы ямщик не знал об этом.

Легко мужчинами владея,

их так умела привечать,

что эллина от иудея

не поспевала отличать.

Хватает на бутыль и на еду,

но нету на оплату нежных дам,

и если я какую в долг найду,

то честно с первой пенсии отдам.

Хвала и слава лилиям и розам,

я век мой пережил под их наркозом.

К любви не надо торопиться,

она сама придёт к вам, детки,

любовь нечаянна, как птица,

на папу капнувшая с ветки.

Милый спать со мной не хочет,

а в тетрадку ночь и день

самодеятельно строчит

поебень и хуетень.

Весьма заботясь о контрасте

и относясь к нему с почтением,

перемежал я пламя страсти

раздумьем, выпивкой и чтением.

В тихой смиреннице каждой,

в робкой застенчивой лапушке

могут проснуться однажды

блядские гены прабабушки.

Бес любит юных дам подзуживать

упасть во грех, и те во мраке

вдруг начинают обнаруживать

везде фаллические знаки.

Когда Господь, весы колебля,

куда что класть, негромко скажет,

уверен я, что наша ебля

на чашу праведности ляжет.

С возрастом острей мужицкий глаз,

жарче и сочней души котлета,

ибо ранней осенью у нас,

как у всей природы, бабье лето.

Ромашки, незабудки и гортензии

различного строенья и окраски

усиливают с возрастом претензии

на наши садоводческие ласки.

Это грешно звучит и печально,

но решил я давно для себя:

лучше трахнуть кого-то случайно,

чем не мочь это делать, любя.

За повадку не сдаваться

и держать лицо при этом

дамы любят покрываться

королём, а не валетом.

Я красоту в житейской хляби

ловлю глазами почитателя:

беременность в хорошей бабе

видна задолго до зачатия.

Мне жалко, что незыблема граница,

положенная силам и годам,

а то бы я помог осуществиться

мечте довольно многих юных дам.

Мы судим о деве снаружи —

по стану, лицу и сноровке,

но в самой из них неуклюжей

не дремлет капкан мужеловки.

Бог чувствует, наверно, боль и грусть,

когда мы в суете настолько тонем,

что женщину ласкаем наизусть,

о чём-то размышляя постороннем.

Мне кажется, былые потаскушки,

знававшие катанье на гнедых,

в года, когда они уже старушки,

с надменностью глядят на молодых.

Творца, живущего вдали,

хотел бы я предупредить:

мы стольких дам не доебли,

что смерти стоит погодить.

Я в разных почвах семя сеял:

духовной, плотской, днём и ночью,

но, став по старости рассеян,

я начал часто путать почву.

Я прежний сохранил в себе задор,

хотя уже в нём нет былого смысла,

поэтому я с некоторых пор

подмигиваю девкам бескорыстно.

С годами стали круче лестницы

и резко слепнет женский глаз:

когда-то зоркие прелестницы

теперь в упор не видят нас.

А бывает, что в сумрак осенний

в тучах луч означается хрупкий,

и живительный ветер весенний

задувает в сердца и под юбки.

Что к живописи слеп, а к музыке я глух —

уже невосполнимая утрата,

зато я знаю несколько старух

с отменными фигурами когда-то.

Логической мысли забавная нить

столетия вьётся повсюду:

поскольку мужчина не может родить,

то женщина моет посуду.

Зря вы мнётесь, девушки,

грех меня беречь,

есть ещё у дедушки

чем кого развлечь.

Зря жёны квохчут оголтело,

что мы у девок спим в истоме:

у нас блаженствует лишь тело,

а разум – думает о доме.

Ты жуткий зануда, дружок,

но я на тебя не в обиде,

кусая тайком пирожок,

какого ты сроду не видел.

Внутри семейного узла

в период ссор и междометий

всегда легко найти козла,

который в этой паре третий.

Настолько в детях мало толка,

что я, признаться, даже рад,

что больше копий не нащёлкал

мой множительный аппарат.

Куда ни дёрнешься – повсюду,

в туман забот погружена,

лаская взорами посуду,

вокруг тебя сидит жена.

Глаз людской куда ни глянет,

сохнут бабы от тоски,

что любовь мужская вянет

и теряет лепестки.

Послушно соглашаюсь я с женой,

хотя я совершенно не уверен,

что конь, пускай изрядно пожилой,

уже обязан тихим быть, как мерин.

Когда у нас рассудок, дух и честь

находятся в согласии и мире,

ещё у двоеженца радость есть

от мысли, что не три и не четыре.

Да, я бывал и груб, и зол,

однако помяну,

что я за целый век извёл

всего одну жену.

Женщиной славно от века

всё, чем прекрасна семья;

женщина – друг человека,

даже когда он свинья.

Мужчина – хам, зануда, деспот,

мучитель, скряга и тупица;

чтоб это стало нам известно,

нам просто следует жениться.

Творец дал женскому лицу

способность перевоплотиться:

сперва мы вводим в дом овцу,

а после терпим от волчицы.

Съев пуды совместной каши

и года отдав борьбе,

всем хорошим в бабах наших

мы обязаны себе.

Не судьбы грядущей тучи,

не трясина будней низких —

нас всего сильнее мучит

недалёкость наших близких.

Брожу ли я по уличному шуму,

ем кашу или моюсь по субботам,

я вдумчиво обдумываю думу:

за что меня считают идиотом?

Семья – надёжнейшее благо,

ладья в житейское ненастье,

и с ней сравнима только влага,

с которой легче это счастье.

Не брани меня, подруга,

отвлекись от суеты;

все и так едят друг друга,

а меня – ещё и ты.

Чтобы не дать угаснуть роду,

нам Богом послана жена,

а в баб чужих по ложке меду

вливает хитрый сатана.

Детьми к семье пригвождены,

мы бережём покой супруги;

ничто не стоит слёз жены,

кроме объятия подруги.

Мое счастливое лицо

не разболтает ничего;

на пальце я ношу кольцо,

а шеей – чувствую его.

Тому, что в семействе трещина,

всюду одна причина:

в жене пробудилась женщина,

в муже уснул мужчина.

Если днём осенним и ветреным

муж уходит, шаркая бодро,

треугольник зовут равнобедренным,

невзирая на разные бёдра.

Был холост – снились одалиски,

вакханки, шлюхи, гейши, киски;

теперь со мной живёт жена,

а ночью снится тишина.

Цепям семьи во искупление

Бог даровал совокупление;

а холостые, скинув блузки,

имеют льготу без нагрузки.

Господь жесток. Зелёных неучей,

нас обращает в жёлтых он,

а стайку нежных тонких девочек —

в толпу сварливых грузных жён.

Когда в семейных шумных сварах

жена бывает не права,

об этом позже в мемуарах

скорбит прозревшая вдова.

Если б не был Создатель наш связан

милосердием, словно верёвкой,

Вечный Жид мог быть жутко наказан

сочетанием с Вечной Жидовкой.

Хвалите, бабы, мужиков:

мужик за похвалу

достанет месяц с облаков

и пыль сметёт в углу.

Где стройность наших женщин? Годы тают,