Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

                 Цыганку женщина дарила
                              И говорила:
                 «Рабенка я иметь хочу,
         Ты сделай мне, я это заплачу».
Цыганка говорит на эту речь погану:
                           «Поди к цыгану».

Фуфона свой портрет писати заказала,
                 Но живописцу то сказала:
                      «Ты видишь, я крива.
Однако напиши, что я не такова».
Он ей ответствовал, доволен быв приказом:
«Красивяй будет так, сударыня, — тотчас
                      В портрет я вставлю глаз;
Однако станешь ли ты видеть этим глазом?»

             Хотя, Марназов, ты и грешен,
             Еще, однако, не повешен.
             Но болен ты, лежа при смерти;
Так, видно, не палач возьмет тебя, да черти.

Фирюля день и ночь во сне препровождает,
       Не спорит и людей не осуждает,
                  Из уст его не слышно врак.
Скажите ж: почему Фирюля мой дурак?

Я в жизнь мою имел богатство неисчетно,
Однако никому то не было приметно:
Не знаешь, для чего? Ответ я дам один:
Я был вещей моих слуга, не господин.

Земля и камень сей меня отягощает;
Однако тягость их то много облегчает,
Что прежде, как меня зарыли здесь в земле,
Я душу закопал любезную в котле.

Читатель, знай, что здесь зарыт лежит богатый,
Кой не дал ничего по смерть, не взявши платы;
Смотри, чтоб и с тебя не попросил чего,
Затем что ты прочел надгробие его.

Пророки говорят о будущем правдиво,
А стиходельцы все и о прошедшем лживо.

Не спрашивай меня о смерти ничего:
Я не был мертв еще от роду моего.
Тогда спроси меня о знатной сей особе,
Как буду я лежать, мертв будучи, во гробе.

Как несогласны мы, для нас мал целый двор.
Согласным, на одной постели нам простор.

Не мог я никогда сочесть волос своих,
Не мог и ты своих, затем что нету их.

Я взял жену себе, женой другой владеет;
Подобно мед пчела не для себя имеет.

Я сделал сих детей, не я слыву отец;
Так и овечья шерсть не служит для овец.

В доме каменном живет каменная госпожа,
Духом такова она, как и телом пригожа;
Камни носит на главе, камни на руках сияют,
С ожерельем, с пряжками и запястия блистают;
Каменны столы и пол; ходит, камни вороша…
Камни, где ни глянь, везде! Каменна в ней и душа!

Томпак не будет золотом, не будет золото томпаком;
Белугою не будет рак, не будет и белуга раком;
Не будет карлой великан, не будет карла и велик;
Не будет веник с голика, а будет с веника голик.

Ехал в Кракове один да на лошади верхом,
Коя длинная была. Встретился другий, пешком,
И спросил: «А по чему продаешь аршин коня?»
Тот, вершник, подъявший хвост, рек: «Не спрашивай
                                                                                           меня:
В лавку здесь ступай скоряй, — я ценою не забьюсь
И с тобой по совести о цене договорюсь».

Ессекс, британский граф, сказал Елисавете:
«Как телом, нравом так горбата ты в совете!»
Язык головушку на плаху положил,
Без кости, без хрящу он шеишку сломил.

На холмы и древа высоки гром стремится;
Кто на земле лежит, упасть тот не боится.

Один заживный брат, да скуп; другий брат скуден
                                                                         тороват.
Есть первый при богатстве нищ, вторый
                                                 при нищенстве богат.

Ты раскольник с бородою, но безженный ты, Ипат.
Карп, раскольник безбородый, на двоих женах женат!

Искреннего осуждать губы суть широки;
Без порока должен быть хулящий пороки!

Мушник мукой дьяка́ при лавке замушнил,
А дьяк на мушника весь гневный яд излил:
— «Зачем, плутец, мое ты платье так мараешь?
Тебе дам знать себя, ты ежели не знаешь!»
— «Знать, замушнились вы и дома, мой сударь!»
Он палкой в голову отвесил добр удар,
Рек: «Лжешь, проклятый сын, и правды нет нимало,
Ведь у меня муки лет тридцать не бывало».

Советует Екклезияст, кто пьян, дабы блевал,
Я рвотного аптечного еще не принимал.
Без денег может всяк себя с домашними лечить,
А лучше всех лекарств одно — чтоб допьяна не пить.

Года два в суде искал и́стец и судье молился,
Делом государевым тот пред и́стцом извинился.
Видя и́стец завтраки лишь, рукой заговорил,
В два́ дни праведный судья дело оного решил.

Приказчик в деревнях, иль в доме управитель,
Или, ясняй сказать, над деньгами властитель,
Хотя к помещику радением горит,
Однако в свой карман побольше норовит.

Подьячий здесь зарыт, нашел который клад.
У бедных он людей пожитков поубавил,
Однако ничего не снес с собой во ад,
Но всё имение на кабаке оставил.

Тавран народное блаженство защищает,
Ворам, мошенникам он казни избирает.
Но больше б он тогда блаженство защитил,
Когда бы к казни сам себя приговорил.