Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
Приноравливаясь к моей походке, пан секретарь при этом пытался пристроиться ко мне с левого боку.
— Этого я не позволю! — говорю я, отодвигаясь.
— Но иначе нельзя, маэстро, ведь вы же наш гость… Но… не…
— Какой там гость! — возражаю я, резко отпрянув в сторону.
Так мы топчемся какое-то время, пока не упираемся в почерневший забор привокзального склада.
— Ну что с вами поделаешь? — сдаюсь я наконец и беру пана Гимеша под руку.
— Хорошо ли вы доехали, маэстро?
— В Праге что-то стряслось с электричеством, даже в скором не топили, и мы мерзли как цуцики — зато ваш паровичок нас так подогрел, и я бояться перестал за свою носопелку,— ответил я на пражском диалекте и взглянул на секретаря, на его юношески бледное лицо со скудной мягкой растительностью под носом и редкими рыжими волосиками на девичьем подбородке.
Он даже не улыбнулся. Не клюнул на мою фамильярность. Его лицо оставалось серьезным, почти суровым. Он сделал вид, что вообще ничего не слышал и полностью ушел в свои мысли. Потом, как бы возвращаясь к действительности, он поднял рыжие брови, сжал губы и, повернув ко мне голову, заботливо осведомился:
— Вы не устали, маэстро?
— Нисколечки,— засмеялся я, дружески пнув его в бок, что на языке нормальных людей должно было означать: «Да оставь ты свои церемонии, приятель, и скажи наконец что-нибудь путное».
Но пан Гимеш никак не прореагировал и на это, а горячо и в то же время весьма любезно принялся мне объяснять:
— Супруги Жадаки давно уже ждут вас, маэстро. Пани Мери настаивала, чтобы я встретил вас с машиной. Но пан Поспишил куда-то уехал, а другой наш водитель, пан Щтянтейский вернулся только рано утром — он сопровождал экскурсантов и теперь отсыпается, и его жена сказала, что не станет его будить, чтобы ехать на вокзал. Простите нас великодушно, маэстро, нам совсем недалеко. Осторожно! Здесь лужа!
Мы перешли утопающую в грязи привокзальную улицу. Поредевшая толпа пассажиров таяла у домов городской окраины. Теперь мы бодро шагали по мощеному тротуару, вдоль забора, отгораживающего футбольное поле.
— Тоже достояние культуры! — с презрением произнес пан Гимеш.
Я увидел, что впереди нас служитель гостиницы, припадая на одну ногу, ведет ржавый велосипед, нагруженный чемоданами.
— Проводите меня сначала в гостиницу,— попросил я пана секретаря, потеряв всякую надежду по-людски поговорить с молодым человеком, который, наверное, благополучно проспал тот момент, когда господь бог наделял каждого своей долей юмора.
— Ах нет, маэстро! — встрепенулся он, вежливо склонив голову и подняв брови.— Простите, Жадаки этого не допустят, это невозможно, их гостеприимством пользовались все господа, читавшие у нас лекции по культуре, а вас, маэстро, пани Мери ждет с особым нетерпением…
— А я хотел бы остановиться в отеле и чтоб никаких церемоний! На частной квартире все так сложно. Всегда переполох, суматоха, трясут перины, меняют белье, вытаскивают парадные сервизы — в кухне дым коромыслом…
— Ах, что вы, маэстро! — испугался мой провожатый.
— Нет, в самом деле, пан секретарь, говоря совершенно откровенно, быть у кого-нибудь гостем — мука мученическая. Сиди чинно за столом, расточай комплименты, кланяйся, благодари. Ты — раб, отданный на милость своим хозяевам. Ни минуты покоя. Все считают своим долгом занимать тебя разговорами, как-то развлекать. Нет, я признаю только гостиницы. Там я свободен, там я как все остальные ночлежники и бродяги. Пришел, переночевал, заплатил и ушел! А главное, пан секретарь, там никто и не подозревает, что я пишу. Ведь для хозяина гостиницы, для горничной, кухарки вся чешская литература кончается на Сватоплуке Чехе. «В тени липы» {75} — и точка. В школе меня не проходили, поэтому я не существую. Да это же великое счастье, поверьте мне!
— Согласен, маэстро, но только наше замечательное культурное начинание…
Я уже не слушал и окликнул старика с велосипедом:
— Постойте, любезный, закажите мне тихую комнатку окнами во двор!
Старик остановился и снял шапку.
Пан Гимеш закричал:
— Ступайте, ступайте, пан Пехачек, этот господин ночует у Жадаков, благодарю вас! — Он махнул рукой, давая понять, чтобы тот шел своей дорогой.— Теперь, маэстро, послушайте меня! Ни о чем не беспокойтесь, все в полном порядке. Доктор Жадак поддерживает все наши культурные мероприятия. Ну, пожалуйста, маэстро, согласитесь, не отказывайтесь. Хоть в нашем городе интерес к культуре и большой, но, как сами изволите видеть, мостовые скверные, грязища, освещение плохое — и ни одной приличной гостиницы.
— Да кто хоть они такие, эти Жадаки?
— Патрицианская семья, люди исключительно образованные, особенно пани Мери. Они вас примут по-королевски. Все приезжие знаменитости, все столпы нашей культуры останавливаются только у Жадаков. У них ночевали даже два министра.
— Ну и дела! — весело воскликнул я.
— Доктор Жадак — лучший адвокат в округе. Сам он человек не очень-то культурный и одевается так, что хоть милостыню ему подавай. Сами увидите. Настоящий бирюк, и в выражениях не разборчив — одним словом, для приличного общества не подходит. Его страсть — лесной питомник за сахарным заводом. Но голова у него что надо, он уже много раз помогал нам выигрывать тяжбы с казной. И мы всегда обращаемся к нему, если надо добиться субсидий на подъем нашей культуры. Пани Мери поэтому может ходить на все мероприятия бесплатно. Это запротоколированное решение комитета. Пани Мери вообще фактически руководит нашим Обществом поборников просвещения. Ведь министерство, маэстро, отпустило нам в этом году на культуру всего шестьсот крон, двести дала община, пятьдесят — банк, и если бы не доктор Жадак и не лекции о путешествиях с цветными картинками, мы бы сидели по уши в долгах. Нас очень устраивает, что не надо платить за отель — обычно господа лекторы берут только подъемные, а иногда и вовсе ничего…
Я пытался сообразить, сколько же у меня осталось денег, и хватит ли мне на обратную дорогу.
— А что вы предпочитаете на ужин, маэстро?
— Да мне все равно,— сказал я, стараясь вспомнить, сколько стоит билет до Праги.
— Вот то новое великолепное здание, там, слева,— это земское экономическое училище,— показал мне пан секретарь,— а там, куда мы идем, нашли остатки древних городских укреплений, разрушенных чашниками {76}. Прямо перед нами — Народный дом, а вправо за углом — здание нового кинотеатра. Остановитесь, маэстро! Отсюда открывается чудесный вид на кафедральный собор святого Томаша, перестроенного иезуитами в стиле барокко. Вид был еще красивее, когда тут росли старые каштаны. Но по настоянию союза домовладельцев магистрат приказал каштаны срубить. Мы протестовали, маэстро, это была настоящая битва за каштаны. Но домовладельцы привели смехотворные аргументы: якобы корни задерживают влагу и потому в подвалах вода. Они даже наняли специалиста из Праги. Короче говоря, культура опять проиграла. Я хотел подать в отставку, но пани Мери убедила меня… поэтому опять…
Пока пан Гимеш говорил, мне пришла в голову идея пошутить. Я мысленно перебрал все то из еды, что я не только есть, но даже видеть не могу.
— Пардон,— прервал я своего чичероне,— вы спрашивали, что я предпочитаю на ужин. Самое мое любимое блюдо — чесночная похлебка, сдобренная салом, и поджаренный хлеб.
— Но к ужину этого мало, маэстро!
— Разумеется! Через пятнадцать минут после того как желудок основательно прогреется супом, можно съесть ливерную требуху, прямо с жаровни, хорошо пропеченную, с корочкой. И к этому пол-литра пльзеньского из бочки…
— Прекрасно! — воскликнул пан секретарь и в первый раз за все время улыбнулся.— А на закуску? — спросил он мечтательно.
— На закуску? — задумался я.— На закуску лучше всего рулет и несколько маринованных луковичек!
Мы уже были в центральной части города и пошли по улице Гуса, чтобы осмотреть фирменный магазин Бати {77} — современное здание из стекла и бетона, а также и новый жилой дом.
— Это, маэстро, первый пятиэтажный дом в нашем городе, первая панельная конструкция.
Мы остановились у входа в маленькую лавочку.
АЛОИСИЯ ГИМЕШОВА
Г А Л А Н Т Е Р Е Я
Звякнул колокольчик.
У прилавка стояла сгорбленная старушка в очках и какая-то дама-покупательница. Они подбирали шерсть нужного оттенка, прикладывая ее к образчику.
— Мама, разрешите вам представить мистера Йона!
— Ах, боже мой, какая честь,— засуетилась старушка.
— Пани Гимешова, я зайду вечером,— сказала дама. Колокольчик звякнул опять.
— Проходите, пожалуйста, проходите. Извините, люди мы простые, небогатые…
Я сел в маленькой кухоньке и закурил сигарету.
