Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
– Я тоже очень этого боюсь, дядя Асадолла.
– И правильно делаешь, что боишься… Я сейчас вот что сделаю… так… и так!
– Да вы же патроны вынули!
– Тс-с! Не поднимай шума, ходи себе здесь с этой винтовкой, я тебе слово даю, что до стрельбы все равно не дойдет… С винтовками шутки плохи. В пятидесяти случаях из ста они разрываются в замковой части, а дробовики – те весь заряд в живот владельцу отправляют… Хорошо будет остаться молодым калекой?… Или у тебя всякое желание пропало в Сан-Франциско кататься?
Пури от страха дрожь разобрала. Он разинул рот, но выговорить ничего не мог.
Когда Асадолла-мирза вернулся в гостиную, дядюшка Наполеон сидел в кресле, а остальные стояли. Асадолла-мирза несколько раз подмигнул дяде Полковнику. Тот некоторое время только гримасничал в ответ, а потом все-таки начал:
– Знаете, братец, я должен вам кое-что сообщить…
Дядюшка Наполеон резко повернул к нему голову. Полковник голосом, выдававшим его волнение и нерешительность, продолжал:
– Англичане при переговорах с противником стараются в каждой стране использовать граждан этой страны или ее провинций… и, так сказать… поскольку они считают, что местные жители лучше понимают психологию…
– Не пойму, к чему ты ведешь.
– То есть… как известно… Этот полковник, который сейчас прибудет, он… один из выдающихся военачальников английской армии…
– А иначе какой мог быть разговор? – сухо парировал дядюшка Наполеон. – Им следует бога благодарить, что я согласился вместо генерала разговаривать с полковником.
Бедняга бросил обеспокоенный взгляд на Асадолла-мирзу и моего отца и продолжал:
– Так вот, этот полковник… который пользуется большим доверием Черчилля… говорят даже, что он его правая рука и подлинный руководитель всех английских войск, он – индиец…
Асадолла-мирза зажмурился. Дядюшка Наполеон как-то странно скривил губы. Лицо его побелело. Глухим, сразу севшим голосом, он повторил:
– Индиец… индиец!
Маш-Касем вдруг всплеснул руками:
– Ох, голубчики вы мои! Спасенья от этих индийцев нету!
Полковник, казалось, боясь потерять нить разговора, беспомощно забормотал:
– Этот Эштияг-хан такой человек, такой человек… вице-король Индии без его совета шагу не сделает…
К счастью, вмешательство Асадолла-мирзы предотвратило трагедию, которую предвещал ужасный вид дядюшки Наполеона.
– Моменто, господин Полковник, не забудьте, что полковнику Эштияг-хану пожалован титул «сэр». К нему следует обращаться сэр Эштияг-хан.
Упоминание словечка «сэр» произвело на дядюшку Наполеона чудотворное действие. Он сразу притих – будто огонь, на который плеснули водой. Через минуту он совсем другим тоном проговорил:
– Если он полномочный представитель англичан, мне-то какая разница…
Асадолла-мирза и остальные облегченно вздохнули. В этот момент отец, стоявший у окна, выглянул во двор и крикнул:
– Эй, Ширали, у вас дело какое-нибудь?
Снаружи послышался грубый, хриплый голос Ширали:
– Здравствуйте, здравствуйте…
Но прежде чем он успел ответить отцу, дядюшка Наполеон сказал:
– Пусть войдет. Я ему велел заглянуть к вам, чтобы было кому чай подать.
Отец опять высунулся во двор:
– Ширали, будьте как дома! Наши ушли все… Сами налейте себе чайку, прошу вас! Там внизу самовар стоит.
Присутствующие только взглядами обменялись, не говоря ни слова. Не было никаких сомнений, что дядюшка предусмотрел все. Даже позвал Ширали, чтобы тот был под рукой в случае необходимости.
Дядюшка по-прежнему сидел в кресле, а четверо других участников мирной конференции стояли по углам. Даже Асадолла-мирза, обычно неспособный помолчать и минуты, не разжимал рта. Наконец, тишину нарушил голос Маш-Касема:
– Так чего же этот англичанский индиец не идет? Очень я беспокоюсь. Прости господи, был у меня один земляк…
– Маш-Касем! – заворчал Полковник, но тот не умолкал:
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то…
К счастью, с лестницы послышался пропитой голос Ширали:
– Ага, гость ваш пришел.
Дядюшка поспешно встал, знаком приказал всем занять указанные места, провел рукой по ордену на лацкане пиджака и застыл в ожидании.
Ширали распахнул дверь. Ефрейтор Эштияг, то бишь полковник сэр Эштияг-хан, оказался низеньким, толстым индийцем. Он был одет в летнюю военную форму – рубашку с короткими рукавами и шорты. У пояса висела пустая кобура, которую он открыл так, чтобы отсутствие в ней револьвера бросалось в глаза.
Войдя, он щелкнул каблуками и, отдав честь по-военному, проговорил:
– Гуд афтернун, сэр! Хау ду-ю-ду!
Дядюшка, вытянувшийся по стойке «смирно» и побледневший, поднес руку к виску. Но торжественность момента, видно, так повлияла на него – впрочем, как и на остальных присутствовавших, – что никто не ответил Эштияг-хану. Только Маш-Касем откликнулся:
– И вы тоже будьте здоровы.
Вмешательство Маш-Касема пробудило Асадолла-мирзу, который поспешно сказал:
– Гуд афтернун, сэр Эштияг-хан.
Индиец что-то проговорил по-английски, – мне показалось, что он возразил против титула «сэр», поскольку, очевидно, подобное обращение было ему непривычно, но по знаку Асадолла-мирзы замолчал.
После того как дядюшка и индиец пожали друг другу руки – индиец при этом вновь щелкнул каблуками – все, кроме Маш-Касема, расселись там, где было заранее условлено. Маш-Касем остался стоять.
Хотя в школе я всегда отличался на уроках английского, разобрать речь индийца мне почти не удавалось, зато я прекрасно понимал Асадолла-мирзу и сразу замечал, когда тот ошибался и путал женский и мужской род.
После обмена приветствиями дядюшка вновь обрел свой сухой официальный тон.
– Асадолла, пожалуйста, переводи все, что я говорю, слово в слово. Скажи, что я готов отдать родине свою жизнь, имущество и честь. Если он потребует, чтобы я признал превосходство англичан, перешел на их сторону, – то пусть меня лучше убьют и тело мое бросят на съедение волкам и гиенам… Переводи!
Асадолла-мирза начал одно за другим нанизывать английские слова, особенно нажимая на слово «вулф», то есть «волк» – очевидно, для того, чтобы показать, что переводит точно, потом сделал паузу и сказал по-персидски:
– Моменто, моменто, странно, но я забыл, как по-английски будет «гиена»! Гиена… Как же они ее называют?…
– Вроде бы «стервятник», – подал голос Маш-Касем.
– Ну, это не важно, – решил дядюшка. – Скажи, что я сознаю, сколь велик урон, нанесенный мной английской армии… В сражениях при Казеруне, Мамасени и в десятках других мною уничтожены, вероятно, несколько тысяч английских солдат. Я причинил огромный вред их колонизаторским замыслам, но все это – ради отечества… Из-за того, что англичане вторглись в нашу страну… Один наш поэт в детстве сунул руку в куриное гнездо, и наседка клюнула его до крови. Он так сказал: «Отец до слез меня побил. Он родину любить учил!» Асадолла, прошу перевести слово в слово!
Асадолла-мирза тоскливо посмотрел по сторонам и начал сыпать английскими словами, среди которых дважды громко повторил слово «чикен», что, как мне было известно, значит «цыплёнок».
Индиец, очевидно, ничего не понял из перевода – он размеренно кивал головой и приговаривал:
– Йес, йес, чикен… Йес, чикен, делишиоз… вэри делишиоз…
Наш учитель английского языка как раз объяснял нам слово «делишиоз» – это означает «вкусный».
Асадолла-мирза повернулся к дядюшке:
– Полковник сэр Эштияг-хан говорит: «Да, конечно, мы полностью осведомлены обо всех подробностях вашей борьбы, мы весьма уважаем ваши патриотические намерения, однако… »
Дядюшка вдруг нахмурился и хрипло прошипел:
– Асадолла, этот человек сказал всего несколько слов… Тебе понадобилось столько болтать, чтобы перевести два-три слова?… Уж не прибавляешь ли ты чего? Или, может, приукрашиваешь?
– Позвольте, ага, – быстро возразил Ассадолла-мирза, – я знаю английский или вы?… Всем известно, что английский – язык краткий и лаконичный. Там есть такие слова, что, если перевести их на персидский, полчаса говорить придется… Разве вы не слышали последнюю речь Черчилля? Он выступал в парламенте четверть часа, а перевод в персидских, французских и арабских газетах получился такой длины, что все над ним просто засыпают.
Маш-Касем, который давно уже молчал, потерял терпение:
– Ежели меня спросить, я скажу, золотые это слова! Об англичанах, чего ни скажи – все годится! В тот раз, когда англичан-сержант пришел к нам пощады просить, он нам, значит, говорит: «седаюся» – так толмач нам потом час цельный объяснял, чего ему надо.
Полковник свирепо глянул на него и тихим голосом проговорил:
– Молчи, Маш-Касем! И ты знатоком английского стал?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Да я этот английский лучше их самих знаю. Что хотите говорите, я сорок лет с ними сражаюсь, да чтоб я ихнего языка не понимал? Как сейчас помню, один земляк мой…
